Пленных не брать! - Виктор Бурцев

– Огонь! – хрипло крикнул он.

Свою роль сыграла прежде всего внезапность. Финны явно не ожидали, что кто-то будет по ним стрелять. Тот, что без шлема, повалился ничком, ударился о броню, странно выгнулся, повис на передке танка. Остальные попадали в снег, то ли живые, то ли убитые, пока неясно. Самое обидное было, что в своего финна на башне Воскобойников промазал – он завертел головой, но не полез, дурак, внутрь танка, а зачем-то стал с него слезать. Со второго выстрела комиссар достал танкиста, но не убил, а лишь ранил, потому что финн довольно резво пополз под машину.

Получается, в танке осталось двое. Плюс как минимум один живой снаружи.

Но живой оказался не один – живых оказалось двое, и финны, укрывшись за броней, отстреливались из пистолетов, потом танк повернул башню, бухнула пушка, снаряд угодил метрах в двадцати левее Воскобойникова. Затрещал пулемет. Потом машина завелась и стала разворачиваться, бог весть зачем – вряд ли финн рассчитывал взобраться на кручу, тем более по такому глубокому снегу.

– Что делать дальше? – крикнул немец.

– Увидим!

Пулеметная очередь прошлась почти над головами, срубив ветви и осыпав Воскобойникова и Айнцигера снегом. Справа кто-то из красноармейцев бросил гранату, она взорвалась, не долетев до танков всего несколько шагов.

– Я их достану, – сказал немец уверенно. – Отвлекайте, я попробую зайти слева.

И пополз на четвереньках по глубокому снегу, закинув винтовку на спину.

– Чего он сказал, товарищ полковой комиссар? – спросил Потапчук.

– Сбоку зайдет. Огонь не прекращать!

На фоне общей пальбы Воскобойников не услышал одиночных винтовочных выстрелов, но зато увидел, как на дороге появился Айнцигер и торопливо побежал к оставшемуся в бою танку. Очевидно, финны внутри никак не ожидали нападения с тыла, поэтому немец вскарабкался на броню и забарабанил прикладом по башне.

Двое танкистов вылезли из машины и подняли руки. Оба маленькие, коренастые, один, что постарше, с маленькой шкиперской бородкой.

Со склона, скользя, спустился Керьялайнен, и Воскобойников велел ему спросить у пленных, как их зовут и какую часть они представляют. Тот послушно залопотал и сообщил, что танкистов зовут капрал Оравайнен (тот, что с бородкой) и рядовой Иннанен. Номер и расположение части они, по словам Керьялайнена, сообщить отказались.

– Хорошо, уходим с дороги, чтобы не торчать тут, как хрен из проруби... Политрук! Осмотрите машины, может, найдете что съестное.

– Не снять ли пулемет? – спросил Вершинин.

– Не стоит. Таскать его...

– Можно мне с ними поговорить? – спросил Айнцигер.

– Попробуйте... Переводите мне разговор, Керьялайнен, – велел Воскобойников.

– Послушайте, – сказал Айнцигер, – у нас не так много времени, чтобы вспоминать положения женевской конвенции. Вы – представители северного народа, как и я, и прекрасно знаете, что наши предки делали с пленными врагами, если хотели получить от них некие сведения.

Финны тревожно переглянулись.

– Я не требую слишком многого, – продолжал немец, – всего лишь хочу знать, где находится ваша часть и где мы можем наткнуться на другие соединения или патрули.

– Вы нас всё равно расстреляете, – сказал Оравайнен.

– Я и не обещал вас отпустить, – согласился Айнцигер, – но я могу пообещать вам, что вы умрете легко.

– Русские не пытают пленных! – выпалил Иннанен. – Я знаю! Вы просто пугаете!

– Русские, может быть, и не пытают, – сказал эсэсовец. – Но я, к сожалению, – к вашему сожалению – не русский. Я воюю здесь по своим правилам и за свои цели. – Обернувшись к Воскобойникову, Айнцигер сказал по-немецки: – Уберите своих солдат. Им ни к чему это видеть, они и так меня не слишком-то любят.

– Всем отдыхать! – распорядился комиссар. – Керьялайнен, останьтесь. И вы, Каримов.

В маленьком узкоглазом бойце Воскобойников почему-то был уверен куда больше, чем в остальных. Каримов молча сел на корточки, уложив «суоми» на колени, и стал смотреть в низкое серое небо. Остальные, переговариваясь, отошли метров на двадцать и стали затевать костер.

Наверное, нужно было что-то сказать немцу, возразить, но Воскобойников промолчал. В конце концов, у немца в самом деле была своя война, и незачем давать советы и проводить душеспасительные беседы. Поэтому, когда Айнцигер с хрустом сломал капралу безымянный палец, комиссар только поморщился —до того неприятным был звук.

Оравайнен коротко вскрикнул, по лицу его покатились крупные капли пота. Второй финн глядел на него с ужасом, а вот Керьялайнен снова удивил комиссара: как и в свое время возле дота, он спокойно дымил трубочкой и вроде бы как чему-то тихонько улыбался.

– Больно, – констатировал немец, глядя прямо в глаза капралу. – Будет еще больнее, ведь осталось целых девятнадцать пальцев. Имеет ли смысл молчать?

– Подите к черту, – сказал капрал, и тут же отвратительный хруст раздался снова. Судя по сноровке, Айнцигер проделывал это не в первый раз.

– Я повторяю свой вопрос: где находится ваша часть? Где мы можем натолкнуться на другие соединения или патрули?

– Мы не знаем, господин офицер! – воскликнул Иннанен. – Мы в самом деле не знаем!

– Не знаете номера и местонахождения части?!

– Мы всего лишь перегоняем отремонтированные танки!

– Но ведь куда-то вы их перегоняете, – резонно заметил немец.

– Вы не имеете права пытать пленных, – пробормотал Оравайнен.

– Капрал, капрал... – поморщился Айнцигер. – У нас есть цель. У нас есть вопросы, на которые вы обязаны ответить, чтобы мы скорее достигли своей цели. Поэтому здесь, в глухом лесу, среди снега и деревьев, нет никаких конвенций. Женева очень далеко, считайте, что ее вообще нет. А может быть, ее и в самом деле нет? Только снег и снег на много километров вокруг... Есть люди, которые не верят в бога, потому что они его не видели. Я не видел Женеву. А вы видели, капрал?

Оравайнен молчал, дико глядя на своего мучителя.

– Я задал вам вопрос. Это простой вопрос, вы можете ответить на него, не нарушая воинской присяги и не поступившись честью, – сказал немец. – Итак, вы видели Женеву?

– Н-нет...

– Поэтому не повторяйте больше унылую и спорную сентенцию о том, что я не могу пытать пленных. Здесь я могу всё. Точно так же как могли бы всё вы, поменяйся мы ролями. Но где же всё-таки находится ваша часть?

– Я скажу... я скажу, господин офицер! – воскликнул Иннанен.

– Вот и правильно, – с удовлетворением кивнул немец. – Я весь внимание.

Номер части ничего не сказал Воскобойникову, как, надо полагать, и немцу. Особого патрулирования так далеко от линии фронта также не проводилось, но Иннанен сообщил, что окрестности иногда осматривают с самолетов – в том числе и с целью поиска дезертиров, а точнее, их костров.

– Благодарю вас, – сказал Айнцигер. – Повернитесь, пожалуйста, спиной.

Оба финна послушно повернулись: Иннанен плакал, капрал угрюмо бормотал что-то себе под нос, должно быть, ругался. Немец достал пистолет и аккуратно выстрелил ему в затылок, потом склонился над Иннаненом, упавшим ничком и прикрывшим голову руками, и выстрелил второй раз.

20

Шел снег – мелкий, колючий, он сыпался с неба по идеальной вертикали. Воскобойникова, уныло бредущего по тропе, пробитой авангардом маленького отряда, нагнал немец.

– Сколько вам лет, товарищ комиссар? – неожиданно спросил он.

– Тридцать девять, – сказал Воскобойников.

– О, значит, вы помните времена, когда в России был царь?

– Разумеется...

– И этот царь в самом деле вам так сильно мешал?

– Если не ошибаюсь, Германия – тоже республика. Кайзер вам сильно мешал?

– Согласен, согласен с вами... Если не секрет, кем вы были в те времена?

– Учился. Я жил в очень маленьком городке, но потом мы переехали в Москву, я там работал на заводе, учеником формовщика, это литейное производство. У нас была очень большая семья, девять детей, – сказал Воскобойников, закуривая.

Немец внимательно разглядывал свои ногти.

– А потом?

– Потом я записался в Красную гвардию, в первый Замоскворецкий красногвардейский отряд, участвовал в революции в Москве. Потом служил в девятой стрелковой дивизии, воевал, в двадцать первом демобилизовался в Тифлисе, потом опять служил в армии, в Подмосковье, потом снова учился... Да зачем вам всё это?

– Интересно, – сказал немец. – Я видел не так уж много русских и тем более не имел возможности с ними вот так запросто разговаривать. Однако я видел коммунистов, наших, немецких... Вы сильно отличаетесь.

– Я – от немецких коммунистов?

– Вообще русские коммунисты от немецких. Ведь ваши солдаты – тоже коммунисты?

– Почему же, – покачал головой Воскобойников, – есть комсомольцы, есть беспартийные. У вас ведь тоже не все члены НСДАП.

– Логично. И что вы собираетесь делать дальше? Служить в армии?