Былого слышу шаг - Егор Владимирович Яковлев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Нет, он начался еще раньше — в полночь. Ровно в двенадцать часов над темным, казалось бы, надежно заснувшим Кремлем поднялась ракета. Ударили медные тарелки, и полилась величественная мелодия «Интернационала». В самом центре Кремля, перед зданием судебных установлений, выстроился головной революционный латышский отряд с оркестром музыки впереди. Это им принадлежала идея встретить 1 Мая сразу же с наступлением новых суток.
Поднялась ракета и погасла. Кто-то поздравил в темноте латышских стрелков с праздником трудящихся, кто-то предложил встретить праздник «пролетарской молитвой — «Интернационалом». Громовое «Ура!» покрыло эти слова. Загремел оркестр, взвилась ракета, наступил праздник — праздник бедноты, праздник рабочих», — сообщали московские газеты.
По-разному приходилось Владимиру Ильичу встречать этот день. В Петербурге, в одиночной камере дома предварительного заключения, переправив на волю текст первомайской листовки. Встречал праздник в богом забытом Шушенском. Вместе с Надеждой Константиновной, двумя другими политическими ссыльными отправились за околицу, прихватив с собой собаку Женьку. Идти надо было вдоль речки Шуши. По реке шел лед. Женька забиралась по брюхо в ледяную воду и вызывающе лаяла по адресу мохнатых шушенских сторожевых собак, не решавшихся войти в такую холодную воду. Когда поднялись на сухой пригорок, один из ссыльных товарищей вытащил из кармана красный носовой платок, расправил его на земле, встал на голову. И много пели.
День настал веселый мая,
Прочь с дороги, горя тень!
Песнь раздайся удалая!
Забастуем в этот день!
«А вечером мы с Ильичем как-то никак не могли заснуть, мечтали о мощных рабочих демонстрациях, в которых мы когда-нибудь примем участие…» — писала Крупская, вспоминая Первое мая в сибирской ссылке.
В годы второй эмиграции шел, бывало, в первомайских колоннах по парижским мостовым. Скромно одетый, невысокий и неприметный на первый взгляд русский эмигрант шагал в ногу с французскими рабочими.
Майский номер «Парижского вестника» за 1911 год извещал, что в пятницу 12 мая, накануне русского 1 Мая, на авеню де Круази, 190, состоится митинг — выступит Ленин. И здесь же — сообщение о том, что эмигрантской кассой устраивается литературно-музыкальный вечер на бульваре Распай, 93, с участием Гастона Монтегюса. Они и познакомились на таком вечере — Ленин и любимец рабочих кварталов, озорной и мужественный шансонье Монтегюс.
Парижские газеты писали, что свои песни он исполняет нервами. А вот портрет Монтегюса, который оставил нам Ю. М. Стеклов в своей книге, посвященной, как писал он сам, «певцам трудового царства Франции»:
«Это настоящий сын Монмартра, истый парижанин, нервный, жилистый, сухопарый, дерзкий на язык и чертовски смелый… Выступает он обыкновенно в костюме парижского гамена, в духе и на жаргоне которого написаны его произведения, а еще чаще в костюме солдата дисциплинарного батальона, печальную долю которого он воспевает. Все это в связи с его выразительной мимикой, живой жестикуляцией, грудным, то глуховатым, то резким голосом, а главное — с содержанием его песен, так понятных и близких массе и по сюжету, и по стилю, производит на слушателей сильнейшее впечатление».
Ленин и раньше бывал на концертах Монтегюса, любил напевать его песню «Салют вам, солдаты 17-го полка» — обращение к солдатам, отказавшимся стрелять в стачечников. А встретившись друг с другом, они сидели до глубокой ночи, говорили о мировой революции. Крупская писала: «Сын коммунара и русский большевик — каждый мечтал об этой революции по-своему».
Революция победила в России, и велики ожидания мировой революции. А Монтегюс давно уже перестал быть певцом рабочих кварталов — изменил им. Впрочем, песни его остались. И быть может, первомайским утром восемнадцатого года Ленин повторил вновь: «Салют, салют…» Как бывало уже прежде, взялся за деловое письмо, написал: «Salut, salut a vous…» — и словно вспышкой памяти осветилось то, что было дорого: «Эх, послушал бы я теперь Mont6gusa».
Вспомнил или нет — кто поручится теперь. Но, наверно, подумал — не мог скорее всего не подумать — о тех, кто не дошел до этого дня. Одни пали жертвой реакции. Другие не выдержали, отошли, иные — теперь враги…
Нам неизвестно, как начал это утро Владимир Ильич: зашел ли в кабинет посмотреть газеты, почту, а быть может, сразу же из квартиры спустился вниз… Об этом ленинском дне известно во многих подробностях с той минуты, когда он вышел из парадного подъезда здания судебных установлений. Не было еще десяти часов. Возможно, Ленин намеревался пройтись до начала празднеств, взглянуть на Замоскворечье с вершины Боровицкого холма.
Оказавшись, однако, на улице, Владимир Ильич увидел, что на площади собралось много народу. И все они двинулись к памятнику С. А. Романову. Свидетелем этого эпизода был В. Д. Бонч-Бруевич, в своих воспоминаниях он писал:
«Я говорю о низвержении небольшого памятника ненавистному как в Москве, так и во всей трудовой России великому князю Сергею Александровичу, убитому в 1905 г. бомбой И. П. Каляева на Сенатской площади в Кремле…
И вот, когда настал радостный красный праздничный день Первого Мая 1918 г… прежде чем идти на демонстрацию на Красную площадь, рабочие, красноармейцы и служащие кремлевских учреждений, собравшись вместе и готовые строиться в колонны, вдруг по чьей-то инициативе двинулись к памятнику Сергея Александровича, где-то достали веревки, веревками обвили эту небольшую колонну и приготовились его низвергнуть…
— Что это такое? — спросил Владимир Ильич.
— Да вот, наши товарищи решили очистить площадь от этого ненужного памятника, — ответил кто-то Владимиру Ильичу.
— Это прекрасно! — сказал Владимир Ильич. — Давно пора было бы убрать отсюда этот никому не нужный хлам».
Автор воспоминаний не претендует, очевидно, на буквальное воспроизведение слов Владимира Ильича.: он пишет спустя много лет. Но смысл передан, надо полагать, верно. Об этом же эпизоде рассказал и архитектор Н. О. Виноградов. Он вспоминал, что Ленин обратился с укором к коменданту Кремля Малькову, указывая на памятник: «Хорош! До сих пор не убрал это безобразие».
Ленин взялся за веревку. И все собравшиеся одним сильным рывком сдвинули памятник с места. Колонна опрокинулась и разбилась на несколько кусков.
В газетах же тех дней читаем: «К 9*/2 утра группа сотрудников Всероссийского Центрального Комитета и Совета Народных Комиссаров, построившись в колонны, двинулась с пением песен на Красную площадь».
Владимир Ильич поднялся на кремлевскую стену. Отсюда были видны приближающиеся к Красной площади колонны демонстрантов, был виден празднично украшенный город.
Красные зори,
Красный восход,
Красные речи
У Красных ворот
И красный — на площади Красной
Народ.
