На взлет идут штрафные батальоны. Со Второй Мировой – на Первую Галактическую - Алексей Ивакин

Несколько секунд Крупенников глядел на него, затем медленно разлил остатки коньяка. И неожиданно спросил:

– Виктор, скажите, а вы понимали, что не просто отстыковываете пустой челнок, а сбрасываете на планету заряд огромной мощности? И что при его взрыве погибнут не только ящеры, но и люди, возможно, невиновные?

– Да, – капитан спокойно взглянул в глаза комбата. – Понимал. И… я не только выполнял полученный приказ, но и знал, что должен его выполнить. В любом случае.

– Не страшно?

– Тогда было страшно, а теперь – нет. После того, что я увидел? После холодильников?

– Капитан, человечество должно измениться. И оно уже меняется, вы знаете, о чем я говорю. Совсем скоро ему потребуется военно-космический флот. Может быть, он станет просто атрибутом, но он будет нужен.

Крупенников глубоко вздохнул и неожиданно подумал, что ему никто не давал права решать ТАКИЕ вопросы. Да еще и после распитой на двоих бутылки коньяка. Но с другой стороны? Почему нет?

– Капитан, а вы сможете возглавить возрождаемый Военно-космический флот?

– Да, – Виктор Мария Истеррус поставил на стол рюмку и встал. – Я готов. Что нужно делать?

– Допить коньяк, – мрачно буркнул Виталий, уже глубоко сожалея о сказанном. И кто его за язык тянул?! Он что, Автарк? Клаус Маурья? Ну, победят они, в любом случае победят, у русских иначе и не бывает, а дальше-то что?! Кто ему давал право основывать Военно-космические силы?! Пить меньше нужно, вот что…

– Привет, надеюсь, не помешал? – в распахнувшейся двери показалась улыбающаяся физиономия Харченко. – Капитан, уж простите великодушно, но если где-то пахнет коньяком, я становлюсь просто сам не свой! Особенно, когда говорят про возрождаемый Военно-космический флот! И не надо мне тут удивляться… – о поверхность стола гулко стукнуло донце принесенной особистом бутылки. Тоже с коньяком, разумеется.

– А вот теперь, пока нам никто не мешает, давайте обсудим перспективы Военно-космического флота Земли и всех, какие уж там насчитают, дальних и ближних колоний. Короче, все и всё поняли…

Отец Евгений молча проводил взглядом последний челнок, быстро растворившийся в безоблачном небе. Батальон почти в полном составе возвращался на борт транспорта. А вот Добровольческий корпус, с легкой руки комбата, оставил на Аргоне почти четверть личного состава.

– Ну, с богом, ребята, – единственное, что шепнул священник, прощаясь с боевыми товарищами.

Отец Евгений ощущал легкую грусть. Внезапно ему стало не хватать язвительных, но доброжелательных подколок особиста, вечного недовольного ворчания комбата, смешной и немного суетной деловитости начальника штаба… Да и вообще, не хватать всех этих веселых и отважных мужиков, с которыми он так сроднился за последнее время. Так сроднился, что не сдерживал слезы, когда хоронил Яшу Финкельштейна. Эх, Яша, Яша… Как же ты так не уберегся-то? Суровое у мужиков ремесло… С войны да на войну. С одной да на другую. А жить-то когда? Последние солдаты человечества. Как же вам не везет-то?..

Но слезы слезами, а за дело пора браться. Зря, что ли, он тут остался? Работы… ох, сколько впереди работы! Тут не страну нужно восстанавливать, а целый мир, считай! Да и не один – в отличие от Агрона, города и крупные поселки которого не столь уж сильно пострадали от вторжения, поскольку экспериментаторам нужна была их инфраструктура, – оставались другие разбросанные по обитаемому космосу планеты. И везде требовалось как можно скорее наладить нормальную жизнь. Как недавно он сам же и выразился: «без Автарков и экспериментов».

(Отец Евгений, конечно, не проходил гипнообучения, подобно остальным офицерам батальона, но историю знал более чем хорошо. От информации из Сети его тоже никто не отлучал. Вот и проводил он, бывало, некие аналогии с последовавшими за Великой войной годами – теми самыми, до которых не дожили в своем времени бывшие штрафбатовцы.)

Перед самым отлетом Крупенников отдельным приказом произвел рядового Смирнова сразу в старшие лейтенанты. Понятно, что не по правилам, но что было делать-то? Да и кто придерется? Война на дворе… А как иначе? Не может же рядовой встать во главе отряда из бойцов-добровольцев и вчерашних узников? Неправильно это как-то…

Первое, что сделал новоиспеченный лейтенант, – распределил бывших пленников по подразделениям. На трех бойцов – двое освобожденных гражданских из числа тех, что проходили психологическую ломку. Остальные агронцы находились в более-менее адекватном состоянии и могли работать самостоятельно. Зачем распределил? Поскольку община может сделать больше, чем самый мудрый наставник. А вечером, после ужина, собрал своих подчиненных, паству, так сказать.

