Телохранитель поневоле (СИ) - Виктория Серебрянская

увидела вообще. Надеюсь, с Диллоном все хорошо и он просто отпрыгнул куда-то подальше, спасаясь от того безобразия, что устроила я. Или же переместился на более удобные позиции, чтобы наверняка справиться со своими врагами.

Колебалась я не дольше секунды. Отбросила подальше в сторону бластер. Так, чтобы напавшим на нас Диллоном громилам точно пришлось бы за ним бежать. А сама, еще раз поискав глазами на прощание Диллона и не найдя, повернулась и бросилась к пропускному пункту и сотрудникам службы безопасности.

Пробежать нужно было не более пяти-семи метров, но время, затраченное на покрытие этого расстояния, мне показалось вечностью. Все время подмывало оглянуться назад и проверить, не преследует ли кто-то меня. Но я опасалась, что пока буду оглядываться, потеряю драгоценные минуты. Или, еще хуже, споткнусь или в кого-то врежусь. Это был бы полный крах.

Днем, видимо, пункты пропуска особым спросом не пользовались. Никто не торопился войти в резервацию или покинуть ее. Затянутые в черную спецформу со множеством карманов мужчины даже щитки на шлемах приподняли, наблюдая за мной. Поравнявшись с ними и уже слегка запыхавшись, я сдернула с головы бейсболку, не заботясь о том, что вместе с ней выдрала себе и приличный клок собственных волос, и выдохнула:

— Я — Милена Герцоу, дочь сенатора Герцоу. Меня похитили. Помогите вернуться домой, и будете щедро вознаграждены!

***

Я испытывала странные, сложные чувства, глядя из окна паркующегося аэромобиля, принадлежащего службе безопасности Кахелии, на поместье, в котором жила с отцом. Меня не было дома всего несколько дней. А казалось, что прошла вечность с того утра, когда я покинула дом вместе с телохранителем. Ничего вроде бы не изменилось, насколько я могла видеть, но все почему-то казалось чужим. Не родным, не привычным.

— Лина Герцоу, — в открывшейся двери замаячил крупный безопасник, протягивая мне руку. Я не разбиралась в их званиях, но мужчина был примерно одного возраста с моим отцом, и имел округлое брюшко, указывавшее на то, что его обладатель ведет сидячий образ жизни и пренебрегает физическими упражнениями. А еще безопасник отчаянно потел. Вытерев свободной рукой поблескивавшие капельки с лысины, безопасник заискивающе пролепетал: — Позвольте помочь вам покинуть салон аэромобиля…

Безопасник нервничал и демонстрировал явную неуверенность в себе. Это было слишком заметно со стороны. Мне даже стало его жаль. Почему-то в нем не было того сурового профессионализма его подчиненных, которые на пропускном пункте не желали мне верить на слово и заставили пройти сканирование отпечатков пальцев и сетчатки. И только после того, как оба сканера заявили, что да, я — Милена Герцоу, неохотно поверили мне, провели через пункт пропуска и доложили вышестоящему руководству.

Почему-то ни одного из тех безопасников не отпустили с дежурства сопровождать меня. Так что мое обещание награды для них пропало зря. За мной откуда-то из управления прислали комфортабельный аэромобиль, управлял которым молодой парень. А рядом с ним и сидел тот самый дядечка, что сейчас отчаянно потел и нервно поглядывал на входные двери моего дома. И даже я, несмотря на всю свою наивность и неискушенность, понимала: тем парням, которые несли службу и проверяли меня на подлинность, не перепадет из выплаченного отцом вознаграждения ни кредита. Но ни безопасник, ни я не ожидали того, что дроид-дворецкий, открыв дверь и впустив внутрь меня, попросту захлопнет ее перед самым носом безопасника.

Не представляю, как на это отреагировал безопасник. А я постояла несколько секунд, с ошалелым видом таращась на захлопнувшуюся дверь, а потом перевела взгляд на дворецкого:

— Флипс, это как понимать?

— Приказ вашего батюшки, лина Милена, — с отсутствующим видом, впрочем, у дроида другого вида и быть не могло, поклонился мне дворецкий, развернулся и важно зашагал прочь, добавив на ходу: — Идите к себе в комнату, лина Милена. Ваш батюшка распорядился, чтобы вы ожидали его там.

Я растерялась окончательно. В смысле, ожидать его в комнате? Я что, провинилась перед ним в чем-то? Или сбегала из дому, а полицейские поймали беглянку и вернули отцу? Нет, я, конечно, виновата. Вот только отцу об этом не должно быть известно. Зная, чей брат, мой телохранитель, я очень сильно сомневаюсь, что Диллон допустил общение раненого брата и моего отца. Или… Отец узнал именно о родстве Чада? Не смог с ним поговорить, как он выражается, «по душам» и разозлился?

В душу заползло противное, леденящее предчувствие. Однако, помня о том, что по всему дому натыканы камеры и отец в любую секунду может посмотреть, что здесь происходит, я усилием воли подавила желание передернуть плечами и обхватить себя руками. Я не жертва. Вернее, жертва, но не отца. Значит, и вести себя следует соответственно.

Поглядев вслед уже скрывшемуся из вида дворецкому, я развернулась и пошла в противоположную сторону. Дроиды куховарить не умеют, а в доме вся прислуга состоит исключительно из них. Отец категорически отказывался нанимать живых, поэтому кухня была целиком и полностью моей обязанностью. С ранних лет. Перед приемами я делала заказ в специальной фирме, специализирующейся на банкетах в домах политиков и бизнесменов, а в обычные дни готовила на нас двоих сама. С той техникой, которой отец нашпиговал дом, это не составляло никакого труда.

В свою комнату я все же наведалась. После того как загрузила запекаться отдельно мясо, отдельно овощи, и задала программу комбайну на приготовление моего любимого сливочного десерта. В конце концов, почему бы и нет? Я пережила сильнейший стресс и имею полное право хоть немного расслабиться. Завтра будет новый день и начнется прежняя, знакомая до мелочей жизнь. Уже не нужно будет вздрагивать от каждого подозрительного звука и старательно прятать лицо. Не нужно будет гадать: наорет на тебя или нет неуравновешенный тенриец. И когда ты сможешь вернуться домой. Но это будет завтра. А сегодня я хочу забыть все пережитое как страшный сон.

Убедившись, что дальше обед будет готовиться без моего участия, я отправилась к себе в комнату. Нужно было снять уродские тряпки, в которые меня обрядил Диллон, и привести себя в нормальный вид. Отец не оценит, если увидит меня в маскировке «а-ля беспризорник обыкновенный».

Надевая на себя после принятия нормального душа собственную чистую одежду, я испытывала странные, двойственные чувства: с одной стороны, жизнь понемногу возвращалась в привычное русло. Застегивая на талии юбку, я поймала себя на мысли, что прикорнула на любимом подоконнике и мне приснился странный и страшный сон. А сейчас проснулась, и сон понемногу стирается из памяти. Пройдет совсем немного времени, и я вообще не смогу вспомнить, о чем