Без окон, без дверей - Джо Шрайбер

Она не договорила, а он не ответил. Уставился в углы, вспоминая, как Соня однажды сказала, что они в снах не сходятся. Где-то часы тикают. Раньше тикали? Возможно, но вряд ли. Сосредоточился на тихих размеренных звуках, ровных, постоянных. Они должны подбадривать, но не подбадривают, напоминая терпеливый стук пальца в оконное стекло, повторяющийся снова и снова.

— Я кое-что видела, — сказала Соня другим, молодым голосом.

Скотт оглянулся:

— Что?

— В фильме, который ты смотрел у Колетты. Мужчина в черном… Очень глупо, только он точно смотрел на меня в окно с экрана.

— Смотрел?

Соня кивнула:

— Перед тем, как я убежала. Клянусь, прямо в глаза посмотрел. — Она сморгнула. — Я с ума сошла, да?

Скотт направился к надувному матрасу, лег с ее стороны. Она спиной прижалась к нему, чуть дрожа, еще холодные после недавнего выхода из дома волосы скользнули по его щеке. На другом краю Генри застонал во сне.

— Думаешь, с ним ничего не случится?

— В психическом смысле, ты хочешь сказать? По-моему, ничего.

Соня, видимо, не совсем удовлетворилась ответом, задержала дыхание, потом медленно выдохнула, как бы сдавшись.

— Он должен жить с тобой.

— Это не мне решать.

— Возможно, тебе.

— Что ты предлагаешь?

— Генри славный мальчик, — сказала она, — мозги у него хорошие. Но если надолго оставить его с Оуэном, он превратится в Оуэна. Тебе это известно не хуже, чем мне.

— Ну и что я должен сделать? — спросил Скотт. — Обратиться в социальную службу? Нанять адвоката? Выступить в суде против родного брата?

— Может, я знаю Оуэна лучше, чем ты. — Голос Сони шел откуда-то издалека. — Знаю, что Генри пробуждает в нем лучшие качества. Но ребенок заслуживает большего.

— Он не мой сын, — сказал Скотт. — Не мой, как бы мне этого ни хотелось.

— Да, — сказала она, и они долго лежали, не говоря ни слова. Ее дыхание стало глубже, ровнее, он решил, что она заснула, но Соня снова заговорила: — Знаешь, мы впервые по-настоящему проводим ночь вместе.

Скотт кивнул — хоть она его не видит, наверняка почувствует движение головы. Хорошо бы разглядеть ее лицо. Что-то в голосе, в интонациях и модуляциях напоминает о девочке, с которой он расстался. Почти не удивился бы, видя лежащую рядом с ним в темноте шестнадцатилетнюю Соню.

— Я еще не согрелась. — Она сонно перевернулась, вытянулась и уткнулась лицом ему в грудь.

Скотт поцеловал ее в лоб, она крепко прижалась к нему, задрожала и оттолкнула:

— Не хочу тебя разочаровывать. Я ни к чему такому пока не готова.

— Я тоже. Даже не думал.

— Врешь.

— Серьезно. Вдобавок, если ты не заметила, с нами в постели ребенок.

— В постели? — рассмеялась она.

— На надувном матрасе… Он наверняка сдуется. В любом случае мне писать надо.

— Правильно. — Смех вновь растаял слабым эхом. — Говоришь, как настоящий… — Последнее слово заглохло где-то в волосах и подушке. Не похоже на «писатель». Скорее всего, «Маст».

Скотт по-прежнему держал Соню в объятиях. Со временем ее дыхание выровнялось, углубилось, стало ритмичным, тогда он встал, понес ноутбук на кухню, включил свет. Подумал выпить джина и предпочел бутылку воды. Лучше, чтоб голова была чистая, насколько позволит дом, если позволит.

Что? Что ты делаешь и зачем, если на то пошло? Не приписываешь ли при этом архитектурной постройке чисто антропоморфные свойства?

Сначала ответим на легкий вопрос. Он собрался закончить отцовский рассказ. Конец близится, до него всего миля. В центре событий Фэрклот и девочка в голубом. Чем слабее становится клубок здравомыслия Фэрклота, тем больше силы набирает призрак. Со временем, на грани безумия, он осознает, что его пришествие в этот дом не случайность, а следствие — неизбежная причина и следствие готики Новой Англии. Двенадцатилетняя Розмари провела последние страшные дни здесь, в черном крыле Круглого дома, причем Фэрклот к этому как-то причастен. Как? Розмари умерла в восемьсот восьмидесятых годах, а действие рассказа разворачивается в девятьсот сороковых. Согласно хронологии, Фэрклот появился на свет лет через сорок после ее смерти. А отец Розмари? Какова его роль?

Скотт захлопнул крышку ноутбука.

И увидел.

Розмари Карвер стоит в кухонной двери, наблюдает за ним. Свет освещает бледное восковое лицо, съеденное и истаявшее до костей. В ней нет ничего призрачного и иллюзорного, нельзя назвать ее «призраком» в каком-либо традиционном смысле. Она стоит перед глазами, обладает массой, объемом, запахом — тем самым землистым кисловатым запахом, который шел от Генри, когда он якобы лежал рядом со Скоттом на надувном матрасе, а в действительности играл в другом конце комнаты.

Первая сознательная мысль подсказала, что тело Розмари продолжало расти после смерти, кости вывихнулись и искривились в тесной могиле. Остатки голубого платья повисли лоскутами отслоившейся кожи. Она побрела через кухню, и Скотт диагностировал деформацию таза, слыша скрип и скрежет сломанных костей в пересохших суставах.

Можно закрыть глаза. Когда открою, ее не будет.

Глаза не закрылись.

Девочка с неуклюжей легкостью ускорила шаг. Слышен скрип половиц у нее под ногами, чувствуется, как перед ней расступается спертый, застывший воздух. Она приближалась, заполняя поле зрения, загораживая все остальное. Запах стал совсем нехорошим, сильным, всепроникающим запахом человеческих останков и могильной земли, заполнил рот, ноздри, вызвал тошноту. Вскоре она будет так близко, что холодное лицо прильнет к его лицу, как глина. Поцелует ли он тонкие ледяные губы? Возникла жуткая уверенность, что поцелует.

Все тело Скотта наполнилось воплем, который он физически не мог издать, точно так, как не мог ни на шаг отступить. Она шагнула прямо к нему.

Когда он поднял глаза, девочки не было.

Глава 31

— Давно? — спросил в сотовой трубке голос доктора Фельдмана.

— С неделю, — ответил Скотт, останавливая машину у аптеки. — Более или менее. — Определенно более, не неделю, а несколько, только, судя по тону, психиатра это не обрадует, и поэтому он не стал уточнять.

— Описанные вами ощущения электрического разряда являются одним из самых распространенных симптомов отказа от антидепрессанта, повышающего уровень серотонина[12] в мозгу. Другие реакции были? Головная боль, усталость, бессонница?

— Головная боль, да, — подтвердил Скотт. — Галлюцинации тоже считаются?

Фельдман хмыкнул, не скрыв недовольства.

— При синдроме отказа наблюдаются перепады настроения, многочисленные соматические и физиомоторные реакции, включая визуальные и слуховые возмущения.