Для начала отец Евгений просто обрисовал задачу – в кратчайший срок наладить нормальную жизнь в ближайших поселениях. В первую очередь, похоронить погибших, если такие найдутся, затем привести в порядок дома. Инфраструктуру восстановить. Не сразу, конечно, и не всю, но хотя бы начать. Затем пришлось назначить ответственных за питание, санитарию и гигиену, механику, поисковые группы…

Заодно он пояснил, что к освобожденным необходимо относиться как к обычным людям и ни в коем случае не как к больным. Разговаривать с ними должно, как с дееспособными взрослыми людьми, не сюсюкать. Помогать как себе, но и в работе не перенапрягать. В общем, выдерживать золотую средину. Общаться, смеяться – и все. Не жалеть и не унижать. Одним словом – относиться как к равным.

В общем, вечернее молитвенное правило священник начал читать, когда солнце уже вставало. И только веки смежил – вот уже и подъем.

За ночь ничего не изменилось. Узники так и ходили сомнамбулами. Скажи такому – лежать! – он лежит. Скажи – улыбаться! – улыбается. Мертво улыбается, потому как глаза неживые.

Ну, да ничего… Бог в помощь, как говорится. Всему свое время…

А потом пошла рутина. Утром группы вылетали в ближайшее поселение, где разбирали завалы и потихоньку восстанавливали разрушенное, вечером возвращались. На ежевечернем совещании командиры групп сообщали одно и тоже:

– Работают как автоматы. Когда перекур объявили – стоят, где стояли, и не шелохнутся. На контакт не выходят.

– И что? Никак не реагируют на свои дома?

– Никак Глаза такие… Зрачки широкие – широкие. И все время норовят в тени спрятаться.

– А у меня парень более-менее нормальный. Только когда спит – орет невыносимо. Все Дину какую-то зовет.

– Что за парень? – заинтересовался отец Евгений.

– Марком зовут. Марк… э-э… не помню фамилию, – потупился командир одной из сводных групп.

– Приведи его утром ко мне. Сам посмотрю.

Посмотреть на Марка сразу не вышло. Потому

как кое-что случилось…

Еще до завтрака у отца Евгения запиликал коммуникатор. Выслушав доклад, он приказал группе немедленно возвращаться. А сам, поразмыслив несколько минут, отправил комбату экстренное сообщение через захваченный у противника и перенастроенный на корпусную волну орбитальный передатчик g-связи. О таком командованию надобно немедля докладывать. Вдруг еще где подобное произойдет…

А случилось следующее…

Накануне одна из забравшихся излишне далеко поисковых групп решила не добираться вечером до общего лагеря и заночевать на месте работы. Пищевых рационов и воды у добровольцев оставалось еще на несколько рабочих дней, а теплый климат терраформированного Агрона вполне позволял спать просто под открытым небом, на термоизолирующих кориматах, входящих в стандартное снаряжение.

Приняв такое решение, комгруппы, сержант-доброволец Леон Красс, решил до темноты осмотреть окрестности, надеясь найти источник воды.

Вместо воды он обнаружил ЭТО.

ЭТО представляло собой довольно большой провал в земле. Метрового диаметра дыру, проще говоря, образовавшуюся, судя по зализанным стекающей водой краям, после недавних ливней. Поскольку до вступления в Добровольческий корпус Красс был недоучившимся студентом-спелеологом, он решил проверить, что находится внутри, так как рассмотреть что-либо в свете винтовочного тактического фонаря не удавалось, хоть ты тресни. Пока он возвращался в лагерь за товарищами и снаряжением из борткомплекта флаера, любопытство еще боролось в нем с чувством долга и никем не отмененным приказом комбата ни в коем случае не рисковать попусту. Но по приходу на место ночевки любопытство одержало внушительную победу.

Надежно закрепив полисинтетическую веревку за швартовочные проушины флаера, он перекинул через нее тормозной карабин и начал спуск, свободной рукой сжимая единственный нашедшийся в лагере мощный фотонный фонарь. Следом отправился его лучший товарищ, бывший биолог Сапегин, с которым они сдружились еще в тренировочном лагере в Нодессе. Первый же метр спуска принес совершенно удивительное открытие: под слоем глины обнаружился самый обычный бетон, вернее, люк в бетонном перекрытии. Бетон казался совсем свежим, не потемневшим от времени и ничуть не замшелым, несмотря на контакт с водой.