Зеленые берега - Геннадий Алексеев

Сняв перчатки, он засучил рукава и склонился над моим поверженным врагом.

В половине седьмого мы уже были у ворот Ксюшиной дачи. Одинцова втащили в гостиную и уложили на диван. Он непрерывно стонал.

— Рана неопасная, но болезненная, — сказал Клюгенау, — задет нерв. Заживать будет долго.

Прибежала растрепанная, заспанная Ксения.

— Что вы натворили! — закричала она. — Какой ужас!

Через несколько дней Ксюша отправилась на гастроли. Я уговаривал ее нанять автомобиль, чтобы поскорее добраться до Симферополя. Но напрасно. Она упорно отказывалась пользоваться услугами техники.

Ехали целый день. Ехали в довольно удобной, легкой, одноконной коляске, похожей на собственную Ксюшину, которая осталась в Петербурге. Ехали, спрятавшись от солнца в тени поднятого верха. У наших ног были расставлены и разложены чемоданы и шляпные коробки. Коляску трясло и качало. Было душно и пыльно. Разомлевшая от жары Ксюша то и дело задремывала, положив голову мне на плечо. "Что ни говори, а техника все-таки благо", — думал я, вспоминая современные виды дорожного транспорта.

Время от времени останавливались, выходили размяться, подкреплялись бутербродами и ехали дальше по казавшемуся бесконечным, извилистому, узкому, белому от пыли Симферопольскому шоссе. На окраине тихой, малолюдной Алушты наскоро пообедали в придорожном трактире. Дорога круто повернула на север и стала забираться все выше и выше. В отдалении возвышалась величественная и мрачная гора Обвальная. Из нее торчали причудливые скалы.

Солнце клонилось к закату. Въехали в лес. Тени от деревьев ложились на дорогу. Жара стала спадать. Остановились у источника — из отверстия в каменной стенке тоненькой струйкой сочилась чистая холодная вода. Ксения подставила ладони под струю и плеснула воду себе на лицо.

— Что может быть приятнее холодной воды! — сказала она, вытираясь платком.

Я продолжил:

— Для утомленной долгой доругой путницы в полуденном краю и притом в середине лета.

Уселись на траву, наблюдая, как возница поил лошадь и осматривал колеса нашей повозки.

— Мне не хочется ехать дальше, я ужасно устала. — жалобным голосом произнесла Ксюша. — Давай заночуем здесь. Разожжем костер и будем спать под звездами.

— А поезд? — отозвался я. — Он уйдет, и тебе придется ждать его завтра целый день. К тому же наши съестные припасы кончаются, и к утру мы здорово проголодаемся.

— Да, к несчастью, ты прав! — простонала Ксюша и легла на спину, грызя травинку. Волосы ее разлохматились, платье было помято. У нее был какой-то домашний, очень милый вид. Широко раскрытые глаза ее были уставлены в небо. Я нагнулся и стал внимательно разглядывать светло-серую с желтоватыми крапинками радужную оболочку.

— Ты меня изучаешь, как будто я какая-то диковина, — усмехнулась Ксюша, вытащив изо рта травинку.

— Ты и есть диковина, — ответил я, — некое удивительное существо, обладающее сверхъестественной способностью воздействия на все живое и доселе не встречавшееся на нашей планете.

Ксюша крепко обняла меня за шею.

— Попался, который кусался!

— Попался, — послушно согласился я. — Давно уж попался. Можешь делать со мною все, что взбредет тебе в голову.

— Пока еще ничего не взбрело. Но скоро, натурально, взбредет. Берегись!

— Заранее трепещу.

— Вот, вот, трепещи!

Снова уселись в экипаж. Снова двинулись. Отдохнувшая лошадь бежала быстро. К тому же мы миновали перевал и катили под гору. Стало темнеть. Свернувшись калачиком, Ксюша крепко спала, положив голову мне на колени. Я сидел не шевелясь, боясь ее побеспокоить. Я сидел и блаженствовал, наслаждаясь близостью ее горячего тела и нежными детскими звуками, которые она время от времени издавала во сне. Я сидел и благоговел, и умилялся, и недоумевал: на моих коленях лежала женщина, которую обожала вся Россия, о которой мечтали генералы и владельцы золотых приисков, которой бредили гимназисты старших классов и студенты университетов, на моих коленях, трогательно оттопырив пухлую нижнюю губку, спала обладательница редкостного таланта и неслыханного женского обаяния — за что судьба наградила меня этим сокровищем?

К симферопольскому вокзалу приехали около десяти. Коляску окружили носильщики и мигом расхватали все вещи. Ксюша проснулась, села, сладко зевнула и стала приводить в порядок свою прическу.

— Доехали, слава тебе господи! Кажется, я отлежала тебе колени?

