Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках - Михаил Одинцов

Впервые закрыв над собой сдвижной фонарь кабины, Матвей почувствовал себя вначале танкистом, а потом крылатым рыцарем, закованным в латы.

Начались полеты. В первый летный день летчики и технический состав до последнего человека собрались на аэродроме.

Ведь кроме Маслова, еще никто не видел штурмовик в воздухе и поэтому не хотел пропустить этот волнующий момент — взлет и полет нового для полка самолета.

Самолеты, раскрашенные зелено-желтой камуфляжной рябью, весело поблескивали своими широкими крыльями на солнце и яркими пятнами выделялись на сером бетоне стоянки и монотонном грязно-сером фоне окружающей местности, создавая ощущение праздника и порождая чувство торжественной новизны.

…Командир полка сделал два показательных полета, а комэски — Русанов и Горохов — объяснили летчикам выполняемые ими этапы полета и их особенности.

После заруливания «ила» на стоянку Наконечный оставил на командирских полетах руководство полка и эскадрилий, а летчики и командиры звеньев были отправлены на подготовку техники и себя к полетам на следующий день.

Утром Осипов задержался у Мельника из-за рекомендации, шел на стоянку звена один. Торопился, но пришлось ему совершать подход дважды. Он отчетливо видел, что техник звена заметил командира, но никаких мер к построению людей не принял. Матвей замедлил шаг, давая себе и подчиненным время на принятие решения. Но как ни тормозил, а расстояние все же кончилось. Люди расчехляли самолеты, посматривая на своего младшего лейтенанта.

Ему стало ясно: сейчас нарушением устава проверяется его командирская воля. Решается вопрос: быть ли трениям между командиром и подчиненным в будущем.

Подойдя к технику звена и поздоровавшись с ним, Осипов спокойно и тихо сказал:

— Товарищ воентехник первого ранга, вам положено было построить звено и доложить. Вы это знаете. Давайте повторим начало рабочего дня.

Полное лицо Груздева стало пунцовым. Он приложил руку к шапке и ответил уставным:

— Есть!

Осипов отошел от звена метров на двадцать. Люди быстро построились по экипажам. Выслушав доклад техника, Матвей дал указания. А дальше жизнь пошла по плану.

Во время обеда, когда командиры звеньев эскадрильи сидели за одним столом, подошел Русанов и как бы между прочим спросил:

— Видели утром тренаж в звене Осипова? Одобряю.

И, не задерживаясь, ушел к своему столу. Сам ли он видел или кто-то сказал ему о происшествии — так и осталось неизвестным.

Никто никогда больше не возвращался в звене к этому инциденту ни в разговорах, да, наверное, и в мыслях. Попыток пробовать крепость власти больше никто не предпринимал.

Первый полет на новом самолете, как и первый прыжок с трехметровой вышки в воду, первая любовь, первый поцелуй — все первое вызывает в человеке не только радость познания, откровение души, гордость за свою смелость и силу. Все первое всегда вызывает и тревогу, так как оно связано хотя бы и с малым, но риском неудачи в задуманном или делаемом. И эту тревогу и напряжение, желание и сомнение всегда тонко подмечает сердце человека. Сердечко ничего не оставляет незамеченным и всегда в эти первые моменты бьется тревожно, сильно и часто, давая этим человеку дополнительные силы, увеличивая проникновение и скорость мысли.

…Только в третьем полете Матвей окончательно успокоился. Самолет и летчик стали понимать друг друга.

Закончил свои полеты Осипов. Освоились с новым самолетом и остальные командиры звеньев. Командирские полеты — этап волнений за себя прошел теперь у всех начальников. До сегодняшнего дня командир полка волновался за себя, своего заместителя, потом за командиров эскадрилий и звеньев, а ближе к вечеру они все будут беспокоиться за благополучный исход полетов рядовых летчиков.

Наступал самый ответственный момент — необходимо было помочь вылететь самым молодым, менее опытным пилотам, которые полностью доверяют себя и свое будущее опыту и знаниям командиров. В них верят и надеются. Но ведь и начальники надеются и верят в своих подчиненных.

Наконец полеты у рядовых летчиков тоже закончились. Полк всем составом «стал на крыло».

Наконечный все это время не уходил с аэродрома, не отходил от стартового столика руководителя полетов ни на один шаг, ни на одну минуту.

Закончился для командира полка, наверное, самый длинный летный день в его жизни. Все это время, от первого и до последнего полета, он мысленно взлетал и выполнял посадку с каждым вновь вылетающим лейтенантом или сержантом.

