Мой знакомый призрак - Майк Кэрри

В глазах Элис все то же недоверие: наверное, я подобрал не лучший пример.

– Все это сказано только к тому, что призраков нельзя по умолчанию считать людьми, обреченными на нескончаемое повторение совершенных при жизни действий. Мы не знаем, что они собой представляют, и никогда не узнаем.

Сомнения Элис постепенно перерастали во что-то более глубокое.

– И в таких условиях вы ухитряетесь их уничтожать? – чуть слышно спросила она.

– Еще не факт, что я их уничтожаю. Вот вам очередное неизвестное.

– Неизвестное… но не для вас?

– К сожалению, и для меня.

– Тогда не понимаю. Вы должны представлять, что делаете.

Ну и ну! Начал с попытки вывести Элис из внезапного экзистенциального кризиса, а закончил тем, что пришлось оправдывать себя, как экзистенцию. Наверняка со мной что-то не так, и очень не так, раз безнаказанно позволяю мисс Гасконь вытворять подобное!

– Сначала некромантией я занимался по чистой случайности. – Пожалуй, это самая обтекаемая фраза, хотя, если честно, довольно блеклая.

– По чистой случайности?

– Нуда… Я ведь ничего подобного не хотел и тем более не планировал. – Я на секунду снова повернулся к двери, а потом утонул в немигающем взгляде Элис. – Вызывать духов совсем несложно. Если находишься в нужном месте, порой бывает достаточно заговорить с ними, просто посмотреть или поманить рукой. Мне хватает музыки.

– То есть? Что вы имеете в виду?

– В моем случае музыка – спусковой крючок и наживка одновременно. С ее помощью я заманиваю духов, а потом лишаю свободы. Все дело в мелодиях, которые я играю на вистле.

– Не может быть! – недоверчиво рассмеялась Элис. Вместо ответа я. сунул руку в карман и достал вистл.

– Боже, волшебная флейта! – с благоговейным трепетом выдохнула женщина. Я позволил Элис взять вистл: надо же, она оглядывала его, словно маленькое ружье. Ружье… Автомат… Тут же вспомнилось, как Дитко якобы стрелял мне по ногам, чтобы заставить танцевать, а потом жуткий сон: вистл казался горячим, как автомат, из которого выпустили все патроны. Захлебываясь в беспокойстве и тревоге, я забрал вистл и спрятал в карман: там ему и место – всегда под рукой и, главное, под моей рукой.

– А изгнать призрака сложнее? – спросила Элис, в очередной раз пронзая меня немигающим взглядом.

– Обычно намного сложнее, однако универсального правила нет, каждый случай индивидуален. – Я решил сменить тему: – Вы в математике разбираетесь?

– Лучше, чем в индейцах навахо. По крайней мере в школе сдала экзамен второго уровня сложности и умею перемножать в уме четырехзначные числа.

– Вот и отлично! Тогда в качестве примера приведу Давида Гильберта, выдающегося немецкого математика конца девятнадцатого века. Он считал, что можно создать математическую модель чего угодно: стула, сливочных разводов на поверхности кофе, положения яиц в слишком тесных брюках.

– Понятно.

– Мою работу можно рассматривать и через призму Гильберта. Я играю мелодию, то есть создаю своеобразную модель, модель призрака. Описываю вокруг него звуковую окружность. А потом, если все сделано правильно, звук обрывается, а окружность, то есть звуковая модель, смыкается. Призрак становится пленником звука.

Я осекся. Словами мою работу не опишешь: всякий раз при объяснении получалось нечто вывернутое вверх дном и поставленное с ног на голову. Однако у Элис возникла идея.

– Похоже на кукол вуду, – задумчиво проговорила она. – Эти куклы ведь тоже модели, и практика аналогичная. При помощи заклинания или фетиша вроде пряди волос куклу делают воплощением живого человека. Потом втыкают в нее булавки, и жертва должна корчиться от боли.

Bay, какое удачное сравнение! Я и не мечтал такое подобрать…

– Верно, именно этим я и занимаюсь. Делаю мелодию воплощением призрака, сращиваю форму и воплощение так, чтобы они стали разными ипостасями одного духа. А потом перестаю играть.

И вновь повисла многозначительная пауза: я достиг рубежа, за которым слова были просто бессильны. Что происходит с призраками после того, как я их «упаковываю и отправляю»? Кстати, оправляю-то куда? В мир бескрайних лугов и неспешных вод или просто в пустоту? Более или менее вразумительного ответа подобрать еще ни разу не удалось.

– Так в какой момент вы перестаете играть? – не унималась Элис.

– Когда призрак исчезает, уходит из нашего мира.

– А куда он уходит?

– Туда же, куда в конце каждой мелодии уходит музыка. Элис явно рассчитывала услышать что-то другое, и мой ответ ее расстроил. Эх, раньше надо было думать!

А что я мог ей сказать? Для меня жизнь – отрезок от рождения до смерти, а то, что случится дальше, – совсем другое дело. Если отыщешь дорогу в рай или ад, замечательно, если нет, то нечего ошиваться в местном баре или в комоде жены. Короче говоря, я был сторонником естественного порядка, если таковой, конечно, имеется – эдаким пером, которое не столько «кладет строку к строке», сколько «стирает слова».[13]

– Поговорите со священником, – в приступе простой житейской мудрости посоветовал я. – Или с человеком, которому доверяете. С Джеффри, например… Объясните, что вас тревожит. Не стоит прятаться от собственных страхов. Поличному опыту знаю: от себя не сбежишь.

Только тут я понял, что Элис смотрит на меня с каким-то уязвленным недоумением.

– С Джеффри? – будто не веря своим ушам, переспросила она.

– Что?

– Вы сказали: «С Джеффри, например»?

Черт, а ведь действительно сказал! – Просто я имел в виду, что вам следует довериться…

– Я отлично понимаю, что вы имели в виду, Кастор, и хочу только знать почему. Думаете, у нас с Джеффри роман? Что натолкнуло вас на эту мысль? Какие мои слова или поступки?

– По-моему, у вас хорошие деловые отношения…

– Ерунда! – Женщина разозлилась не на шутку. – У Джеффри ни с кем нет хороших деловых отношений. А наши с ним состоят в том, что я вкалываю, а он прячется за моей юбкой.

– Ладно, ладно, хорошо! – признавая поражение, развел руками я.

Похоже, капитулировать поздно.

– Нет, не ладно и совсем не хорошо! Какой-то вечно недовольный урод сказал вам, что я заняла нынешнюю должность через койку. Я, конечно, слышала, что подобные сплетни распространяются, но не подозревала, что со скоростью света. Для общего сведения скажу: должность старшего архивариуса дали мне за то, что я умею как следует выполнять свою работу, а Клидеро не дали, потому что никто, кроме него, не верит, что он с этой должностью справится!

– Хорошо, – снова повторил я. Спорить совершенно не хотелось, в конце концов, это вовсе не мое дело.