Нежелательный вариант (сборник) - Михаил Веллер

Гул зрителей. Растерянность и недоумение в глазах шулера. Юноша сдает. Себе – флешь. Шулер прикупает вкрадчивым скользящим движением: покер!

Нервы на пределе. Один из игроков приказывает выпивку, подмигивая официанту. Бармен за стойкой всыпает что-то в бокал.

Парня опаивают. Он проиграл все. Шулер согласен поверить в долг. Один из подсевших – галстук, сюртук – предлагает ссудить под расписку. Юноша проигрывает десять тысяч. Подписывает бумагу.

У стойки пьяная девка пристает к бармену:

– И этого втянули! Кровопийцы проклятые! Мало вам таких, как я! Бедный мальчик…

Юноша обрубается, его тащат наверх.

Утро.

Он встает. Худо. Вспоминает вечер. Тихо одевается, тихо приоткрывает дверь – хочет смыться.

За дверьми сидит на стуле, скрестив вытянутые ноги, два кольта на поясе, сигара в небритой челюсти, огромнейший амбал: «Доброе утро, малыш. Похвально – встать пораньше, чтобы уплатить долг».

Парень бьет его и бежит вниз. На лестнице бросаются еще несколько. Дикая махаловка: полет мебели и разгром салуна.

Несколько мордоворотов держат:

– Что, денежек нет?.. – Один выразительно играет ножом. – А ты знаешь, что за это бывает? Десять косых зажать хотел?

– Я отыграюсь…

– Молодчина! Вот уплати долг – и отыгрывайся. Мм?

Амбал с ужасной рожей приставляет ему нож к животу.

– Джентльмены! – в панике бежит хозяин из-за стойки. – Только не у меня! Вы правы, но шериф этого не поймет! В моем заведении пьют и бьют, но не до смерти. Заплати им, мальчик.

– У меня нет денег…

Входит один:

– Его конь стоит сотни три.

– Четыре!

– Так, – говорит амбал. – Уже две. С каждым твоим словом он падает в цене.

Вытаскивает его кольт:

– Хм… Питтсбургская работа… тридцать монет.

– Он стоит пятьдесят!

– Уже двадцать. – Швыряет кольт одному из своих.

– Может, кто-нибудь заплатит за тебя? – спрашивает бармен.

Входит решительный, крепкий джентльмен. Резко, властно:

– Что здесь происходит?

– Да вот… решил улизнуть, не уплатив должок.

– Веревка по вам плачет, висельники. Кто так разукрасил парня? – Смотрит на неподвижные тела на полу, побитые лица. – Гм. Он не похож на человека, который не платит по счету, – с иронией.

Один из амбалов злобно трет подбитый глаз.

– Сколько ты им должен, парень?

– Я проиграл вчера десять тысяч…

Джентльмен протяжно свистит.

– Вот что… У меня здесь серебряный рудник. Люди нужны. Работа тяжелая, надо торопиться – серебро падает в цене. Плачу своим сто монет в неделю, одежда и еда мои. За полгода отдашь долг. Что скажешь?

Амбал: – А если он улизнет?

Джентльмен: – Если он подпишет контракт и сбежит, то будет преследоваться законом Соединенных Штатов.

Бармен: – А вы знаете другой способ получить с него деньги, джентльмены?

Юноша подписывает контракт…

…Палящее солнце, рудниковый карьер, оборванные люди с кирками, ломами, тачками.

– Он же обещал рабочую одежду, – говорит юноша.

– Всем нам обещают царствие небесное, – отвечает изможденный старик.

Удары в рельсу. Оборванцы строятся в колонну, тянутся на обед. Под навесом разливают черпаком по миске бурды, худые темные руки берут со стола по небольшой пайке хлеба.

Часовые с винчестерами на краю огромного карьера и грифы в белесом знойном небе. Концлагерь, в общем.

Мимо проходит юная брюнетка в расшитом мексиканском костюме с хлыстом: дочь хозяина рудника.

Два детины обходят длинные столы под навесом: передний запускает лапу во все миски поочередно, выуживает кости с мясом, получше жрет, похуже отдает другу. Иногда передумывает: вырывает у друга и дает ему другую. Все боязливо подчиняются.

Сует лапу в миску нашего парня. Тот бьет, детина падает. Наш надевает миску на рожу его другу и звонко бьет по миске.

Брюнетка хохочет, одаривает его взглядом.

Когда он опять с киркой, она подходит:

– Тебя научили так драться в воскресной школе?

– В школе, которую я кончил, не было воскресений, мэм.

Она, резко, – вообще она броско-красиво-вульгарновата:

– Как ты сюда попал?

– Мне понравился ваш отец. Дай, думаю, помогу разбогатеть доброму человеку. – Издевается.

Она топает ножкой, закусывает губку, отворачивается. Ясно – он ей понравился.

Вечером эти рабы-бедолаги у костра. Мексиканские песни под гитару, стук кастаньет, два оборванца блестяще танцуют румбу.

Зверь-надсмотрщик:

– Эй, ты, новенький. К хозяину!