Такую адскую работу Наконечный выполнял впервые. Но если бы это он делал каждый день, то все равно нельзя было не волноваться. И теперь, когда сел и зарулил на стоянку последний самолет, он устало улыбнулся, встал с табуретки, потянулся до хруста в костях.

— Ну, комиссар, поздравляю. Лиха беда начало. Я рад, что все обошлось благополучно. Откровенно скажу: не надеялся.

— Командир! Это я вас поздравляю с успехом. В этом деле вы ведь первая скрипка. Я тоже очень рад за всех нас вместе.

— Мне думается, что без радиосвязи летчика с землей, с командиром-руководителем полетов мы не избежали бы напряженности. Сколько ошибок при расчете на посадку да и при выполнении самого приземления удалось исправить путем своевременного подсказа летчику. Молодцы командиры эскадрилий: проявили завидную выдержку, не нервировали пилотов, не лишали их самостоятельности действий, но как опытные психологи упреждали возможное нарастание каких-то отклонений до ошибки, которую исправлять было бы сложно. Обратил, наверное, внимание на лица летчиков. Как менялось выражение их лиц, когда они убеждались, что слышат руководителя хорошо, и подтверждали это поднятием руки. Плохо, что передатчиков на самолетах полка только пять. И связь пока односторонняя — от командира к летчику. Но лед тронулся. Уже управлять группой можно будет командиру и в бою. Так что, комиссар, успех наш не только лично полковой, а и технический. Думаю, что на следующей серии штурмовики будут все оборудованы передатчиками.

— Верно, командир. Недодумал я эту деталь нашего успеха. С радистами надо этот момент обязательно отметить. Поблагодарить их.

— Давайте, товарищ Сергеев, стройте летный и весь технический состав. Надо будет поздравить всех летчиков с вылетом на новом самолете. Сказать спасибо всем службам. Верно говорит Фрол Сергеевич: надо отметить особо радистов. Их служба действительно впервые прошла настоящее боевое испытание и применение. От летчиков им благодарность объявить. Сегодняшний итог — все равно что выигранное сражение.

Наконечный воспользовался правом старшего и отправил всех «домой». На аэродроме осталась только охрана у самолетов да командир, в одиночестве обходящий машины. Ему хотелось побыть одному, наедине со своей сегодняшней радостью и своими мыслями. Закончив обход, он, не торопясь, направился в деревушку, где размещался полк Теперь ему никто не мешал думать, взвешивать, спорить, сталкивая различные варианты решений, и из их противоречий находить то новое, что должно было принести успех.

Лавина последних событий заставляла его торопиться. Осваивать новый самолет шагом было нельзя. Нужно было бежать, чтобы успеть.

Утром, днем и вечером его волновал один и тот же вопрос: сколько еще осталось дней на учебу? Сегодня он дал всем передышку, но она будет последней. Больше такой щедрости позволить нельзя.

Дорога незаметно привела его к перелеску, через который протекала небольшая речушка. Он ходил здесь каждый день, но всегда торопился. У него не было раньше времени ни посмотреть, ни увидеть то, что сейчас напомнило ему его Белоруссию с нехитрой, но незабываемой красотой.

Присев у мостика, закурил. Достал блокнот и стал просматривать записи, сделанные им на полетах. Тут были и оценки за полеты, и замечания каждому летчику. Сделав еще несколько заметок для разбора и указаний по новому дню, Наконечный поднялся, оглядел еще раз место, где отдыхал. Хотел было попить из речки, но, посмотрев на свои чистые сапоги, раздумал.

— Спасибо, мостик, за отдых. Ну а попью лучше чаю.

А потом уж себе:

— Летать и летать. Только так.

Наконечный сдержал свое слово: главным для всех стали полеты, а учебными классами — аэродром и полигон. День весеннего равноденствия разделил в сутках время на день и ночь поровну, но командир с этим не согласился и оставил для ночи — сна — только шесть часов. Штурм стал всеобщим, недовольных и нерадивых не было.

Надо было добиться хорошего взаимного понимания летчиками друг друга в воздухе и беспрекословного повиновения младших по должности старшим.

Командирам и комиссару полка нужно было найти надломленных предыдущими неудачами. Среди уже воевавших и раненых отыскать тех, у кого, может быть, закрался в душу чертик страха. Внимательно присмотреться к новеньким, к молодым, так как молодость и незнание часто порождают легкомыслие. Успеть.