Спасти Колчака! «Попаданец» Адмирала - Герман Романов

— Инструктора этой роты уже не выступят, их сейчас в военном училище размещают, под охрану. Я уже принял меры, завтра с утра мы блокируем казармы отряда Решетина юнкерами. К полудню прибудут семеновцы с Лиственничного, с горным орудием и ручными пулеметами. Всех офицеров мятежного отряда вы сегодня постарайтесь выдернуть. Восстания в Знаменском нельзя допустить!

— Откуда у вас эта информация, ваше превосходительство?

— От ротмистра Арчегова, а, по сути, от атамана Семенова. И милицию надо разоружить, как предлагают. И заменить ее кадетами старших классов, благо в городе пять корпусов. А это столько же чинов. И казаков бы вывести, вот только у меня отношения с атаманом Оглоблиным, сами понимаете…

Договорить Сычев не успел, зазвонил телефон, и генерал поднял трубку. Черепанов обомлел — лицо Сычева вытянулось от удивления, и во время недолгого разговора генерал только односложно отвечал, а в самом конце еле выдавил из себя: «Спасибо вам, Прокопий Петрович» и сразу повесил телефонную трубку на держатель.

— Звонил атаман Оглоблин. Он объявил мобилизацию всех городовых казаков. Казачьи патрули сегодня же перекроют город и, в случае необходимости, арестуют всю милицию…

— Что происходит, Ефим Георгиевич? Откуда информация? Почему позвонил Оглоблин? — Черепанов от волнения забылся и выпалил наболевшее.

— Это атаман Семенов! — уверенно ответил генерал, а сам подумал, что надо срочно менять ориентацию — от правительства переходить на сторону Григория Михайловича. А заодно примириться с Оглоблиным, благо тот был два года назад в ОМО, помощником у атамана Семенова…

У Иосуроку Огаты, капитана Японской императорской армии, что была расквартирована во многих пунктах Забайкальской области, включая города Читу и Верхнеудинск, было нетипичное для японца бурятское лицо. Именно чисто бурятское — широкое, нос чуть приплюснут, глаза лишь малость раскосые. На уроженца Японии Огата не походил, лишь отдаленно смахивал, как винтовка на грабли. И самое интересное — общались два офицера на английском, к обоюдному немалому изумлению.

Дело в том, что хитрый японец в начале беседы тщательно скрывал знание русского языка, пусть и корявого, предпочитая общаться с русским ротмистром через переводчика — маленького худощавого японца с поперечными погончиками подпоручика.

Но Ермаков вдруг неожиданно заговорил на японском, не столь корявом, как русский Огаты. И потому офицеры прощупали друг друга еще по разу — перешли на язык «владычицы морей», но Арчегов заговорил не на правильном медленном английском, как Огата, а на его беглом североамериканском варианте.

Невозмутимых японцев проняло, даже чуть скривило бесстрастные азиатские лица. И Огата в очень осторожных словах осведомился, почему уважаемый ротмистр столь тщательно скрывал великолепное знание английского и японского языков.

С не менее обаятельной улыбкой Ермаков заметил, что знать язык главного противника необходимо, так же как и будущего союзника, хоть во втором случае его знания поверхностны.

И назвал в качестве примера мэтров японской разведки, про которых много читал в свое время — Митсуру Тойяма, Фуццо Хаттори и Доихара Кэндзи. Сказал и похолодел — если первый умер лет десять назад, то два других еще действующие, а Доихара Кэндзи вообще чуть ли не ровесник Арчегова.

Странно это — зная, что сейчас 1919 год, иной раз Ермаков непроизвольно врывался в свои года, те — не начала, а конца века. До сих пор ему эти анахронизмы сходили с рук, но тут попался.

Попытался вывернуться, мол, Англия хоть и была последние годы союзником, но всю историю являлась злейшим врагом России. А Япония, хоть была недавно врагом, однако сейчас рассматривается скорее союзником. Но знать союзника тоже необходимо, и потому он и изучает тайно язык, и собирает полезную информацию, особенно все последнее время, когда достигнуто согласие между японским командованием и атаманом Семеновым.

Огата надолго задумался, зачем-то услал переводчика, а потом очень осторожно спросил, встречался ли уважаемый Арчегов-сан с перечисленными им уважаемыми лицами, и буквально впился своими раскосыми глазами в лицо русского офицера.

— Суровы зимние красоты нашей Сибири, не правда ли, уважаемый Огата-сан?

Ермаков произнес совершенно безмятежно, откровенно проигнорировав интерес японского капитана, только на миг сверкнув глазами и как бы сказав при этом: «Только глупец может задать такой бестактный вопрос — если это правда, то отвечать не будут, а если ложь, то тем более, ибо проверить легче легкого».

