Невольный обман - Барбара Картленд

— Ты думаешь, я мог бы целовать тебя или заниматься с тобой любовью в здании, которое было построено на слезах и горе моего народа? Одно я решил твердо — мы никогда не будем там жить!

— Мне гораздо больше нравится… быть здесь.

— Петлосы отдали его мне до тех пор, пока я не построю собственный дом, а может быть, самым разумным было бы выкупить у них этот дом. — Он притянул ее к себе и сказал:

— В данный момент все это не имеет значения. Важно лишь то, моя дорогая женушка, чтобы у меня было где заняться с тобой любовью.

Его рот завладел ее губами, и она прижалась к нему всем телом.

— Когда тебя провозгласят королем? — спросила Теола спустя некоторое время.

Когда она задавала этот вопрос, голос ее звучал напряженно. Сама идея о том, что Алексис станет таким высокопоставленным лицом, приводила ее в смущение.

— Никогда!

— Никогда?

— Нет. Думаю, Кавония достаточно натерпелась от власти монархов. Мы станем независимой республикой.

— Но кем же… будешь ты?

— Президентом, и я буду очень демократичен! Полагаю, именно это необходимо в современном мире! Он помолчал.

— Ты не слишком огорчишься, если не станешь королевой, моя драгоценная?

— Я хочу только быть… твоей женой!

— И ты всегда ею будешь!

Он поцеловал ее, и прошло некоторое время, прежде чем Теола могла спросить:

— Что ты сделаешь с дворцом?

— Одно крыло превратится в больницу, пока я не смогу выделить деньги на строительство нового здания, — ответил Алексис. — Второе крыло отдадим под конторы. Центральная часть останется для визитов представителей других стран и для тех случаев, когда понадобится устроить прием, или, возможно, много позже, когда в стране наступит процветание, бал.

Он привлек ее к себе, тела их соприкоснулись, и Алексис продолжал:

— Как бы я хотел потанцевать с тобой, моя обожаемая женушка, но в данный момент мне достаточно прижимать тебя к себе вот так, когда вместо музыки слышно лишь биение наших сердец.

Эти слова пришли ей на память, когда Теола села в постели и увидела свое розовое вечернее платье, небрежно брошенное на спинку стула, разбросанные по полу туфельки, а также то, что ее тетка называла «предметами туалета».

Теола вспыхнула, вспомнив, как бушующее в них пламя заставило отбросить прочь все, кроме сжигающего их желания.

— Я люблю его! Благодарю тебя… благодарю тебя, боже… за его любовь, — вскричала Теола. — Благодарю тебя за то, что дал мне это… совершенное, невероятное… счастье.

Пока она молилась, раздался стук в дверь и вошла Магара.

— Вы уже проснулись, мадам? — задала она совершенно лишний вопрос. Теола улыбнулась.

— Проснулась, Магара, и очень, очень счастлива!

— Я так и подумала, мадам, когда узнала, что генерал отвез вас сюда.

— Здесь так красиво, — сказала Теола, оглядывая комнату, — и так не похоже на дворец.

Контраст был поразительным. Вся комната была белой, как и кровать. Над ней не было тяжелого балдахина, как во дворце, а вместо него резное изголовье украшали фигурки искусно вырезанных купидонов и дельфинов, инкрустированные серебром.

Теола была уверена, что это работа местных мастеров, так же, как и ковры, покрывающие пол, с цветным орнаментом на белом фоне — подобный она видела на фотографиях предметов древнегреческого искусства.

Яркие узорчатые шторы были вытканы вручную.

Казалось, комнаты сливаются с садом, в который выходили широко распахнутые окна. Аромат роз и лилий почти ошеломлял, и пока Теола одевалась, Магара сообщила, что приказала подать завтрак на открытом воздухе, в патио, куда выходила гостиная.

— Надеюсь, ты привезла мне какое-нибудь платье? — спросила Теола.

— Одно из самых красивых и прохладных, мадам, — ответила Магара. — Позже я привезу сюда и другие платья. Сегодня утром у меня не было времени заказать карету.

— Я так рада, что мы будем жить здесь.

— Вилла после дворца кажется очень маленькой, — заметила Магара, — но в ней легче вести хозяйство, а слуги сочтут за честь прислуживать вам.

«Невозможно чувствовать себя более счастливой!»— думала Теола, сидя в патио, в тени под навесом.

Ей хотелось только одного — быть с Алексисом, ухаживать за ним, знать, что они принадлежат друг другу и она больше не одинока на свете. После всего, что она выстрадала, после всех пережитых бедствий, ее словно вырвали из глубин ада и вознесли в рай — таким счастьем было сознавать, что она — его жена, что нужна ему так же, как и он ей.

«Я должна во всем ему помогать, — думала Теола. — Я так много могу сделать для женщин Кавонии и, конечно, для детей».

Она решила, что, как только Алексис позволит ей, она навестит ту маленькую девочку с поврежденной ногой, а также выяснит, что стало с детьми, которых тогда привезли во дворец.

Теола была уверена, что матери их уже забрали, но она должна удостовериться, зажили ли их раны и не нужна ли им медицинская помощь.

«Все эти вещи я должна взять на себя, — думала она. — У Алексиса теперь так много важных дел, что он не должен беспокоиться о таких мелочах».

Закончив завтрак, Теола вышла в сад и обнаружила, что он гораздо красивее английского дворцового парка, уставленного статуями. В нем цвели яркие азалии, лилии, заставившие ее вспомнить о возвышенной атмосфере собора, и орхидеи всех форм и цветов, многие из которых уже одичали. Еще там был водный сад с небольшим каскадом, струящимся среди искусственных скал, а в чаше фонтана, под плоскими зелеными листьями водяных лилий, скользили золотые рыбки.

«Это место создано для любви», — подумала Теола и осознала, что уже давно бродит по саду.

Наверное, уже близится полдень. Ее сердце встрепенулось при мысли о том, что Алексис скоро вернется к ней.

Она знала, что теперь, когда он появится, она сможет подбежать и броситься к нему в объятия, как ей хотелось вчера ночью, когда он пришел к пей в комнату во дворце и привел с собой часовых.

Что, если бы она повиновалась ему и вместо того, чтобы находиться сейчас здесь и ждать его возвращения, находилась бы на борту английского корабля, плывущего в Афины, где ее ждали дядя и Кэтрин?

Она содрогнулась при этой мысли, потом сказала себе, что ей больше нечего бояться.

Ничто больше ее не испугает.

Она принадлежит Алексису, и, подобно Аполлону, он принес свет во тьму ее существования, и, как говорил ее отец, это было «танцующее, дрожащее пламя».

Она вошла через открытую дверь обратно в прохладную белую гостиную. На ее стенах висели картины, которые она еще не успела рассмотреть, но знала, что они прекрасны, потому что принадлежали семье Алексиса.

Теола собиралась поближе рассмотреть одну из них, по только двинулась к ней, как дверь открылась. Один из слуг объявил по-кавонийски: