Пленница песчанного альфы - Анастасия Пырченкова

– Я надеюсь, когда действие феромонов пройдёт, твоё мнение не изменится, мой господин, – улыбнулась и погладила меня по щеке. – Но ребёнка, кстати, я тебе точно не отдам, – хмыкнула дерзко.

– Значит, точно вернёшься сюда, – отзеркалил её эмоцию. – В конце концов, я столько задумок ещё не успел осуществить с твоим участием.

– Значит, точно вернусь, – улыбнулась заново, склонилась и прижалась губами к моим губам.

Я тут же усадил её на себя, ответно впиваясь в её губы жадным поцелуем. Сжимая в своих объятиях так сильно, что наверняка причинял ей боль, но иначе не мог. Не с ней.

– Ну, что, ставки делать будем? – предложил, когда наконец смог оторваться от неё ненадолго.

– Ставки на твоё терпение и силу воли или на мои заблуждения? – лукаво усмехнулась девушка.

– И на то, и на другое, – улыбнулся не менее хитро, скользнув ладонями вдоль девичьей спины к шее.

– Хорошо, – согласилась с лёгкостью. – Если пройдёт месяц, и дело будет не в моих феромонах, то я признаю свою неправоту. Выбирай, что хочешь, в качестве награды.

– М-м… а если я сорвусь?

– Тогда мой отец запрёт тебя в карцере. Пока тебя не отпустит, – беспечно пожала плечом, обнимая за шею. – И правота будет на его стороне. А ты… проиграешь.

– И что тогда? Что ты хочешь за мой проигрыш? – прошептал в её губы, зарываясь пальцами в длинные кудряшки.

– М-м… Если в случае твоей победы ты получишь от меня всё, что только пожелаешь, думаю, будет равноценно и мне получить всё, что пожелаю я. Как? Идёт? Договорились? – выгнулась в моих своеобразных объятиях, прикрывая глаза. – Я ещё не решила, что именно потребую… – прошептала. – И очень надеюсь, что из нас двоих одержишь победу ты. Ты ведь сможешь? – посмотрела на меня уже серьёзно. – Пожалуйста, скажи, что сможешь, – попросила.

– Не могу, – произнёс почти беззвучно. – Потому что я, кажется, уже сейчас проигрываю, – сжал пальцы вместе с волосами в кулак. – Останься со мной, хаяти. Плевать, что это феромоны. Мне всё равно. Лишь бы ты оставалась рядом со мной всегда, – потёрся своими губами о её.

– Мне не всё равно, – поджала губы Мириам. – И тебе не должно быть.

Прикрыл глаза, с шумом втягивая в себя воздух вместе с ароматом туберозы. Который в скором времени выветрится, как не было, но точно знаю, навсегда останется осадком в моих лёгких.

– Я сдохну.

– Нет. Ты же самый сильный из всех, кого я знаю. Ты сможешь, мой господин, – заверила встречно.

– Вот потому и сдохну. Чем выше сила, тем сложнее даётся контроль над зверем. А он хочет тебя в свою безраздельную власть уже давно. Я сдерживал. А теперь не уверен в том, что смогу и дальше его контролировать в полной мере.

– Тогда отец прав, и тебя стоит запереть где-нибудь, – выдохнула Мириам.

Отстранилась слишком резко, чтобы я успел отреагировать, погрузившись в бурю, бушующую в моей голове.

– Если ты сорвёшься, то значит, не такое уж и настоящее. Всё. У нас, – добавила она, делая шаг назад.

– Бред! – не согласился я с ней, тоже поднимаясь. – Это ничего не доказывает! Но если тебе так хочется в это верить, то кто я такой, чтобы запрещать? – отвернулся. – Идём, отвезу тебя в аэропорт, – добавил на ходу.

На этот раз Мириам ничего не сказала. Да и вовсе притихла. На меня лишний раз не взглянула вовсе. Да и потом – тоже. А самое противное, что я и сам не мог этого сделать. В крови яд растекался от осознания, что она сейчас улетит, как та же птица из рук, и я, не факт, что снова её увижу. Такую близкую и родную ко мне. Такую мою. Именно в этот момент, глядя на взлетающий в небо самолёт, осознал, что я люблю эту девушку. Никогда раньше никого не любил, никем не дорожил, а её люблю.

И вот что теперь делать? Действительно отпустить её? Вот так просто? После того, как столько сделал для того, чтобы она была со мной рядом? Только потому что она верит в какие-то там сомнительные феромоны? А даже если они и есть, то явно влияют лишь на желания тела, а не на разум. Это уже совсем невероятное что-то тогда. Да и плевать! Даже если это так. Она моя. Моя. Хаяти…

Глава 16

Мириам О'Двайер

До последнего момента думала, что не отпустит. Не смирится. Даже после того, как песчаный альфа самолично отвёз меня в аэропорт, даже когда поднималась по трапу самолёта. Да и что уж там, едва стерпела, чтоб самой не начать молить своего господина о подобном. Чтоб не отпускал. Ни на месяц. Ни на день. Ни на минуту. Ни на секунду. Ни на одно долбанное мгновение. Никогда. Чтоб всегда рядом был.

По всей видимости, наше сумасшествие – обоюдное…

– Когда мы вернёмся в Абердин, запри меня. Если понадобится, то даже больше, чем на месяц. Даже если потом я буду говорить иначе и просить, умолять тебя выпустить меня. Не выпускай. До тех пор, пока Амина не отпустит. Окончательно, – попросила родителя, сидящего напротив, помедлила немного, с тоской взглянув в окно иллюминатора. – Потому что я совсем не уверена, что даже если он выдержит, то вытерплю я сама.

Безумно хочется вернуться к нему уже сейчас…

А ведь самолёт только-только поднялся в воздух.

А отец… он… сперва озадачился на мою просьбу, затем горько усмехнулся и покачал головой.

– Сдаётся мне, это уже не поможет, – наконец, признался со вздохом.

– А что поможет? – поинтересовалась встречно. – Что? Я сама не могу контролировать это, – и сама не заметила, с какой силой вцепилась в подлокотник кресла.

Тот жалобно хрустнул.

– Вот и я о том же, – согласился папа с обречённым видом. – И не сможешь больше, Мири. Такое либо перебарывают и живут дальше, либо… – повёл плечом в неоднозначном жесте.

– Тогда зачем всё это? – махнула рукой на самолёт. – Зачем вообще мне рассказали, если всё равно не поможет?! – не выдержала.

И я, и подлокотник, который сломался окончательно.

– Извини, – повинилась за собственную резкость и необоснованное обвинение, прикрывая глаза.

Слишком много ярости взвилось в сознании.

Подлокотник остался валяться на полу. Я его подняла. И даже попыталась примостить обратно. Тот, конечно же, отвалился снова.

– Дерьмо, – сорвалась уже на неподдающийся воле кусок пластика в коже, выругавшись. – Дерьмо! Дерьмо! – долбанула им по соседнему креслу. – Дерьмо!

Легче не стало. Подлокотник и вовсе развалился на части.

Всё-таки слишком паршиво это – осознавать, что тот, кого ты любишь всем