Системный властелин - Сергей Слюсаренко

Вперед, к Чипер-Азау. Даже то, что в рюкзаке у меня почти ничего нет, кроме плоской коробки и мелкой ерунды, не имеет значения. Я начинаю тяжело дышать после первых ста метров подъема по снежнику. Не надо паниковать. Тяжелое дыхание – это просто тяжелое дыхание. Не обращать внимания. Ну, дышу, сопя как слон, но ведь иду и не замедляюсь. Тяжелое дыхание – это пройдет. Как только организм войдет в новый ритм, как только перестанет бояться непривычных для него условий. Я надеюсь.

Тропинка начинает приближаться к моему носу. Это значит – подъем становится круче. Уже кажется, что я стараюсь им, носом, тормознуть по снегу – так неприятно близко он передо мной. Ну вот! Только втянулся в эту толкотню по снежнику, а он кончился. Сумасшедшие валуны. Камнепад по-здешнему. А по мне, так полное безобразие. В Крыму эти камни сошли бы за нормальные скалы, а тут, в условиях торжества природы над человеком – всего лишь камни. Даже в этом царстве снега они теплые – нагреваются солнцем. Это хорошо, потому что по ним уже надо ползти по-пластунски. Если, конечно, такой термин подходит для перемещения по вертикали.

И самое обидное – стоило на секунду прервать это согбенное движение, чтобы только распрямить спину, так вот на тебе. Одно неуверенное движение, и нога соскальзывает прямо в полость между этими омерзительными камнями. Больно... Больно не от удара, а от ссаженной кожи. Осторожно пытаюсь закатать штанину. Осторожно не получается. Приходится, сидя на камне, снимать штаны, зачем-то отвернувшись лицом к вздымающимся скалам. Чтобы не подсматривали. Как неприятно... Багровая ссадина, крови почти нет, только набрякающая гематома. Долго роюсь в пожитках. Зеленка помогает. Только вот штанину надо распороть – каждое прикосновение ткани к ссадине вызывает гамму отрицательных ощущений. Ладно, тут немного уже осталось.

Карабканье по камням прерывается странной мыслью – не натерли ли мне лямки рюкзака плечи до крови? Дурацкая коробка-футляр сама по себе тяжела, а содержимое – тем более. Собравшись уже пожалеть себя, вижу, что камни кончились, и прямо перед носом – перевал. Все! Двадцать минут отдыха.

Нет сил ни на что. Плюхнувшись на торчащую из снега каменную проплешину, провожу инвентаризацию. Распоротую штанину уже можно попытаться зашить, содранная голень подсохла – ура зеленке, а тепло надо беречь. Штормовка ничего. А вот вибрамы мокры до такого состояния, что начинают принимать форму ноги. Даже пальцы угадываются. Предчувствие говорит, что через несколько минут дикий холод скрутит мне ноги. (Надо убить предчувствие в следующий раз. Оно всегда говорит гадости). Долго сидеть нельзя. А хочется. Почему я не какой-нибудь шамбал? Сидел бы так в горах на перевале всю жизнь и балдел. И никуда бы не шел. Наверное, те в шамбале потому и сидели в позе лотоса всю жизнь, потому что было лень идти куда-либо. Ни вверх, ни вниз.

Пальцами рук, упирающихся в снег для равновесия (перчатки тоже – насквозь), вдруг нащупываю какой-то цилиндрик. Гильза. Латинские буквы на торце. Год – 1939. Немецкий заслон. Он стоял и на этом перевале. Интересно, кто были они? Трясущиеся от холода юноши? Рыцари – нибелунги? Как-то не верится, что это были матерые партайгеноссе, верные идее тысячелетнего рейха. Всякая национальная идея оканчивается на обезумевшем от страха пацане со стволом в руках. Хотя, неправда. Когда приходит момент истины, то страха уже нет. Хотя, тоже нет – какой к чертям момент истины, когда ты стреляешь, и в тебя стреляют и убивают. Страх, он гложет задолго до финала, а героизм – это вообще полный бред. Потом, в учебниках истории, это называют массовым героизмом. Участие в бессмысленных побоищах.

Интересно, погибли они тут или просто смылись, как припекло? Хотелось бы, чтобы смылись. Порывшись в снегу, нахожу целую гору гильз. А! Если и смылись, то не сразу. Нет, точно смылись! Нет же никаких скелетов фашистов, прикованных к скалам. Фашисты – они больше в столицах при штабе. Что-то меня несет на несущественные темы. Это от недостатка кислорода.

Так, хватит рассусоливать, вперед! Осталась ерунда. Ерунда-то ерунда, но спускаться как-то особенно непросто. Размокшие вусмерть вибрамы не держат грунта. Такое ощущение, что я пытаюсь цепляться за грунт когтями. Жаль, ощущение не соответствует истине. Не отрастил. Чавканье по снегу спустя часа два переходит в чавканье по грязи. Не повезло с погодой, снег, дождь и непонятно что. И самое неприятное – размокшие вибрамы. Они, по-моему, выйдут мне боком. Вернее, уже вышли резкой болью в мизинце правой ноги при каждом шаге. Повредил о камень на подъеме. Мне как-то объясняли знающие люди – с горы спускаться труднее, чем подниматься. Это потому что надо коленки крепкие иметь. Ну, так вышло, я крепкие дома оставил.

