Цитадель один (СИ) - Гулин Алексей

— А Безымянный предсказывал, что Симода предаст и нас — такая уж у него судьба или, как говорят японцы, карма. Ну и что из этого?

— Он говорил, что ты слишком многому научился у Безымянного. Что ты не сможешь действовать решительно, что вечно будешь искать компромиссы, поступаясь при этом всем, чем можно.

— Ну да, он-то как раз ничем и не поступался. Нужно убить — так два миллиона, нужно восстать — так с уничтожением Цитаделей. Да, он прав. Безымянный много мне дал. И я знаю, что терпением, мягкостью и поиском вариантов, устраивающих всех, можно добиться гораздо больше, чем ломая всех несогласных. Он сам ломал немало, а я так поступать не буду. Но на решительные действия я способен. По-твоему, введение чрезвычайного положения и сосредоточение реальной власти в своих руках — это недостаточно решительно?

— Как раз этого-то я и старался избегать, — негромко произнес Темный.

Я пожал плечами и обратился к Теду:

— Тед, ю хэв ту би вайс-президент.

— Сорри, айм афрейд… Итс ту дификалт фо ми, — тихо ответил он.

— Это трудно для всех. Но кто-то должен это делать, — Тэд понял меня без перевода и молча кивнул головой.

Объявление такого состава руководства возмущения не вызвало, что уже было хорошо. Затем дел навалилось — невпроворот. От Темного, понятно, помощи не было никакой. Хорошо, хоть он не сильно мешал. Тед тянул только на исполнителя, так что вся организационная работа свалилась на меня. С правительством было нехорошо. Все, кого мы включили туда, были ребятами с головами, но совершенно неопытными, впрочем, как и я. Только с СП больших проблем не было. Генерал, командующий силами СП области «Южные Штаты», куда входил десяток штатов США, и, одновременно, один из руководителей Сопротивления, плавно пересел в кресло Министра Сил Правопорядка. Хоть здесь-то был профессионал на своем месте.

Тут же произошло событие, которое не то, что бы обрадовало меня, но сняло тяжесть с души и избавило от необходимости выполнять крайне неприятное дело. Сопротивление приговорило Рюсэя Симоду к смерти не зная, что он осудил сам себя. Он покончил с собой и сделал это так, как предписывал закон бусидо. В свой старой квартире, которую он занимал до прихода в Цитадели, он разрезал себе живот, а потом перерезал себе горло. Проделал это все он, разумеется, своим древним кинжалом, как и было положено. Я никогда не смогу его понять, да и никто не сможет — даже Темный, который искренне переживал из-за его смерти.

Я спешно организовал временный парламент, включив туда крупных региональных руководителей Сопротивления. Вот где пошли свары! Если в правительстве нам приходилось быть одной командой, то здесь каждый тянул одеяло на себя. Особенно это проявилось, когда начали устанавливать квоты на представительство народов в будущем едином земном парламенте. Американцы требовали особых прав, потому что составляли треть от общего числа участников Сопротивления. Русские требовали особых прав, потому что временные президент и премьер были русскими. Китайцы и индусы требовали особых прав, потому что их было очень много. Евреи требовали особых прав — как всегда. Кончилось тем, что не договорившись, они обратились к Темному — как к арбитру, а он обратился ко мне, потому что находился в крайней растерянности: он даже и предположить не мог, что все будет так сложно. Да он и не задумывался над тем, как все будет обустроено после победы. Он-то искренне считал, что главное — победить, а там все само собой устроится.

