Грибоедов. Тайны смерти Вазир-Мухтара - Сергей Дмитриев

Пушкин, как и Грибоедов, прекрасно знал переводы многих стихотворений персидских лириков, в том числе и "Завещание" Саади, которое, по мнению литературоведов, послужило одним из творческих толчков к написанию им знаменитого "Памятника" с теми же самыми идеями: "Душа в заветной лире мой прах переживет". А в качестве эпиграфа к своему "Бахчисарайскому фонтану" поэт выбрал слова Саади из его поэмы "Бустан": "Многие, так же как и я, посещали сей фонтан; но иных уж нет, другие странствуют далече". Эти же строки поэт повторил позже и в "Евгении Онегине":

Но те, которым в дружной встречеЯ строфы первые читал…Иных уж нет, а те далече,Как Сади некогда сказал.

Позднее, в 1828 г., в стихотворении "В прохладе сладостной фонтанов…" Пушкин воспел последователей поэта Саади, "тешивших ханов стихов гремучим жемчугом", а самого Саади возвел на олимп поэзии, назвав Персию, в которой Грибоедову суждено было прожить более трех лет, "чудной стороной":

Но ни один волшебник милый,Владетель умственных даров,Не вымышлял с такою силой,Так хитро сказок и стихов,

Как прозорливый и крылатыйПоэт той чудной стороны,Где мужи грозны и косматы,А жены гуриям равны.

Находясь вдали друг от друга и не встречаясь на протяжении значительного количества времени — почти 10 лет, с 1818 по 1828 г., Пушкин и Грибоедов внимательно следили за творчеством каждого. В декабре 1823 г. Пушкин спрашивал из Одессы Вяземского: "Что такое Грибоедов? Мне сказывали, что он написал комедию на Чедаева" (позднее Грибоедов, чтобы избежать ассоциаций с П.Я. Чаадаевым, сменил фамилию главного героя с Чадский на Чацкий). В этот период Пушкин нарисовал в своей тетради первый портрет Грибоедова, а всего их в портретной "рукописной" галерее поэта насчитывается, но разным интерпретациям, от 3 до 6, что само но себе говорит о многом.

А.С. Пушкин читает "Горе от ума" И.И. Пущину в селе Михайловском, Художник Н. Ге. 1875 г.

В январе 1825 г. И.И. Пущин привез в Михайловское "Горе от ума", и, несмотря на отдельные первоначальные критические замечания, Пушкин воспринял это произведение с особым вниманием, признав в нем выдающееся творение Грибоедова, а самого поэта назвав "истинным талантом". Сначала 28 января он писал П.А. Вяземскому: "Читал я Чацкого — много ума и смешного в стихах, но во всей комедии ни плана, ни мысли главной, ни истины. Чацкий совсем не умный человек — но Грибоедов очень умен". Однако через несколько дней, успев лучше обдумать пьесу, он сообщал А.А. Бестужеву: "Слушал Чацкого, но только один раз, и не с тем вниманием, коего он достоин… Драматического писателя должно судить по законам, им самим над собою признанным. Следст. не осуждаю ни плана, ни завязки, ни приличий комедии Грибоедова. Цель его — характеры и резкая картина нравов. В этом отношении Фамусов и Скалозуб превосходны…Вот черты истинно комического гения… В комедии "Горе от ума" кто умное действ.<ующее> лицо? ответ: Грибоедов. А знаешь ли, что такое Чацкий? Пылкий, благородный и добрый малый, проведший несколько времени с очень умным человеком (именно с Грибоедовым) и напитавшийся его мыслями, остротами и сатирическими замечаниями. Все, что говорит он, — очень умно… О стихах я не говорю, половина — должна войти в пословицу". При этом поэт просил своего адресата: "Покажи это Грибоедову".

Комедия Грибоедова оказала сильное влияние на многие произведения Пушкина, особенно на "Бориса Годунова" и "Евгения Онегина". Не вдаваясь в подробности и не упоминая скрытые параллели и созвучия, укажем лишь на то, что в "Онегине" поэт трижды прямо ссылается на "Горе от ума": в шестой главе, когда он воспроизводит строку Грибоедова: "И вот общественное мненье!"; в эпиграфе к седьмой главе со словами из комедии: "Гоненье на Москву! что значит видеть свет! // Где ж лучше? // Где нас нет"; и в восьмой главе, где Онегин, "убив на поединке друга", "ничем заняться не умел" и отправился в путешествие:

Им овладело беспокойство,Охота к перемене мест(Весьма мучительное свойство,Не многих добровольный крест).Оставил он свое селенье,Лесов и нив уединенье…И начал странствия без цели,Доступный чувству одному;И путешествия ему,Как всё на свете, надоели;Он возвратился и попал,Как Чацкий, с корабля на бал.

