Черчилль шутит. Лучший юморист британской политики - Ян Маккей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот таковы ВСЕ источники, на которые ссылаются экстатические любители тов. Сталина.
Забавно, что если ввести английский вариант любой фразы из «речи Черчилля», то американские поисковики дают только сайты рунета, home pages путешественников и форумы да блоги.
Нашел я сборник речей Черчилля и его выступлений в Палате Общин. Нет там такой речи (см. Churchill, His Complete Speeches, 1897-1963 http://www.winstonchurchill.org/i4a/pages/index.cfm?).
В 1959 году Черчиллю было 84 года, и, как сообщает хроника: «In early April, Sir Winston suffered an arterial blockage which temporarily cut off circulation to his speech center».
To есть в результате повышенного давления у него временно в мозгу оказался пораженным центр речи. И никаких упоминаний о выступлении в палате общин. Потом, слава Богу, все прошло, но речь в Палате общин по случаю 80-летия тов. Сталина была безвозвратно пропущена.
Какая-то загадка. Как быть? Неужто все сочинили, с начала до конца?! Думаю, не все. Черчилль, действительно отзывался о Сталине как о выдающемся деятеле, хотя и диктаторе. Называл его умным (но – не гением, «гениальным типом» его называл Гитлер). Умеющим точно и лаконично выражать свои мысли. С отменной памятью на детали. Обходительным с гостями, которых он хотел обаять. Но он никогда не мог бы написать о вытягивании в струнку и держанию рук по швам при входе Сталина. Не в его стиле, да и не в его поведении. Не в его образе. Все-таки лорд, потомок знаменитого пэра Марльборо, славного в английской истории (у Черчилля и книга о нем есть). И вдруг – премьер и лорд вскакивает как денщик при появлении полковника и стоит руки по швам. Тут уж составители «речи Черчилля» сильно переборщили. Переиграли до «не верю».
Потом, где это стояние по швам произошло? В Тегеране? Не может быть. Слишком много было свидетелей. В Ялте? Тоже свидетели. Были бы многочисленные воспоминания, видевших такое чудо. А их – нет. И, главное, как мог бы вскакивать парализованный Рузвельт? Разве что его Черчилль за шиворот поднимал и держал. Да, но как тогда быть с руками по швам? Они же заняты шкиркой Рузвельта. Остается Потсдам. Там уже заседал не Рузвельт, а Трумэн. Он мог бы и вскочить, вполне еще был бодрым президентом. Но… После уже состоявшегося испытания атомной бомбы в Аламогордо как-то не по чину было бы президенту страны, единственной в то время владеющей ядерным оружием, такое пресмыкательство. Даже перед тов. Сталиным. Трумэн пишет, как он с чувством едва сдерживаемого превосходства сообщил Сталину о том, что у США появилось небывалое по мощности оружие (это произошло 17 июля 1945 года, как раз в первый день пленарного заседания конференции). Сталин вежливо поблагодарил за новость. Никак не изменился в лице и не задал никаких наводящих вопросов. Трумэн (в отличие от Черчилля и Рузвельта) сделал опрометчивый вывод, что Сталин оказался туповат и неразвит и просто не понял важности и более того, эпохальности новости. Но тов. Сталин в эпизоде о сообщении ему об атомной бомбе превзошел самого себя и ввел в заблуждение даже Черчилля. Вот что Черчилль пишет в последнем томе «Вторая мировая война» (М.1991, cc. 663, 683).
«17 июля пришло известие, потрясшее весь мир. Днем ко мне заехал Стимсон и положил передо мной клочок бумаги, на котором было написано: «Младенцы благополучно родились». Я понял, что произошло нечто из ряда вон выходящее. «Это значит, – сказал Стимсон, – что опыт в пустыне Нью-Мексико удался. Атомная бомба создана». Хотя мы следили за этими страшными исследованиями на основании всех тех отрывочных и скудных сведений, которые нам давали, нам заранее не сообщили или, во всяком случае, я не знал даты окончательных испытаний.