— Холодная красота всегда выразительна!

Лицо Огаты стало таким же безмятежным, он уже осознал свою промашку и в душе возблагодарил, что подпоручик Иттии уже не присутствует на беседе.

— Гомен насаи, Огата-сан! — перешел на японский Ермаков. — Но цветение сакуры подобно дыханию весны. Жаль, что трудно ее разглядеть от заснеженного Байкала. Но если желаешь дойти, то нет на пути преград.

— Конечно, уважаемый Арчегов-сан! — слова значат мало, намного важнее то, что под ними, и Огата это прекрасно понимал. — Вы уважаете нашу страну, тем более, что мы союзники в нашей борьбе с большевиками.

— Я полностью согласен с вами, и потому обращаюсь с покорнейшей просьбой обеспечить порядок и законность в Порту Байкал и его окрестностях, — с улыбкой произнес Ермаков и бесхитростно посмотрел на японца. — Я вынужден через три дня покинуть его и выступить со всем своим, как вы видите, не очень многочисленным отрядом на Иркутск.

— Я понимаю ваши проблемы и с удовольствием окажу вам эту маленькую услугу…

«Хитер же ты, азиатская бестия, сразу понял, что я тебя впереди бронепоездов не пущу, и потому с просьбой пропустить не пристаешь», — Ермаков скрыл улыбку тем, что наклонился над коробкой папирос и закурил. Японец оказался некурящим, но с достоинством переносил курение русского, совершенно не обращая внимания на табачный дым.

«Ты больше всего боишься, что туннели займут американцы! Они для вас сейчас здесь главные соперники, все наши разборки второстепенны!» — а вслух добавил:

— Благодарю вас, Огата-сан. Мне требуются все мои войска, тем более, но это исключительно между нами, ибо вам я доверю, Огата-сан, что я взял на себя охрану туннелей Кругобайкальской дороги.

— Извините, Арчегов-сан, но, насколько мне известно, рядом дислоцированы войска Североамериканских Штатов, и они, как нам кажется, тоже бы не преминули воспользоваться вашим предложением. Несмотря на имеющиеся между вами разногласия по поводу каких-то нелепо уехавших вагонов. Но я считаю произошедшее небольшим недоразумением.

— Не позднее 4 января генерал Гревс отдаст приказ о начале эвакуации своих войск из Сибири. Такое решение уже принято президентом Вильсоном. Надеюсь, господин капитан примет к сведению эти данные и придет к пониманию того, что русскому командованию незачем приносить определенное неудобство нашему общему союзнику.

— Я полностью согласен с вами, Арчегов-сан, — японец сказал таким церемонным тоном, что Косте послышалось, как говорится, «нечего лезть с посконным рылом в суконный ряд».

Но в то же время, хоть Огата и уважительно наклонил голову, Константин видел, что японский капитан лихорадочно соображает, откуда этот русский ротмистр имеет такую важную для его страны информацию.

Огата знал, что Арчегов в полдень имел какой-то важный разговор с адмиралом Колчаком и получил соответствующий приказ с назначением. А потому сделал логичный вывод, что русская разведка в САСШ имеет более углубленные источники, чем японские. Или здесь нечто иное, может быть, какая-то важная игра, о которой не осведомили рядового капитана разведки. Но одно для него было ясным — данные сведения необходимо срочно передать командованию…

— Огата-сан, в силу этого я вынужден обратиться с покорнейшей просьбой к вам, пусть несколько странной, — Ермаков чуть поклонился японцу, — мне нужно двадцать комплектов японского обмундирования. Взаймы, всего на три дня. Вы, как мне помнится, днем говорили, что имеете несколько лишних комплектов. Я отправил телеграмму атаману Семенову, который вчера назначен командующим войсками на Дальнем Востоке, всеми войсками от Иркутска до Владивостока, — и Ермаков сознательно сделал паузу.

Глаза японского капитана мгновенно превратились в узкие щелочки — этой информации он не знал. Огата чувствовал, что русский пока сказал важные слова, но самое главное еще впереди. Он понимал, что ему необходимо пойти навстречу Арчегову. Но как принять такое решение, когда нет времени ни у него, ни у русского, который явно торопится, хотя пытается не показывать этого.

— У нас в Чите есть комплекты вашего обмундирования, их привезут, но на это нужно время, к сожалению. Потому я вас прошу дать мне на время два десятка комплектов, хоть ношеных. Верну вам все в целости и сохранности через три дня. Но, может быть, и намного раньше.