Повелитель бурь - Андрей Воронин

От волнения и усталости его кавказский акцент усилился, и эта коротенькая речь прозвучала почти комично.

— Да какие уж тут шутки, кацо, — сказал Удодыч. Его заикание опять прошло, как по волшебству, и бывший прапорщик с горьким удовлетворением подумал, что старый конь борозды не портит. Вот таким и надлежит быть старому служаке: что бы он ни думал, какое бы у него ни было настроение, когда доходит до дела, бывалый вояка соберется и сделает все, как надо…

— Черт тебя сюда принес, братишка, — добавил он. — Чего тебе дома не сиделось?

Черные глаза кавказца разом потемнели, заледенели и нехорошо сузились — до него, наконец, дошло. Толстые черные усы с дрожавшими на них дождевыми каплями шевельнулись, губы искривились в презрительной гримасе.

— Шакал, — процедил он, выпрямляясь. Правой рукой он все еще держался за конец лома, а ладонью левой провел по лицу, собрав в горсть смешавшуюся с потом воду. — Давай, стреляй, — он длинно выругался по-грузински, — чего ждешь?

— А куда торопиться? — сказал Удодыч. — На тот свет не опаздывают. Хотя, наверное, ты прав. Долгие проводы — лишние слезы, так, что ли? Ну, не поминай лихом. Зря ты сюда пришел.

Грузин вдруг одним резким рывком высвободил из каменной щели лом и попытался наотмашь огреть им Удодыча, На какую-то долю секунды Удодыч даже растерялся: он видел, конечно, что имеет дело с серьезным противником, но все-таки не ожидал от него такой прыти. Тяжелый стальной лом с лязгом выскочил из каменных тисков и описал стремительную дугу в горизонтальной плоскости.

Однако это все-таки был не прутик, а лом, и взмах получился недостаточно быстрым. Удодыч успел опомниться и спустить курок прежде, чем смертоносное железо описало хотя бы половину широкой дуги, которая должна была закончиться на черепе бывшего прапорщика, чуть повыше левого виска. Грузин стоял на полметра выше Удодыча, и пуля ударила его в горло, снизу вверх. Мгновенно прошив мягкое небо, кусочек одетого в медную рубашку свинца прошел через мозжечок и на выходе разворотил половину затылка, Рука Гургенидзе разжалась, лом выпал из мертвых пальцев и с лязгом запрыгал по камням.

— Сучара, — сказал Удодыч, со второго раза загоняя пистолет в кобуру и застегивая клапан.

Это прозвучало устало, совсем не зло. В богатой практике Удодыча было не так уж много случаев, когда безоружный человек пытался защищаться, видя прямо у себя перед носом заряженный пистолет. Подобное поведение заслуживало уважения, и Удодыч после недолгих колебаний присел над трупом. Он закрыл мертвецу глаза, заметив при этом, что глазницы уже успели наполниться дождевой водой. После этого Удодыч поднял штормовку, которую Гургенидзе снял, чтобы не мешала работать, и накрыл ею лицо убитого.

Потом он словно очнулся, внезапно осознав всю нелепость собственного поведения. Все, что от него требовалось, это спрятать труп подальше от посторонних глаз, а он устроил над телом какую-то погребальную церемонию.

Он медленно встал и огляделся. Небо уже начало темнеть, дело шло к вечеру. Дождь все не прекращался, вода в запруде продолжала прибывать. Удодыч видел многочисленные струйки, которые просачивались сквозь каменное тело плотины. Дождь размывал алевшую на камнях кровь и глухо барабанил по мокрому брезенту куртки, которой был накрыт труп. Тело лежало у самой запруды. Удодыч прикинул, как лягут после взрыва камни, и решил, что не станет трогать покойника: рухнувшая плотина должна была похоронить его раз и навсегда.

Тут он сообразил, что плотина может рухнуть в любой момент и похоронить и его заодно с грузином, наспех проверил шедшие к зарядам провода и заторопился в свое укрытие. По дороге он отвел в безопасное место лошадь, на которой приехал грузин, резонно рассудив, что ехать верхом намного веселее и приятнее, чем плестись за тридевять земель на своих двоих.

Он кое-как скоротал время до темноты, стараясь не смотреть туда, где, сливаясь с пестрым каменным ложем ручья, лежало накрытое потемневшим от воды брезентом тело. Когда окончательно стемнело, Удодыч для верности выждал еще минут сорок, а потом откинул заветный пластмассовый колпачок и вдавил пальцем податливую кнопку.

Темноту разорвали длинные полотнища мрачного багрового света, ударная волна припечатала бывшего прапорщика к скале, и в вернувшемся мраке он услышал грозный рев вырвавшейся из плена воды — голос зарождающегося селя.

