Экономика для обычных людей: Основы австрийской экономической школы - Джин Кэллахан

К тому же, как бы мудры и благородны ни были основатели государства, государственная служба станет словно магнитом притягивать тех, кто стремится осуществлять свою власть над другими, — как писал Хайек, наверху оказываются худшие. Дабы проложить себе путь во власть, подобные люди воспользуются любой возможностью сыпать соль на раны той или иной заинтересованной группы. Подстрекая недовольство «своей» группы, политик сформирует круг «избирателей», которые и приведут его к власти.

Государственное вмешательство в экономику, или интервенционизм, фальсифицирует цены, процентные ставки, прибыли и убытки. Гвидо Хюльсманн подчеркивает, что интервенционизм искажает ориентиры. Прежняя цена товара — это сделанная самими покупателями наилучшая оценка доступных им вариантов выбора, а также ориентир для людей, пытающихся рассчитать будущую цену. Цена, установленная законодательно, в определенном смысле вообще не является ценой, поскольку лишена этого необходимого качества. К рыночной цене она имеет такое же отношение, как восковая фигура к живому человеку.

Изменившаяся природа цен отбивает у предпринимателей охоту к поиску подлинных выгодных возможностей в некоторых областях. Так, например, субсидии фермерам ослабят их стимул к поискам более эффективных методов ведения сельского хозяйства. Введенные в заблуждение предприниматели займутся реализацией проектов, которые в условиях недеформированного рынка были бы признаны бесперспективными — а это повод для увеличения числа лоббистов и налоговых бухгалтеров.

Икеда показывает, что проблемы, возникающие в результате одного вмешательства, как правило, порождают призывы осуществить новые вмешательства для устранения возникших проблем. Люди чувствуют, что что-то не так, но, не обладая твердыми познаниями в экономике, не в силах увязать возникшую проблему с интервенционизмом. Поскольку каждое последующее вмешательство уводит рынок все дальше от его недеформированного состояния, то процесс выявления истоков проблемы сквозь многочисленные искажения становится все более мучительным.

Лучшей иллюстрацией к сказанному выше может служить «кризис здравоохранения» в США. Введение лицензирования — исходное вмешательство — ограничило предложение и повысило затраты. Установление потолка заработной платы во время Второй мировой войны — второй шаг — заставило работодателей предлагать «бесплатную» медицинскую страховку, чтобы привлечь работников. (Ввиду того, что работодатели не могли повысить заработную плату, они конкурировали за работников, предлагая им больше льгот.) Поскольку теперь медицинскую страховку оплачивали не сами потребители медицинских услуг, они стали обращать меньше внимания на их цену, тем самым еще более увеличивая затраты. Субсидирование спроса посредством государственных программ бесплатной или льготной медицинской помощи (Medicare и Medicaid) стало еще одним фактором, увеличивающим затраты. Рынок отреагировал появлением таких странных экономических структур, как организации по управлению здоровьем. (Обратите внимание, что подобные структуры отсутствуют в автомобильной промышленности или в компьютерном бизнесе.)

Выдвигаемые ведущими политиками пути решения возникших проблем предполагают, как и прогнозирует Икеда, новые меры государственного вмешательства, призванные устранить неблагоприятные последствия прошлых вмешательств.

Даже многие из тех, кто в целом осознаёт все преимущества рынка, не способны разглядеть сквозь наслоения искажении, вызванных государственным вмешательством, иной способ ликвидации последствий интервенционизма, кроме очередного вмешательства государства. Роберт Голдберг из Национального центра политических исследований пишет: «Как известно, программа «Медикэр» в настоящее время предусматривает покрытие расходов на больничное и амбулаторное лечение, но не включает расходы на лекарства. Невозможность покрытия расходов на лекарства в нынешней системе порождает нездоровые стимулы, которые ведут к растрате ресурсов и угрожают здоровью пациентов... Планы как Гора, так и Буша [обеспечить покрытие расходов на лекарства] могли бы улучшить текущую ситуацию» (Goldberg «Continue the W. Revolution»).

Между тем очередные вмешательства лишь добавят новые искажения к тем, что были привнесены прежними. Двигаясь по этому пути, невозможно вернуть экономику в русло, по которому ее направил бы свободный рынок, поскольку в отсутствие рыночного процесса нет никакого способа определить, как именно развивалась бы экономика.