Минут двадцать я просидел с нею в купе первого класса. На столике в стеклянной вазе стоял букет красных роз, который я успел приобрести на вокзале.

— Мне грустно с тобой расставаться! — говорила Ксения, поглаживая мою руку. — Ты слышишь? Мне очень, очень грустно с тобой расставаться, милый! Мне невыносимо грустно с тобой разлучаться!

Я сидел как в воду опущенный.

— Первое письмо ты получишь из Астрахани, продолжала Ксения. — Боже, как я смогу петь в такую жару! Единственное утешение — астраханские арбузы. Наверное, они уже поспели. Хочешь, милый, я пришлю тебе целую подводу астраханских арбузов, таких больших, круглых и полосатых? Нет, подводы будет мало. Я пришлю тебе целый вагон арбузов! Будешь кормить ими своих писателей.

— Спасибо, моя радость. Незачем баловать писателей. К тому же от арбузов у них пропадет творческая активность. Спасибо.

Ударил вокзальный колокол. В купе заглянул проводник и сказал, что господ провожающих просят покинуть вагон. Мы поцеловались в последний раз. У Ксюши были мокрые глаза. У меня, кажется, тоже.

— Требования прежние, — прошептала моя возлюбленная. — На красивых женщин не глядеть и писать обо мне стихи. Кстати, пора бы уж и впрямь подарить какие-нибудь опусы. Давно жду.

— При первой же встрече в Питере, — пробормотал я, еще раз коснувшись губами ее губ, и покинул купе.

Выйдя из вагона, я подошел к открытому окну, около которого уже стояла улыбающаяся, заплаканная Ксюша. Я взял ее руки и стал торопливо целовать их. Поезд тронулся. Я шел рядом с окном и все целовал, целовал, целовал Ксюшины пальцы. Поезд набирал скорость. Я побежал вслед за вагоном. Высунувшись из окна, Ксюша махала мне рукой.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Две недели я томлюсь в Крыму без Ксении. С тоской гляжу на море, на горы, на пинии и кипарисы. С грустью взираю на красоты Гурзуфа и Алупки. Печально брожу по аллеям Ботанического сада. Мрачно пью массандровский портвейн в винных погребках Ялты. Встречаясь со мною в столовой и в писательском парке, Евграф Петрович заботливо справляется о здоровье Одинцова.

— Выздоравливает, — отвечаю я немногословно. — Скоро ему разрешат ходить с костылем.

Приходит письмо из Астрахани.

"Ты меня погубил, мой милый!

Целыми днями только о тебе и думаю. Даже на концертах тебя не забываю. О коварный обольститель!

Астрахань страшно пыльная и провинциальная. Гостиница отвратительная. В антракте умываюсь холодной водой, потом сажусь в кресло, и меня долго обмахивают полотенцами. Представляешь, каково мне на концертах?

Но успех чудовищный. На сцене с трудом вылезаю из цветов. В номере от цветов не повернуться — задыхаюсь от их аромата.

Целую тебя, миленький мой. Следующее письмо жди из Царицына. Я напишу его на твой петербургский адрес, потому что к тому времени ты уже будешь дома. Не теряю надежды, что моя любезная публика выпустит меня из Астрахани живой.

Еще раз целую, и довольно крепко. Не вздумай мне изменять. Я беспощадна.

Твоя К."

Евграф Петрович провожает меня до троллейбусной станции. У нас еще есть в запасе пятнадцать минут. Садимся на скамейку. Я ставлю рядышком свой чемодан. Молчим. Я жду. Сейчас он спросит меня. И Евграф Петрович спрашивает.

— И все же я так и не понял: с кем вы стрелялись, и почему все выглядело так театрально? Сначала мне казалось, что это розыгрыш, веселое и невинное озорство. После, когда я увидел этих офицеров в белом, я решил, что вы затащили меня на киносъемку. Однако, как ни странно, юпитеров не было и кинокамеры тоже. И я недоумевал. Когда же я увидел настоящую кровь, я совершенно растерялся. А потом — эта богатая дача и эта красивая женщина, которая так испугалась… Из-за нее вы и стрелялись?

— Из-за нее.

— Вас вызвал на дуэль ее муж?

— Да, ее муж.

— И у него были для этого основания?

— Были. Некоторые.

— Но к чему весь этот маскарад? Откуда взяли костюмы и лошадей? Дабы их раздобыть, вам пришлось, наверное, попыхтеть. А пистолеты? Ведь это были настоящие дуэльные пистолеты с настоящими пулями! Почему вы не отвечаете?

Начинается посадка на мой маршрут. Пассажиры с вещами устремляются к троллейбусу.

— Дорогой Евграф Петрович, в детстве вы, наверное, слушали пластинки с романсами Ксении Брянской?

— Конечно, слушал. Мои родители ее боготворили. Если не ошибаюсь, у меня еще осталось несколько пластинок.