ГЛАВА 8

Как и следовало ожидать, турбаза, на которой Глеб и Ирина провели последнюю неделю, была сметена с лица земли. При этом, как ни странно, никто не пострадал. Оставшихся на базе любителей бардовских песен фактически спасла Ирина: вопреки ожиданиям Слепого, ее просьба подежурить на рации была воспринята ими вполне серьезно. Поскольку коллектив подобрался дружный, дежурство выглядело весьма своеобразно: вся компания, в которой насчитывалось пятнадцать человек, расположилась со своими гитарами на веранде административного корпуса. Окно кабинета, где стояла рация, они открыли настежь, чтобы не пропустить вызов, и сидели вокруг плотной кучкой.

Поэтому, когда с гор, ревя и чавкая, покатился сель, на базе никто не спал. Голос стихии был услышан и безошибочно узнан, и, к счастью, среди ночных певунов нашелся решительный человек, который, не медля ни секунды загнал своих коллег на ближайший склон, откуда они и наблюдали гибель турбазы. Вместе с полудюжиной дощатых домиков погибло также все имущество отдыхающих, включая деньги и документы; стоявшие в загоне лошади тоже погибли, но на фоне того, что сель натворил внизу, на побережье, их гибель так и осталась никем не оплаканной.

Спасатели прибыли уже на рассвете. Продрогших и насмерть перепуганных людей вертолетом эвакуировали с разоренной турбазы на не менее разоренное побережье. По дороге они рассказали сопровождавшим их спасателям, что три человека ушли накануне в горы и до сих пор не вернулись. Выгрузив их, вертолет лег на обратный курс. Идя вдоль занесенного грязью русла ручья, пилот очень быстро разыскал пропавших и доложил о своей находке по радио. Сесть ему было негде, и навстречу потерпевшим была выслана группа горноспасателей с носилками, медикаментами и сухой одеждой. Одежды взяли три комплекта, поскольку пилот вертолета видел троих человек — именно столько, сколько было пропавших. Увы, один из комплектов не пригодился, поскольку тот, для кого он был предназначен, оказался мертвым.

Горноспасателей вел сам Максим Юрьевич Становой лично. Прежде, чем отправиться в горы, он убедился, что его подчиненные на побережье смогут обойтись без него. Его решение самолично возглавить маленькую группу, перед которой стояла конкретная задача, никого не удивило: Максим Юрьевич всегда предпочитал находиться на самом острие атаки, а там, куда он шел, помимо всего прочего, располагалась колыбель, из которой минувшей ночью вырвался разрушительный поток. Было ясно, что заниматься расследованием причин катастрофы придется так или иначе, и желание человека, возглавлявшего спасательные работы, взглянуть на место, где родилась беда, казалось вполне оправданным. В конце концов, никто не мог поручиться, что за первой волной не последует вторая — может быть, завтра, а может быть, через минуту.

Идти было трудно. Сель уничтожил тропу, похоронив ее под толстым слоем густой, лениво ползущей сверху грязи. Люди не столько шли, сколько брели по колено в этой дряни, поминутно оступаясь на камнях. Временами им приходилось сходить с тропы и карабкаться по крутым осыпающимся склонам. Становой без видимых усилий шагал впереди с таким видом, будто вышел на прогулку. Это была одна из свойственных ему особенностей: чем труднее и опаснее было дело, тем беспечнее выглядел Максим Юрьевич, одним своим видом внушая подчиненным, что все это чепуха, комариная плешь и детская забава для таких орлов, как они. Приемчик этот, по сути своей довольно дешевый, но сработал безотказно: Становому удавалось заразить своей уверенностью не только подчиненных, но даже и пострадавших, с которыми ему приходилось иметь дело.

Сегодня у Максима Юрьевича имелись особые причины лично возглавить поисковую партию. История, которую рассказали вывезенные с уничтоженной базы туристы, очень не понравилась Становому. У него вдруг возникло неприятное предчувствие: похоже, Удодыч опять напортачил, на сей раз докатившись до того, что оставил живых свидетелей. Того, что могли рассказать эти трое, Становой, по большому счету, не боялся: даже если бы кому-то удалось доказать факт диверсии, связать это событие с его именем никто бы не догадался. Чтобы сделать это, нужно было, как минимум, взять с поличным и разговорить Удодыча, что само по себе выглядело довольно фантастично. Плохо было другое: Удодыч, похоже, начал стареть и все чаще допускал досадные промахи. Максим Юрьевич терпеть не мог неряшливую работу, а эта история с пересохшим ручьем и ушедшими к его истоку людьми — выжившими людьми, черт бы их разодрал! — выглядела из рук вон плохо.