Голдберг признаёт, что, согласно обоим планам, расходы на одни лекарства будут покрываться, а на другие — нет. Он спрашивает: «Согласно какому плану более вероятно, что списки лекарств станут использоваться для ограничения доступа к новым и более эффективным лекарствам ценой увеличения риска для больных?» Однако он забывает отметить, что и тот, и другой план, несомненно, будут иметь нежелательное последствие: врачи станут выписывать, а корпорации разрабатывать лекарства, внесенные в такие перечни, в ущерб больным, для которых более полезными могли бы оказаться препараты, не включенные в список. Когда эту проблему заметят, наверняка найдется какой-нибудь политик, который порекомендует очередное вмешательство с целью ее устранения, отстаивая права больных на более широкий ассортимент субсидируемых лекарств.

Субсидирование приобретения лекарств в любой форме ведет лишь к дальнейшим искажениям цен. Несмотря на то, что увеличение расходов на лекарства действительно частично произойдет за счет уменьшения расходов на больницы и врачей, все равно часть расходов на немедицинские товары будет направлена на оплату медицинских услуг, поскольку новые субсидии увеличат предельную полезность каждого дополнительного доллара, потраченного в этом направлении.

В еще одной работе Икеда, идя по стопам Чарльза Мюррея и других, изучает те аспекты, в которых результаты влияния интервенционизма на общественные ценности схожи с результатами его влияния на рыночный процесс. Чтобы выжить в обществе свободной конкуренции, я должен либо путем обмена получать у других то, что мне необходимо для жизни, либо убедить других добровольно меня содержать. Возможно, я предпочел бы беспробудно пьянствовать дни напролет, но в таком случае я, скорее всего, протяну недолго. Этот факт может заставить меня воздерживаться от пьянства, пока я не отработаю хотя бы несколько часов.

Однако в государстве всеобщего благосостояния данная мотивация отсутствует. Имея гарантированное, пусть и минимальное пособие, я могу пьянствовать весь день, не опасаясь голодной смерти. Пьянство еще больше подорвет мое стремление и способность работать, все более затрудняя для меня перспективу выжить без поддержки государства.

Принципы, приносящие наибольший успех в рыночном обществе — бережливость, трудолюбие, ответственность, доверие — постепенно девальвируются мерами государственного вмешательства, освобождающими людей от необходимости самостоятельно расхлебывать последствия своих действий. Им на смену приходят все более сиюминутное мышление, лень, зависимость и подозрительность. Они порождают социальные проблемы, которые дают почву для призывов осуществить новые вмешательства с целью их «исправления», но это еще глубже разъедает ценности, имеющие наибольшее значение для свободного общества.

Наш анализ динамики государственного вмешательства, на первый взгляд, мог бы показаться неутешительным для тех, кто отдает предпочтение свободной экономике. Однако Икеда подчеркивает, что логика интервенционизма неизбежно ведет к кризису, при котором последствия многочисленных вмешательств становятся настолько пагубными, что вполне реальной становится возможность решительного поворота к свободному рынку. Нефтяной кризис конца 1970-х годов являет собой пример подобной поворотной точки, когда довольно быстро произошло дерегулирование нефтяной промышленности, о чем всего за несколько лет до этого не могло быть и речи.

Когда разгорается кризис, поворот в сторону свободного рынка — не единственный вариант развития событий. Другая возможность — поворот в сторону социализма, осуществляемый с целью устранить сохраняющиеся «дефекты рынка» и предоставить карт-бланш государственному регулированию. Какое направление система изберет в ходе кризиса, в значительной степени зависит от идеологических симпатий общественности.

Важнейший аспект человеческих решений состоит в том, что люди понимают: у них есть выбор. Если мнимые защитники рыночного порядка проводят интервенционистские меры под видом «рыночных решений», люди могут решить, что политика невмешательства была опробована, но потерпела неудачу. Как документально показал Мюррей Ротбард в книге «Великая депрессия в Америке», именно это и произошло в 1920-х — начале 1930-х годов. Несколько республиканских администраций, представлявших партию, якобы поддерживающую свободный рынок, осуществили беспрецедентное регулирование экономики. К примеру, Гувер в своей речи по поводу принятия им предложения о выдвижении его кандидатуры от республиканцев на президентских выборах 1932 года отметил: «Можно было сидеть сложа руки. Это обернулось бы полным крахом. Вместо этого в ответ на сложившуюся ситуацию мы предложили частному бизнесу и Конгрессу самую обширную программу экономической защиты и контрнаступления, которая когда-либо разрабатывалась в истории Республики. И претворили ее в жизнь... До настоящего времени ни одно правительство в Вашингтоне не считало, что на него возложена столь широкая ответственность за управление страной в такие периоды» (Rothbard «America's Great Depression»).