Маятник Фуко - Умберто Эко

— Астрономия — это моя страсть, — робко признался Диоталлеви, — насколько я помню, в созвездие Девы входят одиннадцать звезд и рисунок его совершенно иной… — Полковник снисходительно улыбнулся. 

— Господа, господа, вы знаете лучше меня, что все зависит от того, как вы проводите линию: по желанию может получиться Воз либо Медведица, и вам известно, как трудно решить, относится ли к этому созвездию одна из звезд или нет. Давайте еще раз посмотрим на Деву, примем Колос за точку отсчета, соответствующую берегу Прованса, и возьмем только пять звезд — сходство будет поразительным.

— Осталось только определить, какие звезды не берутся в расчет, — сказал Бельбо.

— Именно так, — подтвердил полковник.

— Послушайте, — спросил тогда Бельбо. — Почему вы исключаете, что встречи регулярно происходили и что рыцари уже приступили к своему делу, только нас об этом не поставили в известность?

— Нет, я не вижу признаков подобного, и позвольте мне добавить «к несчастью». Цепочка оборвалась; тех, которым было предназначено завершить ее, скорее всего, уже нет на этом свете. Отряды тридцати шести рассеялись в результате какой-то планетарной катастрофы. Но некая группа, некий отряд, располагающий правильной информацией, мне кажется, мог бы и подхватить оборванные судьбой нити. Я ищу правильных людей. Для этого я хочу опубликовать свою книгу — чтобы стимулировать их активность. В то же время мне хотелось бы встретиться и с теми, кто способен помочь мне найти какие-либо подсказки в дебрях традиционной науки. Сегодня я встречался с крупнейшим экспертом по данному вопросу. Однако, увы, хотя речь идет о мировом светиле, он не смог сообщить мне ничего, хотя и явно заинтересовался моей работой и обещал написать предисловие…

— Но извините, — перебил его Бельбо. — Не было ли опасно делиться подобной тайной с этим господином? Вы ведь сами говорили о неосторожности Ингольфа и чем это кончилось…

— Помилуйте, — возразил ему полковник. — Ингольф был легкомыслен. Я же вышел на связь с лицом, находящимся вне каких бы то ни было подозрений. С ученым, который остерегается непроверенных гипотез. До такой степени, что сегодня он просил меня отложить встречу с издателями, не представлять материал, покуда в нем остаются хотя бы минимальные неясности или несоответствия… Я не хотел лишаться его симпатии и поэтому не сказал ему, что намерен посетить вас немедленно. Но вы, безусловно, поймете, что после стольких трудов я испытываю законное нетерпение. Это лицо… Ладно, оставим недомолвки, назовем вещи своими именами, а то вы можете подумать, что здесь пустое бахвальство. Так вот: мой собеседник был Раковски… — И он обвел нас глазами.

— Кто? — переспросил Бельбо, явно разочаровав полковника.

— Как! Раковски! Крупнейшее имя в традиционной науке, бывший главный редактор «Журналь дю секрэ»!

— А-а, — промычал Бельбо. — Да-да, я слышал, Раковски, конечно…

— В любом случае, я оставляю за собой право внести окончательные поправки в рукопись после серии консультаций с этим лицом. Но пока что, дабы сэкономить время, я предпочитаю завершить все предварительные формальные стадии с вашим издательством… Повторяю, время не терпит, я должен как можно скорее опубликовать это, вызвать ответные реакции, собрать данные… Есть люди, которые много знают, но молчат. Господа! Невзирая на то, что уже было известно, что война проиграна, как раз около 1944 года Гитлер заговорил о секретном оружии, которое позволило бы ему радикально изменить соотношение сил. Говорили, что он безумен. А если он не был безумцем? Вы следите за моей мыслью? — Лоб его был усеян потом, усы торчали как у кота. — В общем, — заключил он, — я заброшу наживку. Посмотрим, кто на нее отзовется.

По тому впечатлению, которое успело у меня сложиться, я мог ожидать, что Бельбо двумя-тремя вежливыми фразами избавится от него. Вместо этого я услышал:

— Знаете что, полковник, это мне кажется в высшей степени интересным. Нужно только подумать, что имеет для вас наибольший смысл — иметь дело с нашим издательством или с каким-либо другим. У вас есть еще десять минут?

Затем Бельбо обратился ко мне: — Мы продержали вас массу времени, Казобон. Большое вам спасибо. Давайте увидимся завтра, хорошо?

Меня выставляли. Диоталлеви подхватил меня под руку и сказал, что он тоже уходит. Мы распрощались. Полковник с жаром пожал руку Диоталлеви, а мне достался полупоклон и прохладная улыбка.

