Ночь быстрой луны - Андрей Геращенко

Гусев уже успел войти внутрь квартиры и, обернувшись, и в самом деле увидел соседку, приоткрывшую свою дверь. Вячеслав, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, последними усилиями захлопнул дверь.

Оказавшись в квартире, Гусев шагнул в сторону спальни, но у него неожиданно потемнело в глазах. Сделав ещё один шаг, Гусев застыл на месте, а затем рухнул на пол.

Вячеслав осторожно приподнял веки и почти тут же вновь плотно их прикрыл - ему показалось, что куда-то внутрь, едва ли не в самый мозг, ворвались слепящие, световые потоки. Гусев вновь приоткрыл глаза. На этот раз было уже не так больно. Гусев лежал на койке в одиночке изолятора КГБ. Это Вячеслав понял сразу же, едва привык к свету.

"Что-то произошло за время моей "отключки". Сколько же времени я был без сознания? Два часа? Пять? Несколько суток? Почему я здесь? Неужели каким-то образом узнали про банк? Не зря здесь минчане крутились. Да и Вишневецкий не случайно не вызвал меня в управление после того, что случилось с Барловским. Но в изоляторе я не просто так. Банк? Вряд ли... Против меня не может быть никаких улик. Нашли деньги в туалете?", - при мысли о деньгах Гусеву стало не по себе. Не для того он их собирал, чтобы вот так просто и легко с ними расстаться. "Или Барловский? Возможно, что-то с Барловским... Что? Не приходит в сознание? В коме? Умер? Сколько же прошло времени?", - Гусев потянул руку к глазам и тут же ощутил на запястье металлический холод наручников - его правая рука была пристёгнута к спинке кровати. "Это ещё что такое? Зачем наручники? Может, я сопротивлялся, а сам ничего не помню? А может, вообще что-нибудь психотропное на мне опробовали? Ведь были же здесь минчане. Не зря были, как видно. Да и пролежал я совсем немного - щетина на щеках маленькая", - подумал Гусев, проведя ладонью по своему подбородку.

Приподнявшись, Вячеслав сел и осмотрелся. Он был в своём же костюме. Правую руку пристегнули к спинке кровати, часов на ней не было. Камера была хорошо знакомой Гусеву одиночкой - как раз та самая, где ёще недавно сидел Барловский. "Странно, однако, устроена жизнь - вполне возможно, что ещё вчера я допрашивал здесь в изоляторе Барловского, а уже сегодня будут допрашивать меня", - грустно улыбнулся Вячеслав и принялся более внимательно изучать устройство своего пленения. Оказалось, что он пристёгнут не обычными наручниками, а переделанными - они были соединены между собой не короткой, как обычно, цепью, а длинной - не менее трёх метров. Цепь была скручена в один большой комок, поэтому Гусеву и показалось вначале, что он пристёгнут за руку к спинке кровати намертво.

Размотав цепь, Гусев осторожно приподнялся, спустил ноги на пол и тут же нащупал свои ботинки. Просунув в них ноги, Вячеслав, не завязывая шнурков, прошёлся по камере - длины цепи хватало как раз для того, чтобы достать до унитаза параши в углу камеры.

- Надо же - какая предупредительность! - раздражённо произнёс вслух Гусев.

Подойдя к окну, Вячеслав увидел сквозь решётку лишь клочок серого неба, казавшегося на редкость зовущим и манящим. Из окна дуло - несмотря на зиму, оно было без стекла.

Видимо, за ним всё время наблюдали - хлопнул дверной запор, и в камеру вошли Мухин, Вишневецкий и контролёр.

- Вы свободны! - сухо сказал Мухин контролёру, и тот вышел, прикрыв за собой дверь.

Дверь захлопнулась с громким и неприятным скрипом. Мухин недовольно передёрнулся и быстро заметил Вишневецкому:

- Надо смазать.

Вишневецкий молча кивнул. Гусев, гремя цепью, сделал несколько шагов навстречу. Мухин смерил его внимательным взглядом и протянул руку:

- Здравствуй, Вячеслав!

- Здравствуйте, Алексей Иванович, - Гусев пожал руку Мухина.

Цепь вновь зазвенела.

- Прямо декабрист в кандалах в Петропавловском каземате! - проворчал Мухин и взглянул на Вишневецкого.

Тот лишь пожал плечами:

- Так хоть какие-то гарантии есть. Здравствуй!

- Здравствуйте! - Вячеслав пожал протянутую руку Вишневецкого.

Гусев ничего не понимал: с одной стороны он сидел в одиночке изолятора и к тому же был прикован к койке цепью, с другой же и Мухин, и Вишневецкий здоровались с ним за руку, словно ничего не произошло. Вячеслав ждал, не без оснований рассчитывая, что вскоре всё проясниться.

- Садись, - то ли предложил, то ли приказал Мухин.

Вячеслав сел на койку. Мухин присел рядом, а Вишневецкому указал на привинченный к полу табурет.

- Да, не слишком здесь уютно, а?! - то ли утвердительно, то ли вопросительно произнёс Мухин, осматривая одиночку.

- Пожалуй... Хотя я только что пришёл в себя, поэтому ещё не успел освоиться, - заметил Гусев.

- Тебя это не удивляет? То, что ты здесь и что прикован цепью к койке? - Мухин пристально посмотрел Гусеву в глаза, словно хотел и в самом деле прочесть его мысли.

- Я думаю, что любой этому удивился бы, - кивнул Вячеслав. - Надеюсь, вы мне объясните, почему я здесь и что случилось?

- Мне кажется, ты сам это понимаешь. Брось, Слава - ты ведь сам работник органов и прекрасно знаешь, что без серьёзных оснований ты бы не оказался здесь в одиночке, да ещё и в наручниках, - Вмешался в разговор Вишневецкий. - Я уверен, что ты догадываешься о первопричинах.

- Возможно, из-за инсульта Барловского после моего допроса... Хотя за это цепью к койке не приковывают.

- Уже теплее, Вячеслав, - кивнул Мухин. - Я думаю, ты в курсе, что мы никого цепью не приковываем. Фиксируют только психбольных в больнице. Значит, у нас были серьёзные основания так поступить. И ты, я уверен, знаешь, почему мы так сделали.

"Неужели бояться, что я убегу?! Может, они догадались о том, что я могу менять время? Но как? Зачем тогда наручники?", - лихорадочно размышлял Гусев, стараясь внешне выглядеть абсолютно невозмутимо.

- Будет лучше, если ты расскажешь обо всём сам, - добавил Вишневецкий.

- О чём я должен рассказать?

- Обо всём. О том, почему ты сидишь на цепи в одиночке, - уточнил Мухин.

- Вам это виднее, Алексей Иванович, - возразил Гусев. - Но я постараюсь.

- Постарайся, Слава, постарайся - нам всё это очень интересно, - подал голос Вишневецкий. - Начни с того, что известно тебе и что неизвестно нам.

- Хорошо. Я ещё раз расскажу о допросе Барловского... Можно узнать, как его самочувствие?

- Мы тебя слушаем, Вячеслав - начинай рассказ, - перебил Мухин. Вопросы будешь задавать потом, а я со своей стороны обещаю, что почти на все отвечу, если смогу.

- Хорошо, - кивнул Гусев. - Мы торопились - нам был нужен результат. Никто не собирался ни избивать, ни, тем более, пытать Барловского... По сути, произошёл несчастный случай. Хуже всего то, что, когда Барловскому стало плохо, мы с ним были в кабинете наедине и теперь никто не сможет подтвердить мою версию. Я уже написал вкратце обо всём в рапорте, но, наверное, стоит рассказать более подробно...