Но вот лямки рюкзака... Совершенно явственно ощущаю струйки крови, текущие в подмышки. Марево пота перед глазами. Или марево дождя. Еще немножко. Запах дыма дарит надежду и силы. Из-за зелени рододендронов, гордо покачиваясь в такт моим нетвердым шагам, выползает крыша. А за ней и весь кош. По непонятно какому зову из коша выскакивают два пастуха. Судя по шапочкам – грузины. Сдирают с меня рюкзак, тащат в дом. Как там хорошо! Тепло очага, сдобренное дымом. Я бы его резал на куски и продавал горожанам. В состоянии эйфории от тепла я ощущаю огонь на щеках. А вот состояние полета после снятого рюкзака – это дано ощутить только посвященным.

Сбрасываю вибрамы, меняю носки на сухие и из самых недр рюкзака достаю пачку гродненской «Орбиты». Самое интересное, сухой! Мужики, затянувшись вместе со мной сигаретами, рассказывают, что сегодня они как раз подстрелили тура, и вот варят его. Одна из подпорок крыши коша обмотана кожей тура. Еще совсем сырой. Готовили мужики тура забавно. Порезали на кусочки и варили в большом котелке. Потом, предварительно израсходовав весь мой спирт, разлили бульон по алюминиевым тарелкам и стали есть куски мяса. С солью. Соль была не простая – смешанная с перцем. Вот она – грузинская острота. А может, они и не грузины? Тут и кабардинцы и вообще намешано всякого. После ужина начался долгий неспешный разговор. Пастухи вспоминали о каких-то немцах, явно привирая. Но гильза в кармане резонировала. Как давно это было? Не могли они ничего такого помнить. Потом они пели что-то на своем языке. А потом – все.

Утром я оставил им буханку бородинского хлеба, соли. Поблагодарил и, совершенно отдохнувший, ушел вверх. Храни их Бог. Хотя пока что хранителем был я. Но об этом я никому даже намекнуть не могу. Кстати, на плечах синяков нет. Вот напридумывал. А нога распухла и болит. Но, учитывая, что болит только мизинец – терплю. Он у меня не толчковый.

Вот он, срез водопада, вдоль которого я шел сегодня. Чистое небо, солнце, брызги воды и рододендроны. Как это не похоже на вчерашние муки. А вот и маленькая площадка над водопадом. Здесь сухо и видна вся долина. Из рюкзака вынимаю дурацкую коробку-футляр. Набор «сделай сам». Вот и делаю. Это я проделывал тысячи раз на тренировках и в деле. В деле, как мне кажется, не часто. Резьба к резьбе. Деталь к детали. Благо все хорошо смазано. Десятимиллиметровое снайперское ружье. Прицельная дальность две тысячи сто метров. Прицел инфракрасный, наводимый по спутниковой подсветке цели. Хлопнули дюбеля, посланные пороховыми зарядами в камни. Ружье замерло в безразличном ожидании. Ждать – это его дело. Мое дело – нажать спусковой крючок, когда пискнет система наведения. Вернее, наводить буду я, а пискнет система, когда наведу крестик прицела на отметку. Человек, идущий по тропе. Так и не дошедший до ее конца.

Неужели простая боль в пальце может вызвать такие дикие ассоциации? Зачем мозги мои так изощренно пытают меня по ночам? Ведь не было же этих снов раньше. Вернее, не чаще раза в год. А тут – лавина. Интересно, я совсем не помню, когда так покорежило мизинец правой ноги, наверное, еще в армии началось. Врачи говорят, что артрит и что надо поехать на грязи. Ну, хорошо, про Терскол я слыхал, грамотный. А вот какой-такой Азау? Какие пастухи? Ружье со спутниками... Тут сперли антенну мою спутниковую на днях. Так что, из-за этого бред? Может, пиво плохое? Да нет, вроде нормальное, «Оболонь». Хотя, какое нафиг нормальное – просто единственное.

Самое обидное, сны меня будят в «час быка» – два ночи, а потом заснуть не могу. Мое ночное бдение – это целая философия. Тут можно действовать по-разному. Если перед сном не было пито пиво и нет нужды бежать опорожнять мочевой пузырь, можно побороться. Надо только не открывать глаза, не думать ни о чем, связанном с реальной жизнью. Лучше всего представить, что ты – звездный капитан и, сжимая в мускулистой руке горячую рукоятку штурвала, направляешь свой корабль в бездонную черноту неба, пролетая мимо пылающих сапфирами звезд, мимо празднично украшенных членами политбюро трибун... Гадство! Гадство!!! Я не туда стал думать!.. Эти трибуны вышибли меня из сна окончательно. Придется помечтать. Например, я иду по улице и нахожу дипломат с миллионом долларов. Вот теперь можно купить машину. Новую, типа С5. Но наличкой принимают или нет? Хотя, имея миллион, что я здесь не видел? С миллионом я поеду в Нормандию и куплю замок. Маленький, но с привидениями. Да, его надо будет отремонтировать. А сколько стоит восстановить кладку в замковой стене? А еще нужна прислуга и еще, говорят, там налог большой на такую недвижимость. Ну почему так! Каким-то уродам – и замки, и все на свете, а тут миллиона не хватает... Долго, с широко открытыми глазами сожалею о миллионе.