Пока мы спускались по лестнице, Диоталлеви прервал молчание:

— Вы, наверное, удивились, когда Бельбо вас выпроводил. Не обижайтесь. Он просто должен сделать полковнику конфиденциальное издательское предложение. Конфиденциальность — главный принцип господина Гарамона. Я тоже не присутствую на подобных переговорах.

Как я понял впоследствии, Бельбо замыслил толкнуть полковника прямо в пасть Мануцио. Я повлек Диоталлеви к Пиладу, где заказал себе кампари, а Диоталлеви — ликер из ревеня, который он воображал почему-то напитком монашеским, архаичным и почти тамплиерским. Я спросил, что он думает о полковнике.

— В издательствах, — отвечал Диоталлеви, — сосредотачивается вся глупость мира. Но так как эта глупость осияна мудростью Всесоздателя, мудрец наблюдает за глупцом со смирением. — И тут же начал прощаться. — Меня ожидает пир. — сказал он.

— Идете в ресторан? — переспросил я… Он явно был фраппирован моей легковесностью.

— «Зогар»,[54] — пояснил он. — «Легх Легха». Доныне неистолкованный отрывок.

21

… des grales, der so swaere wigtdaz in du valschlich menscheitnimmer von der stat getreit.[55]

Полковник мне не понравился, но запомнился. Можно ведь долго и с восхищением наблюдать, скажем, за гадюкой. Видимо, я впитывал тогда первые испарения того яда, который, действуя много лет, отравил нас всех, довел до погибели.

На следующий день я зашел к Бельбо и мы поболтали о вчерашнем посетителе. По мнению Бельбо, типичный буйный бред. — Как он говорил о своем Рокоссовском, Ростроповиче, вроде это по меньшей мере Кант?

— И бред начался бог весть когда, — добавил я. — Сначала один псих, Ингольф, уверовал в свою бумажку, а сейчас этот псих полковник верит в бумажку Ингольфа.

— Это было вчера. Во что он верит сегодня — не знаю. Скажу вам, что под конец я устроил ему встречу в одном солидном издательстве… неважно, в общем, оно иногда публикует книги за счет авторов. Он вроде был счастлив от этой перспективы. Так вот — его прождали сегодня все утро, он и не появился и не позвонил. А у нас он забыл свою драгоценную ксерокопию. Раскидывает тамплиерские секреты как фантики. Несерьезные люди нас окружают. Именно в эту минуту звякнул телефон. Бельбо поднял трубку. — Да, я Бельбо. Да, это «Гарамон». Слушаю вас… Да, он был вчера вечером. Предлагал нам рукопись. Извините, здесь проблема издательской этики. Если вы мне можете объяснить…

Несколько секунд он молча слушал, потом поднял на меня глаза, бледнея: — Полковника убили, или что-то в этом роде… — Затем он вернулся к своему собеседнику: — Извините, это я говорю Казобону, нашему сотруднику, он вчера присутствовал при разговоре… Да, полковник Арденти вчера предложил нам рукопись, исследование, которое мне показалось довольно надуманным, о поиске предполагаемых сокровищ тамплиеров. Это средневековый рыцарский орден…

Тут он невольно прикрыл рукой микрофон, как бы собираясь сообщить что-то мне по секрету, помедлил, убрал руку и продолжил свою речь необычно оживленным голосом.

— Нет, комиссар Де Анджелис. Этот господин рассказывал что-то о книге, которую только собирался написать. Нечто весьма туманное… Что? Вместе с ним, оба? Прямо сейчас? Ладно, говорите адрес.

Затем он повесил трубку и несколько секунд барабанил пальцами по столу. — Вот что, Казобон, вы должны меня извинить, я просто не подумал и ввязал вас в эту историю. Просто от неожиданности. Комиссар полиции Де Анджелис. Вроде бы этот полковник жил в пансионе, и кто-то утверждает, что видел его труп вчера вечером…

— Утверждает? А что комиссар — не знает?

— Да, это непонятно, но комиссар не знает. Якобы нашли в его ежедневнике мое имя и запись о встрече. Кажется, это их единственный след. Поздравляю. Надо идти.

В такси Бельбо взял меня за локоть.

— Казобон, скорее всего это совпадение. Но в любом случае… в наших краях не любят называть имена. Помню одно рождественское представление на диалекте — волхвы спрашивают у пастуха, как зовут его хозяина. Он говорит: Джелиндо. В каждой пьемонтской деревне сто Джелиндо. Ну ладно. Когда хозяин узнает, что батрак сказал волхвам его имя, он колотит батрака и приговаривает: помни, каналья, имя нельзя открывать кому попало… Наверное, лучше не забивать комиссару голову. Если вы не возражаете, полковник ничего нам не говорил ни об Ингольфе, ни о послании из Провэна.