Предчувствие смуты - Борис Михайлович Яроцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Своим детям умные отцы подсказывают, и Миколе отец подсказывал: «Не зевай, хлопче, но соразмеряй свои желания с возможностями. Думай головой, а телу не давай лениться, тогда из тебя получится хозяин».
Конечно, в наше время, чтобы долго не разгоняться до зажиточного хозяина, легче всего украсть. Но коль ты не при власти, воровать опасно. Власть, какая б она ни была, это гарантия, что тебя жестоко судить не будут: воруй на здоровье, но делись с теми, кто тебя всегда может выручить.
Несколько раз вытаскивали Алексея Романовича Пунтуса в бытность его председателем. Выручало его еще и то, что он был членом бюро райкома партии. В верхах ходило мнение, что член бюро любого масштаба воровать не посмеет — постыдится. Алексей Романович стыдился и… воровал. Какой-то очень грамотный адвокат, взявшийся его защищать, когда тот деньги за проданное на выставке колхозное зерно положил в банк на свое имя, тогда назвал товарища Пунтуса клептоманом. Члены бюро хором спросили: что это? Адвокат ответил: «Неодолимая тяга к воровству». Все дружно закивали: чувство знакомое.
Хлопчики не пошли в отца, видимо, потому, что, как считала их мать Валентина Леонидовна, бурлила в них горячая кровь не Алексея Романовича. А вот предпринимательская жилка — качество приобретенное, тут ни дать ни взять школа Алексея Романовича: в большей или в меньшей степени все хлопчики — авантюристы.
И Зенон Мартынович Гуменюк уже при первом деловом разговоре обнаружил в Илюше авантюриста, и это облегчило его задачу: на Кавказ поедут вдвоем, оба хорошо водят машину. Микола отлично стреляет изо всех видов стрелкового оружия, но стрелять — боже упаси, на первом же блокпосту обыщут, и взятка тут вряд ли поможет.
Московским скорым Зенон Мартынович убыл в областной центр. Отсутствовал двое суток, на третьи в середине дня пригнал в Сиротино не обещанную «газель», а подержанный уазик. Точно такими машинами с армейскими номерами транспортируют раненых.
На имя Николая Андреевича Перевышки была выписана доверенность и три пропуска в прифронтовую зону: один — на уазик, один — на водителя и один — на сопровождающего — родственника погибшего.
Непонятным было одно: почему за гробом требовалось ехать в Коломну? Легче гроб сколотить на Украине, в том же Сиротине. Что-что, а сиротинские мужики гробы мастерить не разучились, и, пожалуй, никогда не разучатся: гробовщик — профессия почетная и вечная.
Вручая документы и деньги, еще раз посмотрев на паспорта, Зенон Мартынович пожелал командированным крепкого асфальта и ясной погоды. Напомнил:
— В пути продукты не покупать, все имеется в ларце, включая чай и питьевую воду. Спиртное — ни-ни. Вернетесь — хоть залейтесь. За все отвечаешь ты. — Зенон Мартынович обкуренным пальцем показал на Миколу. — Вопросы?
— У меня, — отозвался Илья. — Аванс будет?
Гуменюк промолчал. Повторять очевидное, уже однажды сказанное, он не любил. Лишнее напоминание о деньгах — плохая примета.
8
Выехали на уазике, который пригнал Зенон Мартынович. Было раннее утро. Путь лежал на Валуйки. До пересменки успели проскочить таможню.
Таможенник, розовощекий здоровяк лет сорока, с русыми острыми усами, которого все, кто пересекал границу, называли Вась Иваныч, то есть Василий Иванович, служил на этой таможне давно — года полтора. Служить дольше начальство не позволяло, давало и другим сослуживцам заработать на машину или на квартиру. Многие пересекающие границу знали особенности этой службы, и те, кто наиболее часто провозил запрещенное, отстегивали таможенникам не скупясь.
Илья с таможенником поздоровался, как со старым приятелем:
— Здорово, Вась Иваныч! Граница на замке?
— А, это ты, Пунтус? Куда следуешь?
— За гробом.
— И этот с тобой? — показал на Миколу, сидевшего за рулем.
— Мой водитель.
— Прошли пограничный контроль?
— Само собой.
— А почему порожняком? Насколько мне помнится, ты всегда кого-то везешь. Небось, пол-Слобожанщины перетащил в Москву.
— То было раньше, Вась Иваныч. Не желают москвичи коллекторы чистить, асфальт укладывать. Для этого есть хохлы. Слыхал о такой новой постсоциалистической народности? Теперь начинаем возить их обратно.
— В гробах?
— В гробу, — как бы в шутку поправил таможенника.
Тот, в свою очередь, как ответственное лицо, задавал дежурные вопросы:
— Наркотики, оружие имеются?
— Зачем рисковать, Вась Иваныч? В тюряге нюхать парашу нет надобности. На свободе работы много даже у безработных.
— И то верно, — согласился Василий Иванович и все же на всякий случай заглянул в бардачок, не поленился приподнять резиновый коврик, открыл двухлитровый китайский термос. Как специалист, внимательно понюхал.
— Собачку пускать?
— Чисты мы, Вась Иваныч. Как слеза Иисуса.
— Ну вот что, слеза Иисуса, в Задонске перед коммерческим мостом на вас выпустят Цуцика, — предупредил таможенник.
Никто сейчас порожняком не ездит. Да и глупо было бы гонять за рубеж почти грузовой автотранспорт ради двух человек…
— И что вам взбрело в голову ничего не прихватить запретного?
— Можно было разве что пару проституток, — ответил шуточкой Илья. — Да в Москве наш товар не первой свежести. Первой надо искать в Эмиратах. Туда уже копыта навострили наши украиночки. Там для них обильный подножный корм.
Пока шла милая беседа старых знакомцев, Микола молчал. В самый последний момент перед отъездом он заметил в багажнике на видном месте небольшую канистру из-под масла. На вопрос: «Что в ней?» Илья подмигнул, загадочно произнес: «Керосин. Приржавевшие болты срывать».
Микола знал: у собаки-сыщика от керосина с агрессивной жидкостью пропадает нюх. Керосин предназначался для сыщика. Сейчас Василий Иванович отвинтит пробку и понюхает. Если это и по правде керосин, конфискует: керосин в пластмассовой таре провозить нельзя. Если это самогон, тем более провозить нельзя, но если это лекарство, настоянное на самогоне, провозить можно, но в небольших количествах.
Василий Иванович еще раз понюхал. Помолчал. Потом, как бы спохватившись, глубокомысленно изрек:
— Первач?
— Да, белена, настоянная на перваче. Суставы лечит.
— Тогда поделись.
— Посуда имеется?
— Я — мигом.
Василий Иванович принес литровую банку. Илья не поскупился — налил доверху.
Спустя две минуты слобожанские путешественники были уже за границей, то есть в России. Вскоре в долине степной речки Тихая Сосна показался населенный пункт, нисколько не похожий на город, а всего лишь на станицу с белыми хатами-мазанками в окружении вишневых и яблоневых садов.
— Зачем везешь растирку? — поинтересовался Микола.
— Известно ведь — мертвеца растирать. Вдруг оживет, — ответил Илья, в ухмылке обнажая золотую фиксу.
— А я думал, то первач.
— Ты, Коля, угадал.
— А что ж Василий Иванович? Не угадал?
— И он угадал. Нюхом. В этом крае литр первача обменивается на бутылек меду. А в Москве бутылек свежего меда обменивается на доллары. А доллары,