Здесь Пушкин не только следует за Грибоедовым, который писал о чувствах: "Которые во мне ни даль не охладила, // Ни развлечения, ни перемена мест", но и прямо сравнивает Онегина с Чацким, загадывая нам очередную загадку: а где же странствовал главный герой пушкинского поэтического воображения? Там же, где и Чацкий? Вспомним, что Чацкий появляется зимним утром 1819 г. в московском доме Фамусова после того, как провел три года где-то в далеких краях, и, проехав на лошадях больше семисот верст, видимо, из Петербурга в Москву. Очевидно, что в Россию Чацкий прибыл водным путем, вероятнее всего, с лечебных вод (в Германии?), в комедии упоминается также, что он побывал во Франции. Получается, что и Онегин, отсутствовавший также три года, тоже "на корабле" вернулся в Петербург из Европы. Однако не все так просто.

Дело в том, что в 1827 г. Пушкин хотел в своих черновиках ввести путешествие Онегина в седьмую главу романа в стихах, написав, что его герой, "убив неопытного друга", решился "в кибитку сесть" и отправился, скорее всего, за границу:

Ямщик удалый засвистал,И наш Онегин поскакалИскать отраду жизни скучной —По отдаленным сторонам,Куда не зная точно сам.

Потом, в 1830 г., поэт решил посвятить путешествиям Онегина отдельную восьмую главу, и весьма важно, что тогда в плане всех глав он назвал её "Странствие". Однако в 1831 г. Пушкин изменил свое намерение, вынув "Странствие" из системы глав и поместив отрывки из "Путешествия Онегина" в качестве отдельного приложения к своему роману. Сам поэт позднее чистосердечно признался в предисловии к этим отрывкам, что "он выпустил из своего романа целую главу, в коей описано было путешествие Онегина по России", причем "по причинам, важным для него, а не для публики". При этом, публикуя отрывки, автор не включил в них следующую ключевую строфу, в которой прямо говорилось о европейских странствиях Онегина:

Наскуча или слыть Мельмотом,Иль маской щеголять иной,Проснулся раз он патриотомДождливой, скучною порой.Россия, господа, мгновенноЕму понравилась отменно,И решено. Уж он влюблен,Уж Русью только бредит он,Уж он Европу ненавидитС ее политикой сухой,С её развратной суетой.Онегин едет; он увидитСвятую Русь: её поля,Пустыни, грады и моря.

Вот так и получилось, что в своем романе Пушкин вообще не поместил прямых свидетельств о заграничном вояже Онегина. Владимир Набоков в своих обстоятельных "Комментариях к "Евгению Онегину" Александра Пушкина" был совершенно прав, когда писал, что "в окончательном тексте" романа "мы не находим ничего такого, что давало бы веские основания исключить возможность странствий Онегина (после того, как он побывал на черноморских берегах…) но Западной Европе, откуда он и возвращается в Россию". Однако, согласно исследованиям того же Набокова, получается, что, выехав из Петербурга вскоре после дуэли летом 1821 г., Онегин направился в Москву, Нижний, Астрахань и на Кавказ, осенью 1823 г. он попал в Крым, навестил Пушкина в Одессе и в августе 1824 г. возвратился в Петербург, "закончив круг своего русского путешествия, никакой возможности того, что побывал и за границей, не остается".

Нам следует только добавить очень важное замечание. Фактически Онегин странствует только путями самого автора: по России, Кавказу, Крыму, Украине:

Тоска, тоска! спешит ЕвгенийСкорее далее: теперьМелькают мельком, будто теми,Пред ним Валдай. Торжок и Тверь…Он скачет сонный. Кони мчатсяТо по горам, то вдоль реки,Мелькают версты, ямщикиПоют, и свищут, и бранятся.Пыль вьется. Вот Евгений мойВ Москве проснулся на Тверской.

Жизнь не подарила Пушкину других больших странствий, хотя в период написания романа он несколько раз надеялся на свои путешествия за границу. Поэтому-то глава "Путешествие Онегина" и осталась незаконченной: поэт не хотел писать о том, чего сам не видел. Нам же важно еще раз подчеркнуть, что и в своем главном поэтическом творении Пушкин отдал весомую дань как теме путешествий (с частично восточным колоритом), так и памяти своего товарища по писательскому цеху — Александру Грибоедову.