… 24 июля, после окончания пленарного заседания, когда мы все поднялись со своих мест и стояли вокруг стола по два и по три человека, я увидел, как президент подошел к Сталину и они начали разговаривать одни при участии только своих переводчиков. Я стоял ярдах в пяти от них и внимательно наблюдал эту важнейшую беседу. Я знал, что собирается сказать президент. Важно было, какое впечатление это произведет на Сталина. Я сейчас представляю себе всю эту сцену настолько отчетливо, как будто это было только вчера. Казалось, что он был в восторге. Новая бомба! Исключительной силы! И может быть, будет иметь решающее значение для всей войны с Японией! Какая удача! Такое впечатление создалось у меня в тот момент, и я был уверен, что он не представляет всего значения того, о чем ему рассказывали. Совершенно очевидно, что в его тяжелых трудах и заботах атомной бомбе не было места. Если бы он имел хоть малейшее представление о той революции в международных делах, которая совершалась, то это сразу было бы заметно. Ничто не помешало бы ему сказать: «Благодарю вас за то, что вы сообщили мне о своей новой бомбе. Я, конечно, не обладаю специальными техническими знаниями. Могу ли я направить своего эксперта в области этой ядерной науки для встречи с вашим экспертом завтра утром?» Но на его лице сохранилось веселое и благодушное выражение, и беседа между двумя могущественными деятелями скоро закончилась. Когда мы ожидали свои машины, я подошел к Трумэну «Ну, как сошло?» – спросил я. «Он не задал мне ни одного вопроса», – ответил президент. Таким образом, я убедился, что в тот момент Сталин не был особо осведомлён о том огромном процессе научных исследований, которой в течение столь длительного времени были заняты США и Англия и на который Соединенные Штаты, идя на героический риск, израсходовали более 400 миллионов фунтов стерлингов. Таков был конец этой истории, насколько это касалось Потсдамской конференции. Советской делегации больше ничего не сообщали об этом событии, и она сама о нем не упоминала».
А тов. Сталин между тем, прекрасно знал о новом оружии. И о том, что американцы его уже имеют и вот-вот испытают. У него были отменные источники информирования – прямо из сердцевины Манхеттенского проекта. И в СССР шла работа по похищенным Фуксом схемам, чертежам и расчетам этой самой бомбы.
В общем, некому было вскакивать перед Сталиным и держать руки по швам.
Черчилль человек текста и слова. Он очень много написал, и много говорил речей. Был отменным писателем. И, может быть, еще лучшим оратором. Видимо, самым лучшим за всю историю Британии. За свои книги он получил Нобелевскую премию по литературе (1953).
У него был поразительно отточенный и четкий стиль. И огромные знания. Как-нибудь я приведу какие-нибудь тексты из его хотя бы шеститомного труда «Вторая мировая война». И вот в этой книге нет ни единого намека на то, что он якобы говорил о Сталине.
И тем не менее… Вспомнил, что в хорошей книге помощника и пресс-секретаря Горбачева Андрея Грачева «Кремлевская хроника» (М., 1994) есть место, имеющее прямое отношение к нашей теме (с. 127).
«Стало очевидно, что перебить «даму пик» (речь идет о «статье Нины Андреевой» – В. Л.), с которой, воспользовавшись отсутствием Горбачева и Яковлева, пошел Егор Кузьмич, можно будет только с помощью короля, а еще лучше туза, то есть публикации в «Правде» или заявления Политбюро. Вместе с двумя моими коллегами из яковлевского окружения – тоже выпускниками Института международных отношений – Александром Лебедевым и Николаем Португаловым мы начали готовить ответ на основные тезисы статьи Н. Андреевой, стремясь поймать ее авторов за руку там, где они лукавили и передергивали факты. Как мне хотелось для экономии времени подняться на два этажа выше к помощнику Лигачева и выяснить, из какого раздела воспоминаний Черчилля извлек он звучную цитату, прославляющую «дядю Джо». Увы, все пришлось искать самим.
Мы нашли и эту, искаженную «Совраской» цитату, и подлинные слова Маркса о «контрреволюционных народах». А от себя добавили на этот раз неподделанную восторженную оценку Сталина Гитлером, взятую из его дневников. Нашему разоблачительному труду я предпослал короткую записку, начинавшуюся словами: «Статья Н. Андреевой – наиболее откровенное, агрессивное выступление, в сущности – манифест сил, озабоченных характером и размахом перестройки, и отражает их стремление сдержать ее дальнейшее развитие. Это попытка сформулировать платформу для мобилизации консервативных сил в партии и в стране».
Многостраничный документ, перепечатанный «надежной» машинисткой в «диссидентском» 3-м подъезде, мы вручили Александру Яковлеву в день его возвращения из Монголии прямо на аэродроме. Остальное зависело уже не от нас. На следующей неделе вернувшийся из Белграда Горбачев созвал Политбюро и потребовал от каждого его члена дать оценку статье. Перед его яростным напором Лигачев и уже готовое поддержать его большинство дрогнули и отступили. Сам Егор Кузьмич сказал, что увидел статью уже напечатанной, расценил ее как проявление «политического плюрализма» и, не давая никому никаких директив, лишь высказал «может быть, слишком поспешно свое личное мнение».
Видите, как тут осторожно сказано «Мы нашли и эту, искаженную «Совраской» цитату». Стало быть, нечто в этом духе, выходит, Черчилль говорил. Только в «статье Андреевой» ее исказили. Не совсем точно привели. Может быть, порядок слов поменяли. Или кое-что немного усилили. У Черчилля, скажем, было «Сталин умный», а там сделали «гениальный».