Лето в присутствии Ангела - Ольга Тартынская

Нину придется отправить в Петербург. Нелегко далось матери такое решение. Но оставалось еще конкретное его воплощение. Кто повезет Нину, кто будет хлопотать там, при дворе? Девочка уверяла, что княжна Ольга ждет ее с нетерпением и будет говорить о ней с Александрой Федоровной, но этого, безусловно, мало.

Такими заботами Лизавета Сергеевна поделилась с Аргамаковой, надеясь на добрый совет. И правильно сделала: оказалось, что Марья Власьевна дней через десять собиралась в Петербург по своим делам. В ее планы входило остановиться у родственницы, княгини Павловской, что тоже было на руку. Все устраивалось как нельзя лучше.

— Ты, матушка, займись гардеребом для девицы: чай, в столицу везем, императрице представлять, чтоб не выглядела купеческой дочкой. Покажем, что и мы здесь не лыком шиты. Собери все необходимое, да пошли человека на Мясницкую, в дилижансовую контору, пусть узнает, ко каким дням в Петербург отбывают, — вдохновенно распоряжалась Марья Власьевна, а Лизавета Сергеевна наблюдала за Ниной, лицо которой, обычно отрешенное, теперь осветилось живейшей радостью. Нина все поняла и благодарно улыбалась маменьке.

Дни понеслись. Сборы Нины в дорогу, подготовка к свадьбе. У детей начались классы. К Пете пригласили университетских профессоров: на будущий год он держит экзамен на естественный факультет, по примеру Николеньки Мещерского. Петя много занимается, а по вечерам частенько наведывается в уютный домик на Остоженке, где живет у своей тетушки Nikolas. Он старается об этом меньше говорить, чувствуя, как все непросто с Мещерским.

Визиты родственников и знакомых, магазины и модистки, выезды на ближние дачи, если задастся погода, — привычный ритм, привычная размеренная жизнь…

Крауз бывал в доме Львовых каждый день, принимал посильное в свадебных хлопотах. Венчальное платье Маши было почти готово, проводились последние примерки. Крауз поднес невесте роскошные жемчуга: фермуар и серьги. До свадьбы оставались считанные дни. Венчаться решили в родном приходе, в Троице на Зубове, которая была в двух шагах от дома, а праздничный ужин готовился в доме Крауза в Гагаринском переулке, тоже неподалеку. Лизавета Сергеевна и доктор вместе писали рядную, составляли списки приглашенных, отпечатали в типографии красочные приглашения и разослали их.

— Вот еще бы вас, любезная теща, выдать замуж, и тогда я был бы абсолютно счастлив, — сказал однажды Крауз.

— Что это, Иван Карлович, в голову вам приходит?

Доктор поцеловал даме ручку и продолжил:

— Не нравитесь вы мне в последнее время, сударыня. Побледнели, пожелтели, глаза потухшие, худеете — нехорошо!

— Ну, спасибо! Однако вы очень любезны, — хотела пошутить Лизавета Сергеевна, но произнесла это с неподдельной горечью.

— Говорю не с целью обидеть, а как доктор. Вижу, грустите много, из лица ушла жизнь, хмуритесь часто, раздражаетесь или надолго замираете в безразличии — на вас это не похоже. С тех пор, как мы вернулись из имения, я не слышал вашего смеха. Мещерский куда-то исчез. Что происходит?

— Не вижу здесь никакой связи, — раздраженно ответила дама. Крауз поднял брови и умолк. Лизавета Сергеевна посмотрела на него глазами, полными слез, в ее голосе послышалось глубокое страдание.

— Девочки уходят из дома, я остаюсь совсем одна: Аня мала, а Петя… у него своя жизнь, свои интересы.

— Вам надо выйти замуж, — мягко повторил Крауз. — Вы молоды и хороши собой, к чему хоронить себя? Брак вернет вам жизнь и прежнее очарование. Стоит только решиться, как…

Лизавета Сергеевна перебила его:

— Ах, все это старая песня, — и тут же поправилась: — Простите меня, я нездорова.

— Перед вами доктор, сударыня.

Она поколебалась и с трудом произнесла:

— Нет, мне нужен другой доктор. Посоветуйте, Иван Карлович, кого-нибудь, кто по женской части пользует.

— Непременно. Сейчас же напишу записку к моему коллеге, доктору Рейссу. Он вас примет.

Крауз долгим сочувствующим взглядом смотрел на собеседницу.

Давно не бралась я за свой журнал. Столько пережито, столько радостных и печальных событий, всего уж не упомнить. Одно мне стало очевидно: за единый миг счастья мы платим долгими годами страданий и тоски.