В темноте его ждет эта девица:

– Это я велела тебя позвать. Зачем ты приперся на Запад, юнец?

– Я уже сказал: прослышал про твоего папашу, решил помочь.

– Упрямый мул! Беги отсюда, пока цел!

Он выразительно смотрит: луна и силуэт часового над обрывом.

– Я покажу тебе тропинку!

– Я здесь уже полтора месяца! Фургон с деньгами из окружного банка должен прийти через несколько дней! Вы хотите, чтоб я подарил вашему папаше шестьсот монет? Хорошая мысль. Это он вас надоумил, м? Поработал – и беги, пока цел, да?

Она, тихо, зло и печально:

– Я дам тебе денег, мой желторотый.

Он, задумчиво:

– Не знаю, в чем тут дело, но что-то нечисто… Нет, мэм, я привык платить по своим счетам сам.

– Ну так плати, олух!

…Прерия вечером, дорога среди кактусов, мчится фургон с конвоем – четверка кавалеристов в синей форме. Щелк кнута, хвост пыли.

Всадники, десятка полтора, бандитского вида, выносятся из-за холма. Погоня.

Догоняют, стрельба, валятся в пыль люди и кони. Выкидывают из фургона ящик-сейф, рвут динамитной шашкой, бросаются к нему.

– Назад! – Властный молодой человек, главарь банды – эдакий тип смуглого красивого негодяя.

Один перегружает золото и кредитки в переметные сумы коня главаря, и банда уходит.

Под фургоном шевелится раненный кучер, стреляет из винчестера, один падает. Главарь не глядя, через плечо на скаку, сажает из кольта пулю кучеру между глаз.

– Вот это выстрел!

– Я не так богат, чтоб сорить патронами. Промахов не даю.

Один, богомольно-анархистского вида, в очках:

– Да упадет зерно в почву, а не мимо, чтоб дать урожай божий. Мозги дурака – лучшее удобрение для урожая, который снимают умные люди. А пахари угодны господу, – елейно возводит глаза, – и простится им грех, что пашут они без устали на большой дороге. Всякий труд почетен. Должен же кто-то взять на себя и этот тяжкий удел. Аминь. – Складывает руки и крестится.

Главарь:

– Почему ты не стал проповедником?

– Я им был. Но проповеди мои были слишком убедительны, и мне пришлось удалиться. Увы! – люди не прощают тем, кто талантливее их…

– Что же ты проповедовал?

– Что для спасения души необходимо расстаться с богатством. Нерадива была паства моя, и внимала лишь дополнительным аргументам.

– И много у тебя было дополнительных аргументов?

– Всего шесть в барабане, но еще тридцать в патронташе.

– И сколько же душ ты спас таким образом?

– Мои бедные родители научили меня считать в детстве только до двадцати…

Вечер на руднике: факелы, волнующаяся толпа перед домом хозяина. Он выходит на крыльцо:

– Друзья мои! – снимает шляпу. – Ужасную весть принесли мне только что: бандиты перебили сопровождающих и конвой, все деньги, которые везли вам для зарплаты, похищены негодяями.

Из толпы:

– Опять это, твою так, в какой раз!

– Пусть серебром платит!

– Сколько мы еще будем работать даром!

– Как рабы здесь! Хуже негров!

Из толпы выдвигается фигура:

– Смерть проклятому кровососу! – швыряет камень, хозяин еле увертывается, гремит стекло на веранде.

Выстрел. Фигура падает. Из темноты веранды подвигаются к хозяину пяток охранников, щелкают затворами винчестеров.

– Ребята! Каждому из вас в тяжелый час я пришел на помощь. Каждый – добровольно! – подписал контракт, где указано, что я не отвечаю за грабеж, которому может подвергнуться ваше жалованье. Я плачу штату налог, банк платит вам жалованье. Я такой же наемный рабочий, как вы!

В придавленной толпе:

– Ловко они устроились. Им – прибыли, а убытки – нам…

Ночь, барак, мрачные люди:

– Я здесь уже второй год… И всего три раза довозили жалованье. И то уходило за его вонючую баланду и сломанные лопаты. Да дерьмовый виски в его лавке – по двойной цене…

Полдень, карьер. Наш парень, дочь хозяина:

– Ну, ты не передумал? В полночь придешь к колодцу. Так надо.

Ночь. Он ждет. Подходит она: пьяна, с бутылкой. Обнимает его. У него в глазах – та: белокурые волосы, морской берег… Брезгливо отстраняется и уходит. Вслед – крик:

– Пошел вон! Постой!.. Тупой раб!

Ночью он ползком пробирается по горной тропе. Шуршит сорвавшийся камешек. Лезет под колючей проволокой. Встает, хочет бежать. Силуэт часового.

– Стой! – Выстрел, топот, на него накидывают лассо, валят.

День. Он спиной вверх привязан к скамье, нагой. Два зверя-надсмотрщика хлещут его плетьми.

Дом хозяина. Дочь входит в кабинет отца: роскошное убранство, – он поднимает лицо от бумаг на рабочем столе.