Двуногое всесилие (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович

И, да. Насчет «хомячка» я шучу. Мои брюнетки, Вероника и Янлинь, вот они да, воплощение хрупкости и миниатюрности, но при этом у них подтянутые фигурки в тонусе, из-за чего они выглядят гармонично. А вот у товарища Нины плечи узенькие и впалые, бедра широкие, очки массивные, длинная шерстяная юбка скрадывает фигуру (а кому ты ноги покажешь, полторашечка? Таксе?) — хомячок и есть. Подслеповатый. Но, как оказалось — очень и очень информированный.

…не заткнешь.

Впрочем, не жалуюсь. Главное, что обошлось с демонстрацией моей прекрасной рожи лица. Виталик её почти не видел из-за того, что я либо носил очки, либо специально маячил у него в боковом зрении, когда тот работал, ну а с Хомячком (вот приклеилось-то!) мы свои очочки возложили в изголовье брачного ложа, так что она и до этого момента ничего особо-то и не видела из-за перепада высоты, и после — по причине своей отчаянной близорукости. Ну а после секса шансы именно на негативное отношение с моей экспатией довольно низки. Впрочем, продолжения банкета у Нинки не планируется, она уже ведет меня туда, куда надо.

Изначально это было нечто вроде общества четвертьсвета. Взрослые, не реализовавшие себя на стезе культурной и творческой жизни, не нашедшие популярности писатели низкого пошиба, поэты, любители, особенно молодые — такого в Петербурге всегда было много. Эти же товарищи были особо неудачливыми и неприкаянными, от того в итоге и оформившись в чуть ли не радикальную (правда, невероятно вялую) тусовку, где господствовало мнение, что все, без исключения, популярные личности, а именно писатели, певцы, художники и так далее, на самом деле — неосапианты. Мол, к некоторым в Санкт-Петербурге приходят специальные товарищи, и молодое (а иногда и не очень) дарование (будущее) заключает сделку с государством. Он или она активируют артефакт, получая улучшенный и обновленный организм и разум, но обязуются об этом молчать как рыбы об лёд.

Так вот и притесняют их, непонятых, забытых, оставленных на обочине истории. Обычных людей с непонятыми душами.

— Мы их называем «нытиками», — рассказывала очень медленно идущему мне спешащая рядом Нинка, — То есть называли! Теперь всё изменилось! Ну не теперь, а где-то год назад на этих собраниях, я туда, кстати, довольно часто ходила, там все скидываются на очень неплохой стол, ну так вот, там, Витюш, появились совершенно другие люди! Иностранцы, даже!

— Ну и зачем они мне? — хмуро бубнил я, мучительно угнетаемый как скоростью нашего передвижения, так и весенним Питером.

— Чтобы ты понял, что далеко не только ты пострадал от чудиков! — горячо пыхтела Хомячок, — А вдруг тот, ну, который… ну ты понял! А вдруг он обладал любовной способностью⁈ Мы же не все можем увидеть! Или даже понять! А тут налицо разрушенные отношения, причем — подозрительно резко! Может быть, он просто пальцами щелкнул — и всё! А ты из-за этого вот, сюда приехал, ну и Виталика начал о всяком… просить. А там тебе объяснят! Я в эти дела не лезу, хотя, хотелось бы, конечно, деревяшку. Раньше мечтала даже, а теперь… эх, даже и не помечтать!

Что художник, что Нинка совершенно правильно поняли мои вялые намеки — мол, напишите мне портрет, пусть останется хоть что-то после меня. Будет портрет, можно и в Неве поплавать с кирпичом. Говорю же, молодежь на драму ведётся как голодная собака на мясо.

— Мы с тобой, кстати, в Театр Дождей идём, сегодня там у них лекция, кто-то приезжает, — продолжала рассказывать Хомячок, — Только ты, может, очки снимешь?

— Что-то не хочу светить лицом в каком-то странном обществе, — крутил носом я.

— Да они нормальные, сам увидишь! Да и…

— Что мне терять, хотела сказать, да?

— Ну…

— Нет, Нин, неохота мне просто так, — продолжал кочевряжиться я, — Давай хотя бы стариной тряхну. Где тут тени купить можно?

— Ой, ты же рок любишь! Не надо покупать! Поворачиваем! У меня тут Аллочка в трех шагах живет, она поделится!

Открывшая нам двери двухметровая «Аллочка», спортивная и подтянутая, чуть не снесла меня томным выдохом с лестничной клетки, а потом, слушая трескотню подруги, точно замышляла её притопить в ванной, а меня пригласить на чай и жизнь вместе до гроба, но в итоге, всё же, сделала над собой усилие и поделилась тенями, которые я, с помощью Хомячка (и Аллочки) нанес себе на морду лица, закосив под крайне бюджетный вариант Слипкнота или Кисс. Ну совсем бюджетный, потому как боевая раскраска в одну тень без белил, но с лысым черепом — это даже для Питера верх экстравагантности. Но девки всё равно уверяли, что отвал башки полный!

Вслед нам, кажется, даже всплакнули, а на закрытой окулярами физиономии Хомячка, я, кажется, заметил тень злорадного оскала.

Ничего, адрес запомнен, так что если эта попытка будет провальной, то некоему хомячку сполна отольются слезы большой грациозной антилопы. Я позабочусь.

Небольшой Театр Дождей оказался забит настолько, что мне пришлось потолкаться, отвоевывая место в уголке, а затем еще и взгромоздить Хомячка на плечи, чтобы не затоптали. Взгромоздив, я принялся оглядываться. Нинка ни грамма не соврала насчет контингента этих бывших «нытиков» — я отчетливо видел множество людей среднего и чуть старше возраста с неприлично возбужденными лицами, оживленно переговаривающихся и жестикулирующих друг другу. Отчетливо воняло закисшей, но нестерпимой жаждой самореализации. Молодёжи почти не было, сплошь интеллектуальные и невостребованные трудящиеся. Кто-то скажет, что они не такие уж и трудящиеся, но я с ним не соглашусь — здесь нетерпеливо ерзали на сидениях никто иные, как примитивные инфлюенсеры, имеющие желание и время нести точку зрения, ошибочно принимаемую за свою.

Саму лекцию вёл ни разу не товарищ, а самый настоящий господин в светло-бежевом пальто и белоснежной рубашке, чем-то напоминающий профессионального продавца в похоронном сервисе. Подавать материал он умел.

«Вы думали, что неогены ваши друзья, помощь и поддержка трудовому народу. Так? Думаете, я сейчас скажу, что вы ошибались? Нет, так и есть. Смотреть в глаза правде иногда тяжело, это как раз тот случай. Но ошибка всё равно присутствует. Она у нас в голове, но мы её не замечаем, считая неогенов просто людьми со способностями, превосходящими способности человека. А теперь давайте подумаем — равны ли наборы способностей между нас, простых людей? Слесарь, при всём моем уважении к его труду, будет ли смотреть на мир и жизнь также, как студент философского или экономического курса? Тот, кто имеет возможность читать по вечерам книги, обогащая свой внутренний мир и тот, у кого время или же иные потребности такого не предполагают? Нет. Так почему люди не задумываются о том, как именно мыслят неосапианты?»

«Представьте, что вы не знаете, что такое болезнь. Что для полноценного сна вам хватает четырех-пяти часов. Что у вас не бывает проблем со здоровьем. Что вам по утрам не нужно пить чай или кофе, делать разминку, что вы не знаете, что такое одышка. А теперь — помножьте еще и на способности. На обладание ими. На чувство превосходства. Постоянное. Круглосуточное»

Джентльмен работал с публикой профессионально, участливо заглядывая в глаза людям и делая разные деликатные жесты, что так нравятся престарелым дамам. Поправлял рукава рубашки, элегантно присаживался на специально вынесенный стул, чтобы в нужный момент вскочить, проявляя пассионарность, сочувственно улыбался. И продолжал, продолжал, продолжал создавать таким как я образ… чужих. Точнее «не наших». Создав, он привёл конкретный пример, от которого полыхнул весь зал.

Меня, Виктора Изотова.

«Вы считаете его террористом? Зря! Очень и очень глупо! Да, именно так! Не шумите, товарищи, не шумите, позвольте мне объяснить. Точнее, дополнить моё объяснение про разницу в мышлении между обычным человеком и неосапиантом! Просто представьте, насколько она будет большой, если неосапиант располагает и распоряжается способностями, превосходящими способности других на порядки! Все мы слышали про Благовещенск, но вот вы, собравшиеся здесь, знаете, что там было? А я знаю. Позвольте мне рассказать!»