Уж выпал снег и снова растаял. Холодно, неприютно (опять жалкий каламбур!), одиноко. Будто и не было волшебного лета. Жизнь идет, но все мимо меня. Я будто умерла: это тень ходит, разговаривает, сердится, ест, читает, а меня нет, моя душа умерла или спит где-то в хрустальном гробе, как царевна из сказки Пушкина…

Попытаюсь восстановить события по памяти. Свадьба Маши, венчание, которое я испортила, хотя все уверяли, что это не так. Потревожила всех, но праздник удался. Маша в своем платье была подобна небесному созданию, лицо ее сияло неземной красотой, будто действительно за плечами ее стоял Ангел… И доктор преобразился перед алтарем, какие-то сокрытые духовные силы проявились в его чертах, он похорошел и просветлел пред таинством, будто и его коснулся Ангел крылом. Хор звучал сообразно случаю, высоко, мощно и необыкновенно трогательно. Я не могла удержать слез…

Когда уже новобрачные под венцами обошли вокруг алтаря и обменялись кольцами, мне сделалось душно. Приступы дурноты все чаще повторяются и все некстати. И тут я заметила в толпе родственников бледное лицо Nikolas. Дальше не помню: я потеряла сознание. Очнулась уже в карете, меня довезли до дома и уложили в постель. Я не поехала к Краузу на торжественный ужин, но потом узнала, что там был Nikolas, Маша с женихом послали ему приглашение, не сказав мне ни слова. Скорее всего, они это сделали ради меня.

Через несколько дней после свадьбы Марья Власьевна увезла Нину с новой горничной и объемным багажом в Петербург. Мы условились, что они будут писать каждую неделю, сообщать о продвижениях и обо всем, что им интересно.

Нина волновалась перед отъездом, беспокоилась о моем здоровье и очень радовалась близким переменам в ее жизни.

— Маменька, я вас очень-очень люблю! — сказала она, целуясь на прощание. Я перекрестила мою дорогую девочку и мысленно помолилась о благополучном пути. Теперь жду известий. Послала с Ниной, кроме прочих, письмо Тане, чтобы не оставила заботой и помогла, коли понадобится.

А теперь о самом главном. Мои предположения подтвердились: я беременна. Доктор Рейсс определил это наверное. Трудно передать, что почувствовала я тогда: и безумную радость (сбылась самая заветная мечта!) и одновременно страх, испуг перед будущим… Почему-то уверена, что это будет сын: все признаки, как о ту пору, когда я носила моих мальчиков. С девочками я так не страдала. Я уже люблю его, моего маленького ангела. Самое горькое чувство — от сознания, что он в блуде зачат и рожден будет вне закона. Какая судьба ожидает бедное создание?

Я никому не открылась, даже доктору Краузу. Тяжко одной нести груз тайны, и все острее и острее тоска по отцу моего будущего младенца. Ничего не могу поделать с собой: моя любовь все сильнее и только окрепла за дни разлуки. Теперь это чувство приносит мне неизъяснимые страдания. Каждое упоминание о Nikolas больно ранит истерзанную душу. Впрочем, я мало знаю о нем. Петя давеча проговорился, что его без переэкзаменовки зачислили на последний курс университета. Я так благодарна детям, что не докучают расспросами, они удивительно чутки, мои дети…

Я перестала выезжать, да и не с кем: девочки не со мной. На детские утренники Аню и Петю возит англичанка. Я погрузилась в домашние хлопоты, стала безразлична к себе. Только он, маленький комочек, который живет во мне, стал средоточием всей соей жизни. Но по ночам, когда сон долго нейдет, я грежу о самом нежном, о самом родном, о самом любимом… И теперь невозможно поверить, что он где-то есть, что кто-то слышит его дивный голос, смотрит в его ясные глаза, может, даже целует его родинки, как я когда-то, касается его рук. Кто, кто? Почему это не я? В памяти всплывает каждая мелочь, сдержанная улыбка в уголках губ, интонации его голоса. Я мысленно воссоздаю в памяти и переживаю заново каждую нашу встречу. Вспоминаю с телесной тоской его сильные, ласковые руки, его теплые губы, долгие поцелуи. Теперь частица этого любимого существа живет во мне, что может быть прекраснее и желаннее? О, как хочется, чтобы мой малыш походил на него! Конечно, он обязательно будет его маленькой копией. Я знаю, если мать сильно этого желает, так и получается…

Слезы капали на бумагу, чернила расплывались. Совсем слаба стала, подумала Лизавета Сергеевна. Не успела она поставить точку, как в дверь кабинета постучались, и вошел слуга с докладом:

— Господин Мещерский просят принять!

Она вцепилась в подлокотники кресел так, что побелели костяшки пальцев. «Боже, я совсем не убрана!» — мелькнула мысль. Скрепившись духом, хозяйка ровно отвечала: