Дети Хаоса - Дэйв Дункан

Френа села на край спальной платформы и стиснула руками отчаянно болевшую голову.

В такую ночь…

В точно такую же ночь три года назад жара и тревога не давали ей уснуть. Она надела халат и спустилась вниз проведать мать. Паола пролежала в постели три дня, перебинтованная, с наложенными на ноги и руки шинами. Она кашляла кровью и ужасно страдала. Целители обычно не брались за пациента с такими серьезными ранениями, стоящего на пороге смерти, но богатство Хорта сумело убедить одного из них — видимо, он был смелее и жаднее прочих — попытаться ей помочь. Паола отказалась. Она не пожелала принять помощь священной Синары и даже священной Налы. Она твердо стояла на своем, несмотря на слезы дочери и уговоры мужа. Хотя Хорт нашел среди непосвященных лучших аптекарей и врачей, они не могли справиться с внутренними повреждениями. Жизнь Паолы утекала прямо на глазах.

Однако той ночью Френа обнаружила, что спальная платформа пуста, мать пропала, а Квера — это жалкое подобие ночной сиделки — храпит на стуле. Каким-то непостижимым образом лежачая больная исчезла из своей постели. Как это ни странно, юная Френа не бросилась с криками к отцу, не разбудила Кверу и даже не подняла тревогу. Она помчалась во внутренний двор, чтобы поискать мать среди деревьев и цветов, зная, что сад, за которым Паола сама ухаживала, был ее любимым местом — она хотела постоянно видеть его из окон своей комнаты. Разбросанная одежда и бинты привели Френу к телу Паолы, лежавшей лицом вниз в зарослях.

Холодная земля…Кровь и холодная земля? Нет, не то.

Паолу похоронили там, где она умерла — в богатой могиле, в мраморном саркофаге и лицом вверх. Половина жителей города пришли на погребальную службу. Она была любящей, идеальной матерью, а не злобным чудовищем. Весь город удивлялся щедрости, с какой она раздавала милостыню, и все любили Паолу.

Но…

Но она не просто безразлично относилась к жертвоприношениям в Пантеоне. Думая о матери долгими темными ночами, Френа так и не вспомнила, чтобы мать хоть раз туда сходила. Жена одного из самых богатых людей Грани, она наверняка не испытывала тех трудностей, с которыми сталкивались большинство женщин, но разве в ее жизни не было болезней или забот, вынуждающих ее обращаться к Светлым? Неужели все ее друзья и любимые слуги были совершенно счастливы? И почему перед смертью она отказалась от помощи священной Синары и утешения священной Налы? А как она умерла! Быть может, какое-нибудь отвратительное воплощение Ксаран вытащило несчастную женщину из постели, раздело почти донага и, спрятав добычу под кустом, высосало из нее остатки жизни? Или Паола Апицелла добровольно вернулась к Темной Госпоже и холодной земле?

Была ли Квера неумелой сиделкой, или она пала жертвой злых чар?

Впервые в жизни Френа начала сомневаться в своей матери и впервые не верила словам отца. На ее вопрос о том, к чему такая спешка с церемонией, он пробормотал что-то жалкое и неправдоподобное. Что он знает или подозревает, чего не желает с ней обсуждать?

ГЛАВА 12

Орлад Орладсон вскочил на ноги, прежде чем затих сигнал утренней побудки. Он дрожал. Из соседних клетушек, похожих на стойла для лошадей, доносились стоны и ворчание.

Солнце еще не взошло, и он едва различал очертания своей койки, с которой только что встал. В отличие от долгих и кровавых закатов рассвет в Нардалборге поражал воображение. Ослепительное сияние озаряло небо, усыпанное звездами, не желавшими гаснуть, затем вспыхивало невероятно яркое солнце, проливавшее свет на Ледник. На несколько мгновений мир становился одноцветным — сияющий белый замок, стоящий среди белых пустошей; в Нардалборге ни одна ночь не обходилась без мороза или снега. И лишь когда солнце появлялось над горизонтом, небо неохотно приобретало голубой цвет.

Сегодня Орладу предстоит встретиться лицом к лицу с миром; ему и девяти другим кадетам — его крошечному флангу из молодняка. Орлад был один в стойле. По-другому этот закуток и не назовешь: самое настоящее стойло с занавеской у входа, полкой и парой крючков; на полу матрас и одеяло. Именно так жили все кадеты и кандидаты. Прошлой ночью у его соседей шло веселье, звучали женские голоса. Обычно у новообращенного командира не возникало проблем с женщинами, желающими доставить ему удовольствие; несмотря на свое флоренгианское происхождение, Орлад их сторонился. Они могут причинить слишком много боли. Когда он получит медный ошейник и докажет мужчинам, на что способен, тогда и придет черед женщин.

Облачиться в накидку вериста без посторонней помощи совсем не просто. Сначала нужно перебросить один конец ткани через левое плечо так, чтобы он свисал до самых почек. Остальное собрать на груди, обернуть, прикрывая спину, чресла, зад, достать второй конец ткани со спины, пропустить под левой рукой и через правое плечо. Если все сделать правильно, второй конец будет прикрывать почки на одном уровне с первым. Пока вроде правильно. Дальше — двигаясь очень осторожно, потому что тут можно все испортить — взять пояс и завязать его особым узлом. Он будет удерживать накидку на месте. Теоретически. Оставалась одна загвоздка — как двигаться под тяжестью шерсти, которая весит не меньше здорового быка? Когда вчера вечером интендант бросил на его протянутые в нетерпении руки кусок сложенной ткани, Орлад покачнулся под ее весом. Полночи при свете звезд он учился ее надевать, и теперь пришло время предстать перед всеми в облачении истинного вериста, а не какого-нибудь жалкого претендента в тунике и леггинсах с веревкой на шее. Годы тяжелого обучения подошли к концу.

О первенстве на испытаниях он мог только мечтать. Гзург никогда никого не хвалил без причины и высоко ценил подготовку, которую будущие веристы получали в Нардалборге. Заслужить одобрение легендарного Героя, каким, несомненно, был Гзург, пройти обучение под руководством Хета и дать клятву перед лицом великого Терека, самого Стервятника, — это честь на всю жизнь, начало головокружительной карьеры. Но быть Первым — лучше всего. Десять новых кадетов. Девять щенков и командир молодняка. Девять кожаных ошейников и одна цепь.

Гзург предупредил Орлада о том, что его ждет, но больше никто ничего не знал. И всех потрясло его решение. Позже, разумеется, они громко приветствовали Снерфрика, не понимая очевидного: чем оглушительнее они вопят в честь второго, тем больше превозносят Первого. Последний сюрприз ждал веристов в конце вечера, когда Ваэльса объявили номером десять. Его имя встретили удивленным молчанием, и кто-то проговорил: «Поганый Рот». Ах, да, Поганый Рот!