Прыжок в темноту. Семь лет бегства по военной Европе - Лео Бретхольц

— Я даже помогал ему, — добавил он с гордостью.

Однажды он принес домой сало, полученное у знакомого мясника, в аптеке купил щелок, и смотрите-ка: он уже сделал мыло для всей семьи.

Со временем правительство Виши, руководимое маршалом Петеном, стало ретивым партнером Гитлера в новой Европе. Евреи не могли больше занимать официальные посты в правительстве Франции. Им запрещалось также работать адвокатами и учителями. Их не принимали больше на военную службу. Работа во многих сферах стала теперь для них недоступна. Затем, в первой неделе октября, тысячи евреев, убежавших от нацистов, были задержаны и отправлены в лагерь для интернированных в Гюрсе, у подножья Пиреней. Все страдали там от недоедания. Многие умерли голодной смертью. Многие замерзли.

В Люшоне, осенью 1940 года, нас мучили прежде всего страх и неустойчивость положения. Мы ломали себе голову, куда можем мы бежать в случае прихода немцев. Мы, евреи, были в Люшоне явно посторонними. Жители города, никогда раньше не встречавшие евреев, стали теперь свидетелями не виданных ими событий — главных еврейских праздников. Город разрешил нам использовать зал городского казино для богослужения. Мужчина, руководивший службой, был кантором из Вены по имени Крайтштайн, в хоре которого я, имея альт, пел короткое время в синагоге на Кашльгассе. Он и его семья покинули Австрию сразу после аншлюса.

На Рош Ашан, еврейский Новый год, казалось, сам Творец улыбался нам: погода в Люшоне стояла прекрасная, и Южная Франция сияла во всем своем осеннем великолепии. Здание казино тонуло в солнечных лучах, и легкий горный ветерок струился сквозь открытые ворота. Нас собралось более ста человек. Прочитав старую молитву, мы начали уверять друг друга, что в новом году все будет лучше. Хотя кантор пел очень эмоционально, чувствовалось какое-то несоответствие, так как древние еврейские мелодии смешивались с каталонской музыкой, несущейся из близлежащего бистро.

Выйдя из здания после службы, мы испугались. Огромная толпа людей, собравшаяся возле казино, разглядывала нас и наши религиозные принадлежности так, словно мы — пришельцы из других галактик. Для многих из нас большая толпа ассоциировалась с опасностью, но эти люди выглядели просто любопытными.

В баскском берете и со все еще сильно загорелым лицом после лагеря в Сен-Сиприене, я выглядел скорее жителем Средиземноморья, а не Вены. Один из местных жителей приблизился ко мне и спросил:

— Почему вы были там с этими людьми?

— С какими?

— С евреями.

— Я тоже еврей, — ответил я.

— Ах, вы — еврей, — воскликнул он с удивлением. — Вы выглядите как один из нас.

Отходя, я думал о том, как же выглядят евреи. Не слишком ли коротка дорога от бесхитростного вопроса этого человека до арийских стереотипов Гитлера? Десять дней спустя мы праздновали Йом Кипур, День искупления. Я сидел в нашей импровизированной синагоге и размышлял: искупление — за что.

— Я согрешил, — непрерывно напоминала нам литургия этого праздника. — Я согрешил, я согрешил.

Я думал: согрешил ли я. Ответ пришел сразу — перед глазами возникли лица мамы и сестер. Они прятались в нашей квартире, а я жил на горном курорте. Я согрешил, я согрешил. В Вене синагоги сожжены дотла, а я молюсь в синагоге, преобразованной из казино. Я согрешил, я согрешил. Нужно ли мне уехать отсюда, попытаться преодолеть военные зоны для совершения чуда по спасению своих близких?

— Al cheit, — пел кантор Крайтштайн, — al cheit, al cheit… — «Я согрешил, я согрешил, я согрешил…»

А другие, думал я. Готовы ли другие, принесшие страдания невинным людям, искупить свою вину? Найдется ли во всей Франции хотя бы один-единственный человек, который во время исповеди скажет: «Я согрешил против моего ближнего только за то, что он — еврей, как и Иисус»?

Потерпев поражение, Франция вдруг столкнулась с кризисом в лелеемой ею отрасли хозяйства. После того как огромное число граждан было призвано на военную службу, встал вопрос: кто будет собирать виноград для вина. Южные виноградники перезревали после длинного лета. Виноград, если он уже созрел, нельзя оставлять на лозе. Правительство Виши, понимающее, что в городах и деревнях по всему югу Франции живет много еврейских беженцев, жаждущих завоевать расположение к себе, обратилось с призывом: «Поработайте на виноградниках, помогите собрать урожай!» В Люшоне откликнулось около пятидесяти человек. С нами расплачивались не деньгами, а продуктами: птицей, яйцами, сыром, маслом, овощами и вином. Все эти продукты, которые теперь так трудно было найти, были не менее драгоценной оплатой, чем золотые монеты.

Пятеро из нашей семьи доехали на поезде до обнесенного стеной города Каркасон, расположенного на реке Од. Здесь, в одном из близлежащих фермерских хозяйств, мы переночевали. На следующее утро нас разбудили в полпятого, когда воздух был еще морозный. Завтрак оказался обильным: сытный овощной суп, сваренный хозяйкой. Она же, держа обеими руками большущую сковороду над громадным очагом, приготовила замечательный омлет с грибами и луком, который подала нам с красным вином и свежим хлебом. В такие минуты я чувствовал себя баловнем судьбы.

Уже через час мы были у виноградника, где нам дали садовые ножницы, чтобы срезать виноградные кисти с лозы. На осеннем воздухе было зябко, и кругом стояли маленькие печки, возле которых можно было согреть руки, коченеющие от холодной утренней росы. Позже стало теплее, и мы, уже приспособившись, быстро продвигались вперед. Каждые пятнадцать-двадцать минут проходил помощник, который опорожнял наши корзины в специальное корыто. Затем виноград сбрасывали в хитроумное устройство над бочкой, установленной на плоском основании в телеге. В этом устройстве три женщины босиком мяли виноград, превращая его в кашу, и сок стекал в бочку через похожие на сито отверстия.

Ферма казалась местом из другого времени. Здесь не велись разговоры ни о политике, ни о религии. Война — это одно, а вино — совсем другое. Заботы фермеров и военные проблемы не совпадали. В конце недели мы вернулись в Люшон с продуктами, достаточными для обильного питания в течение нескольких дней. Но затем реалии войны вновь проникли в нашу жизнь.

Был издан приказ: нам давали несколько дней, чтобы покинуть Люшон. Мы были ошеломлены. Ведь только что мы помогли французам с их драгоценным вином и полагали, что они будут изображать благодарность, по крайней мере, чуточку дольше. Но Люшон освобождали от вновь прибывших, и нас направили в Баньер-де-Бигор. Мы были в руках бюрократической системы, не утруждающей себя объяснениями.

— Зима наступает, — с горечью прокомментировал Йозеф. — Люшон готовится к лыжному сезону.