Тайна замка Вержи - Елена Михалкова

Он тяжело вздохнул. Венсан проницательно взглянул на него, и в голову ему пришла догадка:

– Ты знаешь, где она?

– Нет!

– Матье, я не враг ей.

– Не знаю я! – повысил тот голос. – А если бы и знал, то не сказал!

Венсан озадачился. До сих пор Матье казался ему глуповатым нахальным красавчиком, из тех, что, выпив, любят хвастаться своими победами, гогоча на весь кабак. Пустой, как выдолбленная тыква. Но едва речь зашла о Николь, парень расхрабрился, даже челюсть выпятил.

– Она твоя подружка? – вдруг спросил он. Странно, что эта мысль не приходила ему в голову раньше.

– Не ваше дело!

Венсан пожал плечами. Что ж, парнишка прав.

– Ты можешь идти.

Матье встал и независимой походкой направился к выходу. Но у двери, уже приоткрыв ее, вдруг обернулся и прошипел:

– А если вы ее сдадите, вам не жить, ясно?

И бросился прочь – только дверью хлобыстнул со всей силы.

Как убедился Венсан, Матье не соврал насчет приказа. Все вокруг только и твердили, что о скорой поимке отравительницы. В воздухе витали шепотки предположений о том, что сделает Гуго де Вержи с убийцей его дочери. Самые чудовищные идеи, сделавшие бы честь изобретательному палачу, исходили от тихих, мирных людей, в жизни не обидевших и кошки.

Этому Венсан не удивлялся. Он давно вывел формулу: глупость, помноженная на добродетельность, дает жестокость. Никто не будет более суров к падшей женщине, чем почтенная мать семейства, уверенная, что ей не в чем себя упрекнуть.

Но паренек все же кое-что упустил. Когда Венсан подошел к высокому столбу, торчавшему на обезлюдевшей площади, точно незаколоченный гвоздь, он прочел приказ графа от начала до конца.

Последняя часть гласила:

«Привезти убийцу живой и в сознании. А если кто доведет девицу Огюстен до смерти нарочно или по неосторожности, будет равносильно наказан».

– Велено не убивать, значит… – протянул за спиной Венсана скрипучий голос.

Он обернулся и не смог сдержать удивления:

– Ты умеешь читать?

Бернадетта неприязненно зыркнула на него.

– Не одни вы здесь ученые, господин лекарь.

– Рад это слышать.

Ключница пропустила его слова мимо ушей. Она вглядывалась в черные буквы, жирными мухами расползавшиеся по листу.

– Что-то творится сейчас в Божани… – вслух подумал Венсан.

– Ясно что! – огрызнулась она. – Крикуны дерут глотки на площади. К вечеру каждая вошь будет знать, как выглядит наша Птичка.

– Эт’верно! Эт’правильно! – икнули сзади.

Бернадетта и Венсан оглянулись и одновременно брезгливо сморщили носы.

Хромой Ганс, дармоед и бездельник, известный своим гнилым языком, покачивался взад-вперед, сунув за пояс оттопыренные большие пальцы. От него за двадцать шагов разило выпивкой и застарелым потом.

– С-с-сука! – сладострастно выплюнул Ганс. – От’терь ей никуда не деться!

Он высвободил руку и чиркнул ногтем по горлу, высунув для выразительности белесый язык. Пантомима была вполне ясна и без слов.

– П-п-приду смотреть, как она спляшет на веревке, – пообещал пропойца.

Под тяжелое молчание он задрал штанину и выставил на всеобщее обозрение застарелые изжелта-бурые синяки.

– Камнями, а! Видали? В м-м-меня! Гнида…

– Придержи язык, – холодно приказал Венсан.

Ганс выкатил на него мутные глаза, в которых проплыло подобие мысли.

– А ты чо, вы-го-ра-жи-ва-ишь ее? – по слогам процедил он, будто пробуя каждый на вкус. – Эт’надо разъяснить! Э-э-эй, стража!

Двое у нижних ворот мгновенно обернулись к ним. Это была парочка самых ленивых стражников во всем замке, обычно гревшихся на солнце, точно обожравшиеся коты, но сейчас они напряглись, готовые действовать.

Венсан знал, в чем причина. Нетерпеливое возбуждение сгустилось в воздухе и подталкивает всех к решительным поступкам. Люди взвинчены, они не в силах терпеть, пока что-нибудь произойдет. Скорее бы, призывают они, скорее бы что-нибудь случилось!

Это близость чужой смерти так распалила их. Элен и двое слуг маркиза – три мертвеца за два дня! «Накажите убийцу! – вопит толпа. – Повесьте ее! Спасите нас от ведьмы!»

Время невинных жертв кончилось. Настал час обратить свои взоры на тех, кто виновен. Граф Гуго де Вержи умен, он знает, что нельзя оставлять толпу неудовлетворенной. Одной жалобы этого грязного проходимца будет достаточно, чтобы Венсана взяли в оборот. Кто лучше молчуна-лекаря подходит на роль исчадия ада? Так что если он не хочет бездарно окончить жизнь в пыточном подвале, нужно сдерживаться.

