Сталинградская страда. «Ни шагу назад!» - Владимир Першанин

Пять-шесть машин и бронетранспортер проскочили за дымовой завесой и исчезли. Мы разбивали траншеи, минометные гнезда, стреляли в дот, из которого шел дым. Потом оглушительно грохнуло, а из широкой амбразуры плеснул язык пламени. Двое артиллеристов, пытавшихся отсидеться в норе, не выдержали и побежали прочь. Их догнали пулеметными очередями и всадили снаряд, который разбросал тела в разные стороны. Бой был закончен. Но возбужденные, еще не пришедшие в себя, мы продолжали с десяток минут стрелять в любой шорох, в каждый окоп.

— Угомонись, славяне! — послышался голос командира роты. — Поберегите снаряды.

Мы вылезали из танков, закуривали, кто-то шарил в перепаханной траншее в поисках трофеев.

Вскоре выяснились все детали боя. Капитан и второй танк, бывший с ним, тоже попали на мины и с расстояния трехсот метров открыли огонь по бронированной двери дота и траншее. Пулеметчики прикрывали машины от «фаустников», пытавшихся приблизиться. Снаряды не брали дверь. Кроме того, мешали сосны. Пока не сшибли три-четыре дерева, точного огня не получалось.

Потом дверь (скорее ворота) вмяли, перекосили десятком бронебойных и фугасных снарядов. Подкалиберный снаряд, пробивший дверь насквозь, вызвал внутри массивного дота пожар. Гарнизон до последнего пытался потушить его, затем немцы стали выпрыгивать в широкую орудийную амбразуру.

Я обошел серый массивный колпак. Несколько амбразур, одна для тяжелой 88-миллиметровой пушки и одна для зенитного автомата. Из других вели круговой обстрел пулеметчики. Сколько фрицев осталось внутри выгорающего дота? Судя по всему, гарнизон составлял человек двадцать. Бронированную дверь толщиной миллиметров сто пятьдесят перекосило и заклинило. Оставшиеся в живых фрицы выбирались из амбразуры главного калибра. Обе противотанковых пушки на левом фланге были разбиты, тела артиллеристов смешаны с землей, обломками, сплющенными гильзами.

Мы уничтожили крепкую огневую точку. Насколько я знал, вначале планировалось наступление танковым батальоном. Двадцать машин и три пехотные роты, которые, согласно приказу, поперли бы напрямую. Потому что вокруг минные поля, у нас мощные танки, и вообще… мы привыкли бить с маху, не считая потерь. Как говорили у нас в селе: «Хоть морда в крови, зато грудь нараспашку!»

Не сомневаюсь, что половина пехоты и танков остались бы на подходах. Мы тоже понесли потери. Но капитан, не боявшийся риска, хоть и загнал три танка на мины, но снес этот опорный пункт.

Не слишком удачно прошла попытка разгромить колонну автомашин. Танк Т-4 сумел поджечь «тридцатьчетверку» и повредить вторую, хотя сам получил несколько снарядов и сгорел. Но большая часть автоколонны прорвалась в тыл. А в общем, капитан организовал бой решительно и умело. Мы потеряли один танк. Три, налетевшие на мины, и один подбитый, были позже восстановлены. Погибли пять-шесть танкистов, сколько-то получили ранения и ожоги.

Зато к вечеру «узкое место», где все еще дымил огромный дот, уже оседлала артиллерия и наша пехота. Немцам, выходящим из окружения, дорогу перекрыли. А наши машины там же на месте восстанавливали ремонтники, сверкала электросварка, натягивали порванные гусеницы. И хоронили убитых. Меня этот бой научил одной важной вещи — уметь идти на риск, когда это оправдано обстановкой.

Майор-комбат вначале разозлился на слишком уверенного в себе капитана. По слухам, обругал. Ведь капитан неполной ротой без долгой подготовки сделал то, что еще вычерчивалось на картах. В полку действия капитана (фамилия давно ушла из памяти) одобрили и вскоре наградили орденом Отечественной войны. Обещали награды и нам. Может, кто и получил, но наш экипаж обошли. Решительные действия капитана долго обсуждали в полку. Ему предрекали должность комбата, ну и кусочек славы достался нам.

С неделю мы отдыхали, восстанавливали танки, приходили в себя от контузий. Просто спали. Кормежка была так себе, «наркомовские» на период отдыха отменили, и мы поневоле вспоминали фронтовое довольствие.

Я получил сразу три письма из дома с многочисленными приветами от родни. Перечислялись фамилии погибших и пропавших без вести приятелей и соседей. Их было так много, что у меня окончательно испортилось настроение. Мама просила, «Христа ради» не лезть под пули, беречь себя. Что я служу танкистом, родня не знала. Не хотел расстраивать. Врал, что по-прежнему нахожусь при связи, все нормально, и скоро немцев добьем окончательно. А что еще писать? Остальное бы цензура вычеркнула.

Вскоре бригада снова начала наступление. Мы шли ротой (10 танков), командир у нас был другой. Капитана действительно повысили и перевели командовать соседним батальоном. Шли фронтом в сопровождении пехоты и штрафников.

Каждому танку определили направление. Нам выделили десятка полтора штрафников. Сержант, старший из них, весело откозырял и доложил командиру танка, что прибыл в наше распоряжение. Кем он был до штрафной роты, я не знал — может, офицером. Но не выделывался. И штрафники (раньше я считал, что все они сплошные уголовники) вели себя нормально, хотя с некоторой долей лихости. Ножи на поясах, у некоторых трофейные автоматы: «Нам сам черт не брат!»

Ну, не брат, пусть будет так! Рассадили их на броню и двинулись вперед. Нам заранее определили объект. Каменную водонапорную башню, высотой 3–4 этажа, на окраине поселка. Имелось подозрение, что там находятся артиллерийские наблюдатели и корректируют огонь немецких орудий.

Мы приблизились к башне. Уткнулись в поваленные молодые деревья. И сразу по нам открыли огонь из «фаустпатронов» и автоматов. Из узкого окна-бойницы на верхушке башни бил пулемет. Мы тоже не остались в долгу, влепили по вспышкам несколько снарядов. Кирпичная башня оказалась для нашего калибра толстоватой, снаряды ее не брали. Из траншеи выскочили с десяток фрицев и побежали прочь.

Двоих или троих мы успели срезать, но пулемет с башни продолжал вести огонь. Штрафникам пришлось туго. Они, как на ладони, с башни видны отчетливо, несколько человек уже погибли. Остальные пытались найти укрытие от пуль, а деревья тонкие, не спрячешься. Ударили мы по башне еще раз-другой и рванули вперед.

Двигались по сваленным деревьям. Это оказалась ловушка. Сами, не заметив, ухнули то ли в канал, то ли в речку. Провалились так «удачно», что уткнулись стволом орудия на полметра в глинистый противоположный берег. Речка была шириной метров шесть-семь, не заметили мы ее из-за сваленных деревьев.

Орудие не действует, открыли огонь из пулемета. Нам-то ничего, а штрафники гибнут. Отступать не имеют права, а прятаться негде. Стало мне их жалко, да и ситуация сложилась дурацкая. Остальные танки нашей роты ушли вперед (как-то перебрались через речку), остались мы и штрафники. Танк стоял стволом вниз под углом градусов сорок. Мы представляли собой хорошую мишень. Выручили братья-славяне.