Авиценна - Вера Смирнова-Ракитина

— Я много слышал о тебе, о мудрый Абу-Джафар, — обратился доктор к приведенному по его просьбе толстому и надутому, как пузырь, мударису. — Слава о твоей учености и мудрости распространилась по всему Джурджану.

Абу-Джафар важно поклонился, погладив себя по животу.

— Я мечтаю послушать твои лекции, о достопочтенный, и надеюсь в самое ближайшее время это сделать, — продолжал Хусейн ибн Абдаллах. — А сейчас я вынужден обратиться к тебе с просьбой о «помощи. Ты видишь этого прекрасного юношу, — показал врач на сына хозяина и мягко взял его за запястье. — Он болен, и никто не может его вылечить. Все врачи города побывали здесь, а он все лежит так же неподвижно. Мне говорили» что в твоем доме живет одна женщина, я забыл ее имя, которая излечивает любые болезни. Не откажись назвать ее и выскажи свое почтенное мнение о ней…

— В моем доме? — удивленно переспросил Абу-Джафар и наморщил лоб. — В моем доме живет много людей, но я никогда не слышал о такой женщине.

— Это странно, но, может быть, она действует тайно и не хочет, чтобы все знали о ее занятиях? Назови, о достопочтенный, имена обитательниц твоего дома, и я надеюсь вспомнить ее.

Абу-Джафар, отсчитывая по пальцам, стал называть своих квартиранток. После первых же имен больной судорожно вцепился в одеяло, но рука врача крепко держала его пульс.

— В семье купца Ибрагима три женщины, — монотонно перечислял Абу-Джафар, — мать Мариам, жена Гульнур и дочь Рабия.

Пульс юноши забился так, что доктору показалось, что он слышит биение сердца.

— У пирожника Амра две дочери — Айша, Фатима и старуха жена… Вот и все, как будто бы, — развел руками Абу-Джафар. — Жена — старая ведьма, она любого загонит в могилу, вылечить она не может… — Живот Абу-Джафара заколыхался от смеха.

— Это все не то, — задумчиво произнес Хусейн, — а у тебя самого, о достопочтенный, неужели же нет женщин в семье?

— У меня? — усмехнулся самодовольно Абу-Джафар. — У меня две жены да три дочери, кроме пяти сыновей. Жены мои врачеванием не занимаются, это я знаю, а дочерям всем вместе нет и десяти лет…

Доктор встал и, кланяясь, принялся извиняться перед уважаемым и премудрым Абу-Джафаром, которого он побеспокоил зря, по ошибке, в которой повинен слуга, очевидно перепутавший имя хозяина дома.

Но когда Абу-Джафар удалился, доктор заявил совершенно неожиданную вещь. Непонятная и страшная болезнь, которая истощает юношу и которая сведет его в могилу, не что иное, как любовь. Эта болезнь отравляет кровь и сокращает жизнь, если она захватывает человека с такой силой. Случаи эти крайне редки, но все же встречаются иной раз, именно на юге, недаром же существует в народе слово «меджнун».[41] Спасение, по мнению врача, одно: женить немедленно юношу на Рабии, дочери купца Ибрагима, которая живет в доме Абу-Джафара.

Родители готовы были на все, лишь бы сохранить жизнь сына. Уже через неделю он был здоров и весел, а после свадьбы и забыл, что чуть не погиб» став жертвой своего чувства.

Султан, которому тут же доложили обо всем случившемся, пожелал видеть врача.

С трепетом шел к нему Хусейн ибн Абдаллах. Он знал, что от приема зависело его будущее в этой стране, которая пришлась ему по душе.

Султан, благожелательно улыбаясь, усадил доктора около себя, принялся расспрашивать о способе, каким тот определил болезнь. Внимательно вглядываясь в красивое, мужественное лицо врача, султан вдруг воскликнул:

— Я узнаю тебя, сын мой! Ты Абу-Али ибн Сина! Твой портрет прислал мне султан Махмуд!

У Ибн Сины упало сердце.

«Неужели придется ехать в Газну?» — с ужасом подумал он.

Но султан, словно прочитав его мысли, обнял его, ласково потрепал по плечу.

— Ты теперь под моим покровительством. А мне тоже врачи и ученые нужны… Я буду хлопотать о тебе… Султан Махмуд в походе. А дальше посмотрим… Живи, пока что, спокойно…

Для правителя скромного Джурджана иметь при своем дворе такого известного ученого, как Абу-Али ибн Сина, было, конечно, большой удачей. Кроме того, он свято хранил старые иранские традиции, по которым полагалось покровительствовать наукам и искусствам.

— Я поселю тебя в одном из моих домов, — пообещал султан, — и назначу своим придворным врачом. Кроме того, ты сможешь посещать меня по вторникам и пятницам, и мы будем обсуждать книгу, над которой я уже давно работаю.

Абу-Али понял, что это являлось в глазах повелителя наивысшей честью.

…Даже менее наблюдательному человеку, чем Ибн Сина, не могло не броситься а глаза, что- жизнь в Джурджане была для большинства населения такой же трудной и тяжелой, как и в других княжествах Азии. Большие налоги, полный произвол сильного над слабым, полуголодное крестьянство — все это он встречал повсеместно.

Как же должно быть устроено общество, чтобы люди жили хорошо и счастливо, не бедствовали, пользовались правами и свободой и не поедали друг друга, как волки?» — думал ученый, но не находил ответа на мучившие его вопросы.

Он вспоминал историю древней Греции с ее давно отошедшими в прошлое демократиями. Но и тогда одни люди пользовались властью, богатством, всеми благами мира, а другие работали на них и голодали. Платон видел идеал общественного устройства в отмене личной собственности для правителей и воинов, в общности имущества и жен, в общественном воспитании детей. Но основой его системы было все же рабовладение. Бесправные рабы должны были работать на это общество. Аристотель тоже оправдывал рабство, считал его необходимым для домашней и общественной жизни, ибо, по его словам, без рабов граждане не могли бы пользоваться досугом, необходимым для развития их добродетелей. И для Аристотеля, для этого великого ученого, человек, обращенный в рабство, являлся лишь вещью, собственностью хозяина. Такое же отношение осталось и до этих дней. Но только ли рабам жилось трудно и плохо в античном и в современном Ибн Сине мире? Ученому не раз приходила на ум мысль, что вряд ли можно считать преступлением, когда народ восстает против жестоких и несправедливых порядков.

«А как было бы хорошо, если бы народ сам выбирал своего правителя!» — думал Ибн Сина. В идеальном государстве, о котором он иногда позволял себе мечтать, правитель обязательно должен был бы быть выбранным всем народом. Об этом Абу-Али думал, об этом он несколько позже писал.

В Джурджане никому бы и в голову не пришло, что можно выбрать правителя. Возможность заменить старого тирана молодым, несколько более мягким сыном султана, казалась пределом мечтании.

Абу-Али внимательно приглядывался к новому властителю и чувствовал, что новый султан Джурджана так же чужд ему, как и народу. Он не знал, как поведет себя Манучехр в отношении султана Махмуда, не выдаст ли его, может быть, даже и не предупреждая. Осторожность заставила Абу-Али уехать на время из Джурджана в соседнюю область Дихистан.[42]