– За что тебя Птичка? – хмуро поинтересовалась старуха у Ганса, кивнув на синяки.

– Да кобелек у меня был. Сбежал, гаденыш, со двора.

– Кормил ты его плохо.

Ганс отмахнулся от этого замечания. Он никогда не обременял себя заботой о четвероногих тварях. Если б пес сторожил, так он, может, и подкинул бы ему кусок, но тот попался бестолковый, только зря скулил на веревке.

– Перегрыз! – раздосадованно поведал Ганс. – И – шмыг в калитку! Звал его, п-п-падлу, звал – он нейдет.

Внутри Венсана натянулась струна. Он вдруг вспомнил, что было с собакой, которую девочка, плача, притащила к нему с месяц назад.

– А я, значит, что? П-п-подманил его. На кость-то, а! И п-п-петельку ему на шею.

– Хватит! – одернула его Бернадетта, мельком взглянув на лекаря.

Но Ганса так просто было не заткнуть.

– Н-н-ну, грю, щас запомнишь свою кличку. П-п-перевязал его, как колбасу…

Стражники вдалеке не сводили с них глаз.

– …и давай на брюхе у н-н-него вырезать, – продолжал Ганс, обезоруживающе улыбаясь. – А он, гаденыш, бьется, как рыба, в-в-визжит…

Венсан молча шагнул к нему с окаменевшим лицом. От звона натянутой струны стало больно в голове. Все его здравые и, безусловно, правильные рассуждения растворились в испепеляющей ненависти.

Двух ударов будет достаточно. Первый отшвырнет эту говорящую падаль на камни, второй выбьет остатки гнилых пеньков из его зловонной пасти. И плевать на стражников – если сунутся, тоже получат свое.

На миг осклабившуюся харю Ганса заслонила картина: повизгивающая, ослабевшая от потери крови тощая собака и рыдающая до икоты Николь, мечущаяся вокруг нее.

– А Птичка, значит, камнями тебя закидала, – вдруг громко сказала Бернадетта. С губ ее сорвался смешок. – Рука-то у девчонки меткая! Здорово досталось тебе, а, Хромой?

Тот поперхнулся ликованием.

– Гнала тебя по всему берегу?

– Иди к бесам, одноглазая! – окрысился Ганс.

– На полутора-то копытах далеко не ускачешь! – продолжала веселиться Бернадетта.

Она неожиданно подхватила юбки и заковыляла по площади, с убийственной точностью изображая Ганса, подволакивающего ногу.

Венсан от удивления замер.

– Уии-и-и! – по-поросячьи взвизгнула Бернадетта, обегая площадь по кругу.

На ее лице, когда она обернулась к ним, был написан преувеличенный страх. Старуха, охая, хваталась то за поясницу, то за бок, а когда воображаемый булыжник попал ей пониже спины, она завопила и подпрыгнула.

Спектакль Бернадетты был безжалостным слепком с действительности. Венсан воочию увидел разъяренную Николь, преследующую хромого мерзавца, услышал его пронзительные вопли, когда камень за камнем попадал в цель.

Струна, звеневшая внутри, лопнула, и он захохотал.

– На полутора копытах! – едва смог выдавить Венсан сквозь накатывающие приступы смеха. – Ха-ха-ха!

– Прыг-шмяк, прыг-шмяк! – вторила старуха.

Венсан овладел собой и вытер слезы. Но стоило ему перевести взгляд на побагровевшего Ганса, как его снова разобрал смех.

– Она меня чуть не прикончила! – выкрикнул тот, потрясенный их издевательским хохотом. – Гадюка! Потаскуха!

Но смех не утихал. Хромой Ганс попятился.

Он всегда нутром чувствовал, где нужно пощекотать, чтобы человека скрючило от боли. Слово режет острей ножа – эту старую истину Ганс познал на собственном опыте, и с наслаждением вспарывал надменных глупцов при каждом удобном случае.

О, какое удовольствие – видеть, как мучаются от его якобы случайно брошенных слов те, кто вдесятеро сильнее! Это чувство пьянило Ганса почище самой крепкой браги. Он, прозванный отребьем, не стоящий, по общему мнению, доброго слова – он сильнее их всех!

Он был в сердце любой ссоры, стоял у истоков каждого скандала. Даже задним умом, разгребая последствия свары, мало кто догадывался, что всю кашу заварил Хромой Ганс, пьянчужка в обносках.

Лекаря Ганс расколол в два счета и уже мысленно праздновал победу над ним, а заодно и над одноглазой каргой (пожалуй, только ее одну он побаивался во всем Вержи).

Но их глумливый смех все переиграл. Словно волна, смывшая песочные бастионы и армии, он перемешал, закрутил и выложил новый узор. Ганс не выносил насмешек. Ехидные слова ключницы кололи его острее иглы.

– С нее сталось бы и могильной плитой тебя завалить, – сказала Бернадетта, подходя и обмахиваясь ладонью. – Разозлил ты бедную крошку.