Маленькая женская хитрость - Ольга Хмельницкая

«При жизни Лиля гвоздики терпеть не могла», — подумала Аля, пытаясь совладать с острым приливом горя и сочувствия.

— Жаль ее, Лильку-то. Решила, что она самая умная. Лучше бы со мною посоветовалась, что делать, — прошептал Барщевский прямо ей в ухо.

Несмотря на то что Лиля уже никак не могла составить ей конкуренцию за сердце Борща, Аля почувствовала укол ревности.

— Борщ, ты с ней спал? — спросила она его тихо, размазывая по лицу слезы. Аля с трудом встала и, держась за Борща, начала подниматься по ступенькам. Лестница показалась девушке еще более щербатой, чем обычно.

— Я спал абсолютно со всеми женщинами этого института младше сорока лет, — спокойно отозвался Александр.

— И ты так спокойно в этом признаешься, — боль в сердце понемногу уходила.

— А чего врать-то? Сегодня я совру тебе, что не спал, например, с Наташей, а она тебе послезавтра скажет, что спал. И буду я иметь глупый вид. Лучше уж я сразу во всем признаюсь. Во всяком случае, мне бы не хотелось лгать именно тебе.

— Именно мне? Звучит многообещающе, — хмыкнула Аля. Они прошли мимо туалета, на котором висела бумажка со словом «РЕМОНТ», и пошли по коридору.

— Конечно. Мы же с тобой дружим.

«Ага, мы с ним, значит, дружим. И всю ночь дружили, и все утро, и вечером, если повезет, поедем домой и еще пару раз подружим», — подумала Аля, чувствуя, что закипает.

— Не дуйся, Невская, — строго прикрикнул на нее Борщ. — Дружба — это куда круче, чем какая-то там любовь, потому что дружить можно всю жизнь.

— …по два раза в день, — подхватила Аля. Барщевский захохотал.

Они подошли к Алиному кабинету, но тут за спинами Алисы и Борща раздалось сопение и к ним подошла Марья Марковна. Нос у нее был просто чудовищных размеров и красный, а щеки висели, как у бульдога.

— Алиса, солнышко, — пробормотала Марья Марковна, останавливаясь на пятачке перед дверью, — ну как вы? Выписали вас, вижу… Как здоровье? Как дражайшая Эмма Никитична? Что там с Наташенькой и с профессором? Говорят, травмировались? А Лиля-то…

Она наконец закончила задавать вопросы, остававшиеся без ответов, опустила голову и вытерла большую искреннюю слезу. Борщ стоял возле Марьи Марковны в почтительной позе. Увидев слезы, он вытащил из кармана платок и протянул его Марье Марковне. Та схватилась за кусочек ткани как утопающий за соломинку и громко, трубно высморкалась.

— Спасибо, — пробормотала Марья Марковна, — вы, Саша, хороший мальчик, воспитанный.

— Ну что говорит милиция? Кого-нибудь подозревают? — спросила из-за спины Марьи Марковны оторвавшаяся от работы Зульфия. У нее был резкий восточный акцент.

— Милиция никого не подозревает, — ответила Аля, — зато санэпидстанция запретила проводить банкеты в библиотеке нашего института. Из-за антисанитарных условий.

— Условия и правда антисанитарные, — подхватила Марья Марковна, — не ремонтировались уже сто лет…

В этот момент раздался ужасный визг и скрежет.

— Ой, что это?! — воскликнули женщины.

— Не волнуйтесь. Это в кабинет к Леопольду Кирилловичу вешают новую люстру и поэтому сверлят потолок, — объяснил Борщ. Аля посмотрела в пол. Ей пришла в голову новая мысль.

«А что, если я не права по поводу того, что разговор подслушали из-за двери? — подумала она. — Прямо подо мной кабинет директора, а здание очень, очень старое, и вполне возможно, что все, что происходит у меня в комнате, отлично слышно внизу… Слуховой ход там какой-нибудь, например».

Она толкнула скрипучую дверь, открыла ее пошире и зашла в кабинет. Стол уже успел покрыться пылью, в комнате появился затхлый запах древности, как в запаснике музея. В узкие высокие окна было видно, как входят и выходят люди из большого супермаркета напротив НИИ географии. Вот к машине, лавируя среди плотно стоящих автомобилей, пробирается женщина с нагруженной доверху тележкой и двумя детьми. Дети баловались, смеялись и корчили рожи. Мать с унылым видом толкала тележку к маленькому старому «Фиату».

— Алька, ну я пошел к себе, а ты ничего не ешь, не пей и не нюхай, — сказал Борщ в дверь и направился к себе в комнату. Работа по проекту защиты народного хозяйства от селей и лавин и так уже много дней совершенно не двигалась, не считая, конечно, героических усилий Зульфии, работающей практически в одиночку.

Аля же села на стул и задумалась. К числу подозреваемых добавился еще и директор, правда, пока непонятно, действительно ли он мог слышать разговор или у Али развилась мания преследования. Алиса вытерла пыль, проветрила комнату и пару раз переложила с места на место рукописи статей, пришедшие в адрес «Вестника географических наук», и попыталась сосредоточиться на работе, хотя это и было решительно невозможно.

Виталий Викторович, не поднимая головы, подписал Наташину справку. Эмма Никитична уже ушла, под руку ее держал муж, выглядевший маленьким и суетливым на фоне крупной и неторопливой Полканавт. Стручков все еще оставался под наблюдением медиков, он сильно сдал, смерть Лили оказалась для него страшным, неожиданным ударом. Его супруга Зинаида Алексеевна вообще не вставала, она совсем слегла. Около них неотлучно сидели старший сын с невесткой и маленькой внучкой.

— Желаю вам здоровья, больше не болейте, — сухо сказал Виталий Викторович, протягивая девушке справку. — Треугольную печать поставите в канцелярии. Если ребра будут вас беспокоить — приходите, посмотрим.

Он опустил голову и углубился в бумаги, явно показывая, что разговор окончен. Наташа почувствовала, как из глаз сами собой полились слезы. А она, дура, уже нафантазировала себе, как он упадет на одно колено, как признается в любви и предложит ей выйти за него замуж. Как она в пышном белом платье и с роскошным букетом красных роз в руках будет стоять рядом с мужем перед маменькой, которая заплачет от умиления… Реальность, как водится, оказалась далека от сладкой мечты.

Наташа взяла справку.

— Спасибо, — кивнула она и, подхватив почти пустой пакет, кинулась вон из больницы.

Практикант смотрел ей вслед и вытирал скупую мужскую слезу, но подойти так и не решился.

Под чутким наблюдением Кавериной и Леопольда Кирилловича молодые люди в спецодежде вынесли мебель из директорского кабинета, сняли старый и уродливый, покрытый десятком слоев краски плафон в стиле позднего барокко и накрыли пол газетами. После этого в кабинет ворвалась стайка женщин в штанах, замазанных красками всех цветов радуги, и начала лениво смывать побелку с потолка. Помещение мгновенно заполнилось белой пылью, известкой, шумом и гамом. Директор мялся в коридоре, не зная, куда ему деваться.

— А когда ремонт будет закончен? — спросил он бригадира.