О русском воровстве, особом пути и долготерпении - Владимир Мединский

Михаил Тарханов в роли Серапиона Мардарьича Градобоева. Спектакль МХТ „Горячеесердце“. 1926 г. Философ-взяточник

Голоса. Верно, ваше высокоблагородие, так точно.

Градобоев. Так вот, друзья любезные, как хотите: судить ли мне вас по законам, или по душе, как мне Бог на сердце положит».[160]

Естественно, обыватели хотят, чтобы их судили не по законам, а по справедливости… Логично-с!

Вот так же и в армии едва ли какой солдатик срочной службы согласится, когда товарищи-деды спросят, а не желает ли он служить по уставу. Везде таких психологов Градобоевых полно - что городничих, что ефрейторов.

Только при чем тут какая-то российская особенность?

Всегда и во всех обществах законы могут быть несправедливы и несовершенны. Они не охватывали многих ситуаций и случаев, далеки от народных обычаев, а раньше так еще и были очень, очень жестоки.

В цитадели правовой цивилизации, в Британии, с XIV века параллельно с системой общего права действовала и система права справедливости. Так, кстати, и называлась - Law of Equity.

Феодальное право Британии было несовершенно и крайне формалистично, не учитывало изменяющейся действительности. Оно мало подходило для решения гражданских дел в среде горожан и вольных собственников-фермеров. Часто люди просто не могли подать иск в королевский суд: их «случай» не был предусмотрен законом.

С уголовными делами тоже непросто: право было очень жестоким, и еще в XIX веке за многие чисто имущественные преступления полагалась смертная казнь. Если ты знаешь, что за кражу подсвечника или булки в твоем доме голодного мальчишку могут запросто казнить, еще подумаешь, звать ли королевского чиновника.

К тому же юридическое образование получали аристократы, а они не хотели тратить свое драгоценное время на решение дел всяких вонючих мужиков.

Но была лазейка! Простолюдин мог обратиться к королю с просьбой о «милости и справедливости». Спрашивается, чем эта система отличается от классического российского: судите меня не по закону, а по милости Вашей? С моей точки зрения, ничем.

Прошений королю подавалось столько, что даже при желании он не мог бы заняться всеми этими делами. Милостиво улыбнувшись подданному, король отдавал прошения лорду-канцлеру. Естественно, лорд-канцлер тоже не сам разбирался. Он передоверял решение своим чиновникам. Рос аппарат, со своими традициями и правилами рассмотрения дел: Канцлерский суд.

Решения Канцлерского суда не отменяло решения Королевского суда… Но можно было и не подавать жалобы в суд общего права, а сразу идти в Канцлерский суд. И этот суд выносил свои решения, независимо от Королевского. А если даже Королевский суд уже принял решение, Канцлерский суд мог его значительно смягчить.

Канцлерский суд исходил из прецедентного права, то есть выносил решения, основанные на предшествующих решениях по аналогичному делу. Он опирался на обычай, на здравый смысл, на установившиеся традиции. Скажем, Королевский суд требовал выплаты долга только в денежном выражении. А Канцлерский суд допускал уплату долга имуществом, которое оценивал специальный чиновник. Королевский суд требовал смертной казни за разрушение рыбных садков и за порубку плодовых деревьев, а Канцлерский разрешал отделаться возмещением ущерба и выплатой штрафа.

Степень милостивости этих решений прямо зависела от знакомств, ранга и влияния участников процесса, от подношений, но все же право Канцлерского суда оправдывало свое название «права справедливости».[161]

До 1873 года в Британии существовали фактически две правовые системы, одна из которых официально называлась общим правом, а другая - тоже официально - правом справедливости.

Если кто-нибудь сможет мне объяснить, чем все же «право справедливости» принципиально отличается от суда городничего Градобоева, а чиновник Канцлерского суда - от Сидоренко, пусть расскажет. Весьма интересно будет послушать.

