Зов сердца - Дженнифер Блейк

Она отделалась легче, чем ожидала. Конечно, она радовалась этому, но в то же время была озадачена. Почему Рене настаивал на том, чтобы спать у нее, если не собирался приставать к ней? Такая сдержанность противоречила тому, что она знала о нем. Где же то искусство обольщения, в котором, как считалось, он преуспел, изящная атака ее бастионов, чарующая осада ее крепости? Возможно, он временно отступил из-за ее сопротивления, но она ожидала, что ей придется защищаться гораздо энергичнее.

А возможно, он говорил чистую правду, что искал только ночлег. Возможно и то, что, испытав ее любовные ласки, он больше не стремился к ним. Она должна была показаться ему слишком неопытной в сравнении с женщинами, которых он знал. Он, несомненно, привык к гораздо большей изощренности и страстности.

Хотя ей все равно. Он просто несносен со своей болтовней. Она бы поклялась, что ему было нужно не знакомство с дикой природой необъятной страны и возможностями торговли с индейцами, а что-то иное. Вот только узнать бы, что именно.

Она больше не видела Рене до самого завтрака. Бретонов пригласили разделить трапезу у костра Затопленного Дуба. Пренебречь гостеприимством значило нанести страшное оскорбление, поэтому они послушно сидели, пока Маленькая Нога и ее дочь, цветущая девушка, приходившаяся Гастону сводной сестрой, приносили и ставили перед ними угощение. Сирен смотрела, собирается ли Рене попробовать содержимое деревянной миски: от оленины до черепашьих яиц и сагамитов, ибо отказ считался у индейцев оскорблением. Однако он, кажется, инстинктивно понимал, как следует вести себя, находясь у чокто, и, следуя Пьеру, ел руками и жевал медленно. Похоже, иногда ему было трудно проглотить кое-что, но зато он отведал всего понемножку. Он не поставил их в затруднительное положение.

Он, видимо, заслужил и расположение дочери Маленькой Ноги. Девушка, которую звали Проворной Белкой, крутилась возле него, задевала его плечо, когда наклонялась, чтобы предложить особенно лакомые кусочки, улыбалась ему блестящими черными глазами. Она была очень привлекательной, с экзотическими, на взгляд француза, чертами лица и гибкой фигурой, типичной для женщин ее расы. По тому, как Рене улыбался ей в ответ, было видно, что он оценил ее прелести.

Должно быть, Проворная Белка очень напоминала Маленькую Ногу, какой та была, когда Жан жил с ней и когда родился Гастон. Нетрудно было догадаться, почему младший Бретон не устоял: кто из мужчин сумел бы сопротивляться такому естественному и очевидному обаянию? Никто из тех, кто изголодался без женщин, как было в Луизиане в прежние времена. И даже закоренелый развратник, который познал стольких женщин.

Ну и пусть Рене пялится на Проворную Белку! Какое Сирен до этого дело? Пусть утоляет свои мужские инстинкты, не подавленные купанием в холодных водах залива. Если, конечно, никто не опередил его и не заразил девушку какой-нибудь болезнью. Было бы так жалко, если бы его карьера распутника оборвалась на полпути.

Сирен поразилась злобности своих мыслей. Она ничего не имела против Проворной Белки; если уж говорить правду, та всегда ей нравилась. Время от времени она завидовала ее свободе, раскованности, но не было никаких оснований подозревать ее в распутстве. Сказывалось напряжение последних недель, вот и все.

День обещал быть теплым. Восходящее солнце пригревало. Его лучи смягчали южный ветер, приносивший запахи соли, свежих трав и цветов с дальних островов и уносивший ночной холод. Солнечные лучи заставляли доставать удилища, а индейских ребятишек бурно веселиться.

Это тепло вытянуло на берег и капитана Додсворта для деловых переговоров. Как он заявил, с помощью Бретонов он сохранит невредимым свой скальп, а на берегу делами заниматься приятнее, чем в его душной и тесной каюте Но эта уловка никого не обманула. Капитан явно думал, что присутствие индейцев, которым не терпелось получить английские товары, сделают Бретонов более сговорчивыми.

Он вскоре понял, что просчитался. Чокто быстро раскусили его, не в их привычках было помогать врагам или мешать друзьям. Они занялись своими делами, едва замечая капитана и ножи, которые он разложил так, что их лезвия сверкали на солнце, и рулоны материи, которые он размотал, и связки бус, которые он повернул так, что они переливались всеми цветами радуги. Их напускное безразличие вскоре дало преимущество французам.

Товары были разложены, индиго проверен и взвешен, начались торги. Двое Бретонов и капитан вели друг с другом достаточно добродушные переговоры, делали предложения и выдвигали встречные предложения, обмозговывали, заостренной палочкой вели подсчеты на песке. Гастон и Сирен слушали и иногда вставляли замечания, хотя время от времени юноша терял терпение, вскакивал и отходил пофлиртовать с молодыми индеанками. Наступил день. Индеанки принесли еду и питье. Капитан Додсворт говорил, стаскивал с себя парик, ерошил волосы, потом снова говорил. Он послал на корабль за бочонком рома, потом, поскольку Бретоны упорно отказывались пить, обиделся до глубины души и пригрозил, что сядет в баркас и уедет. Но торги все-таки продолжались.

Рене устроился рядом с Пьером и Жаном и внимательно наблюдал за ними. Время от времени он задавал вопросы. Вначале они отвечали. Однако Бретоны относились к своим торговым делам серьезно, и чем выше росли ставки, тем больше они раздражались, а их ответы становились все менее любезными. Спустя некоторое время Рене счел, что мешает им, встал и не спеша направился к берегу. Сирен видела, как он уходил, но осталась сидеть. Она то и дело подсчитывала суммы по просьбе Жана и Пьера или указывала на недостатки выставленных образцов. Но по прошествии долгого времени торговля утратила интерес, остались лишь подсчеты, и тем, кто за этим наблюдал, стало скучно. Когда стало ясно, что капитану остается только окончательно сдаться, Сирен поднялась и ушла.

В то утро она лишь мельком видела Маленькую Ноту, а в прошлый вечер у них не было времени, чтобы должным образом обменяться приветствиями и поболтать, а такие знаки внимания у чокто считались чрезвычайно важными. Поэтому она свернула к круглому сооружению из веток, коры и пальмовых листьев, куда, как она заметила, вошли Маленькая Нога и ее дочь.

Стоя перед входом в дом индеанки, она тихо позвала ее по имени. Внутри тут же послышался шорох, потом что-то похожее на шепот и борьбу. Через несколько секунд Маленькая Нога показалась в крохотном проеме. Ее лицо пылало, но сохраняло бесстрастное выражение, когда она обратилась к Сирен:

— Дочь из дома отца моего сына, я рада видеть тебя.

По обычаям чокто Маленькая Нога не произносила имени своего любовника, как никогда бы не произнесла имени своего мужа. Сирен принимала это так же, как то, что Маленькая Нога считала ее приемной дочерью Бретонов, раз она жила с ними. Она терпеливо пыталась объяснять, что она не родственница Жана и Пьера, но Маленькая Нога этого не понимала. Если Сирен не была Бретонам женой или любовницей, значит, она должна была быть дочерью, других вариантов не имелось.