Я пожертвовал несколькими часами сна и работы, но вывел формулу. Даже, вернее, ФОРМУЛУ. В этой формуле учитывалось количество населения, уровень экономики, уровень науки, средние показатели образования и, наконец, уровень культуры. Там стояли пустые неизвестные, которые надо было заполнить значениями, для каждой страны индивидуально. Вот тут-то все и началось! К самой формуле придираться не стали. А вот когда дело дошло до определения коэффициентов, все чуть не передрались…И «уровень культуры» умноженный на две целых восемнадцать сотых. Попробуйте, определите этот коэффициент для бельгийцев, при том, что половина из них — фламандцы, а другая — валлоны, но они желают выступать единым целым. С другой стороны, Латинская Америка практически вся однородна, но много-много лет разделена на разные государства. Один раз, при мне, чуть было не подрались японец с испанцем. Каждый из них уверял, что все культурные достижения оппонента в прошлом, а по современному состоянию — коэффициент должен быть равен нулю.

Это здорово сыграло на руку нам: парламент должен уметь договариваться и находить компромиссы, иначе, если какие-то группировки возьмут верх над другими, вместо консолидации общества будет только раскол. А во время таких дебатов они научатся находить компромиссы. И они научились — не прошло и полгода. А вот после этого вполне можно было доверить им разработку Конституции, выборного законодательства и прочих законов, которых так не хватало. Сейчас мы пользовались, в основном, законами, изобретенными в Цитаделях, но с поправками, которые сами и вносили. Мы были, если так разобраться, коллективным диктатором — всевластным, жестким, неподконтрольным никому. Но неверно и то, что правительство лишь исполняло мои распоряжения. Нет, мы смогли стать настоящей командой. И лучшее доказательство тому то, что мы так и остались в том же составе после первых свободных выборов.

Я смог настоять на том, что Земля должна стать парламентской республикой, а поста президента не должно быть. Кое-кто попытался обвинить меня в стремлении узурпировать власть. Основным их тезисом было то, что я «будучи Слугой примазался к Сопротивлению» и теперь стремлюсь оттеснить «настоящих патриотов». Под «настоящим патриотом» подразумевался Темный, который все больше и больше впадал в растерянность от ежедневно сваливающихся проблем и разногласия в парламенте по всем, даже самым пустяковым вопросам. А ведь это и должно быть в парламенте, если, конечно, он настоящий парламент.

Как бы то ни было, он поддержал меня. Наверное, он боялся, что его оставят президентом, а он, как сказал мне по секрету, оказался к такой работе не готов.

— Скажи, а кто такой Волчонок? Его упоминал Безымянный, — спросил я его однажды.

— Он был первым руководителем Сопротивления, а я был только его помощником. Но лет восемь назад он глупейшим образом погиб в аварии, столкнулся с грузовиком на шоссе, — уныло ответил Темный. — И я в последнее время начинаю ему завидовать. Но ничего, может быть через какое-то время смогу быть если не министром, то хоть депутатом.

Мы благополучно пережили и период предвыборной агитации, какой Земля не видела уже больше десяти лет. Были и такие, кто обвинял нас, Сопротивление, во всех смертных грехах. Довод был прост: «раньше жилось благополучнее и спокойнее, а они все испортили ради получения богатства и власти». Безымянный, конечно был прав, говоря о демагогах, рвущихся к власти, о лжи и подтасовках. Но народ сделал свой выбор, и мы остались. И оставались не раз — пока не пришли другие, лучше, чем мы.

Прошло уже много лет, я стал стариком, и конец моей жизни уже близок. Я был и Председателем Правительства, и простым министром, и депутатом парламента, и советником Правительства — но всегда стремился избежать неоправданных конфликтов. Может быть, вечный поиск компромиссов — это плохо, но открытая война — еще хуже. А ядерной войны нам удалось избежать. Этот страшный призрак покинул человечество. Но навсегда ли? «Безымянный не ошибается», а он не говорил «если», он говорил «когда».

Сережа и Катя живут очень хорошо, у них трое детей, а вот внуков у них еще пока нет, хотя пора бы. Старшего они назвали Артемом, в мою честь, и я всегда относился к нему, как к своему сыну, потому что своих детей у меня не было. Наверное, Безымянный был прав, говоря, что одиночество — обычная плата за интеллектуальное совершенство.

Даниил все-таки нашел работу по специальности, хотя для этого ему пришлось перебраться на другой континент.