Вторая особенность русского правосознания коренится в громадности страны. Даже в густонаселенной, по российским понятиям, европейской России от деревень, затерявшихся средь высоких хлебов, и до ближайшего судейского чиновника могли лежать дни пути. А уходя в беспредельность Сибири, Урала и Севера, на вольном казачьем Юге россиянин оказывался вообще вне действия регулярного права и законов Московии или Российской империи.[162]

Волей-неволей, первопоселенцы жили не по писаным законам, а по обычаю и по своему пониманию справедливости. В точности как население фронтира США - тех областей, где поселенцы уже освоили леса и прерии, но нового штата пока не возникло, и государственные чиновники еще попросту не появились. Выбранный населением шериф иногда сам, иногда вместе с таким же выбранным судьей судили не по писаному закону, а по обычному праву и по своему пониманию справедливости. По тому самому - как Бог им на душу положит.

Действие такого суда на Западе США уже в начале ХХ века хорошо описал Джек Лондон в рассказе «Как вешали Калтуса Джорджа». Да и в другом его рассказе упомянут судья, «зажиточный фермер, окончивший лет тридцать назад сельское училище».[163]

Судебную систему Градобоева трудно назвать совершенной, но как будто и у англо-саксов, образцов правосудия, все обстоит примерно так же.

Могучее государство

Государство существует не для того, чтобы превращать земную жизнь в рай, а для того, чтобы помешать ей окончательно превратиться в ад.

Лучшее государственное устройство для любого народа - это то, которое сохранило его как целое.

Еще одной особенностью России называют могучее государство, совершенно подавляющее собой общество. Так думал В. О. Ключевский: «Внешнее территориальное расширение государства идет обратно пропорционально к развитию внутренней свободы народа… На расширяющемся завоеваниями поприще увеличивался размах власти и уменьшалась подъемная сила народного духа. Внешне успехи новой России напоминают полет птицы, которую вихрь несет и подбрасывает не в меру сил ее крыльев. В результате внешних завоеваний государство пухло, а народ хирел».[164]

С Ключевским полностью согласен современный московский историк Э. С. Кульпин: по его мнению, общество в России доверило государству решение всех важнейших вопросов.[165]

По почти общему мнению, многое объясняется недостаточным развитием в России гражданского общества - его неумением управлять самим собой, без ценных указаний и детального руководства со стороны государства.

Оба историка справедливо связывают рост значения государства с территориальным расширением России. Действительно: в X-XIV веках государство у русских не более значимо, чем у соседей. Затем начинается освоение Поволжья, Предуралья и Урала, а там и Сибири. Тогда же Россия ставит пред собой большие международные задачи: сначала отражение татарской агрессии, потом - выход к морям, отвоевание Дикого Поля у крымских татар и турок. В XIX веке оставалась задача осваивать Сибирь, Дальний Восток и Юг, добавились войны на Кавказе, в Средней Азии и на Балканах. Такие задачи невозможно решать без концентрации сил и материальных ресурсов в руках государства.

Но вот в чем вопрос.

Честно говоря, я совсем не уверен, что народ от этого только «хирел». От деятельности государства народ много чего получал - будь иначе, он бы и не строил это государство, не доверял бы ему решения важных национальных задач. Во второй половине XIX века государство уже давало меньше, интенсивное освоение уже освоенных территорий невозможно проводить прежними методами… И для многих россиян стало очевидно: государство надо ограничить в его возможностях, надо дать человеку больше свободы от государства.

При коммунистах возникали грандиозные стройки, создавались целые промышленные районы там, где ничего подобного никогда не было. Для того, чтобы строить гигантские ГЭС, целые города в Сибири, Казахстане и на Урале, нужны были усилия государства.[166]

Странно, что российские историки так упорно этого не замечают. Государство для них однозначно «плохое».

Оба историка убеждены: могучее государство - это некая особенность России. А вот уж с этим нельзя согласиться никак. Всегда и во всем мире, и на Востоке и на Западе, роль государства резко усиливалась в трех случаях:

1) Освоение новых территорий.

2) Освоение новых отраслей экономики и новых производств.

3) Ведение активной международной политики, в том числе войн.

Весь XVIII, XIX и ХХ века Россия решала в первую очередь именно эти задачи. Вот проблема интенсификации никогда государственными средствами действительно НЕ решается, и в этом одна из причин, по которым последние годы советской власти экономика и общественная жизнь впали в состояние так называемого застоя. И вот почему государству пришлось уйти из многих областей и экономической, и общественной жизни. Но первые три задачи государственными средствами РЕШАЮТСЯ! Более того, они решаются в первую очередь именно силами государства. И никакой русской специфики в этом нет.