Дорога славы - Ярослав Васильев

Павел так и не обзавёлся семьёй. Но сейчас, когда его годы подошли к закату, не жалел об этом ни секунды: его детьми стали города планеты и провинции, а столица — самым любимым сыном. Глядя на которого хочется гордиться: какой он вырос большой, красивый. Успешный, сильный. Счастливый — ведь каждый из его жителей счастлив. Именно поэтому Павел, став губернатором, и выбрал себе кабинет на одном из верхних этажей. Хотя Марк не раз его отговаривал: слишком трудно здесь обеспечивать безопасность главы правительства. Но Павел, даже пережив три покушения, сменить место отказывался.

Из динамика прозвучал голос секретаря:

— Господин губернатор, к вам региональный координатор Имперской Службы Безопасности. Говорит, по срочному вопросу.

Павел оторвался от зрелища за окном с трудом, но Марк никогда не умел ждать, пока его позовут. И, наверняка, уже подходит к кабинету. Хорошо хоть, став генералом, предупреждает секретаря от входа. А не открывает, как по молодости, дверь кабинета пинком. Всегда неожиданно и с воплем: «Оторви зад, крыса канцелярская! Срочное дело есть!» Наверное, оба они стареют. Стареют… потому что всё чаще заменяют живые слова и чувства формальностями да общественными нормами.

Губернатор успел отойти от окна едва на пару шагов, как в кабинет вошёл координатор. Вошёл непривычно тихо, после чего аккуратно притворил за собой дверь и молча встал напротив Павла. Марк смотрел на старого друга, и в глазах застыли смертная боль и тоска. Наконец он решился нарушить тишину и с каким-то надрывом произнёс:

— Почему? Я пришёл сам, чтобы спросить — почему?

Павел ответил не сразу. Несколько секунд он молчал, а потом провёл рукой по седому ёжику волос и неторопливо ответил:

— Мы проигрываем. Не важно, что говорят там, — он показал рукой на выпуск новостей, беззвучно идущий в большом настенном экране. Где на фоне карты длинноногая блондинка рассказывала об очередной победе. — Но ты ведь знаешь, как дела обстоят на самом деле. И понимаешь, кто в этом виноват. Я даже не о том, что во время атаки планеты вместе с военными на Орлене погибли бы мучительной смертью почти пятьдесят миллионов гражданских. Как скоро император отдал бы приказ применить Инвертор снова? Вынужденно, конечно. Ведь ни у него, ни у Сената не хватает ума начать переговоры сейчас, пока сохраняется хотя бы видимость успеха…

Марк слушал губернатора с окаменевшим лицом. А едва тот сделал паузу, с металлом в голосе произнёс:

— По старой дружбе я не буду вносить в обвинение пункт об оскорблении императора должностным лицом при исполнении. Что до остального… мы оба понимаем, что тебя ждёт.

Павел со вздохом отвернулся к окну и покачал головой. Внезапно в стекле отразилась его грустная улыбка, а вокруг уголков глаз стала заметна сеть морщинок. Но почему-то и морщинки, и усталость на лице словно сбросили с плеч губернатора несколько десятков лет, а во взоре Павла заплясали озорные искры. Будто они оба снова на Альбии, и готовят очередной налёт на базу или пост врага:

— Ошибаешься. Я никогда не был игрушкой в чужих руках. И долгожданным поводом для расширения полномочий Службы тоже не стану. До суда дело не дойдёт.

Марк непонимающе посмотрел на бывшего друга:

— На что ты рассчитываешь? Нет… Ты не мог… Твоя вера запрещает самоубийство!.. — генерал запнулся, увидев на рабочем столе маленький серебряный крестик. Крестик, который Павел не снимал ни при каких обстоятельствах. Даже тогда, когда они вместе партизанили во время мятежа сайентологов. Хотя это грозило пытками «за распространение мракобесия, противоречащего современному сознанию» в случае поимки. — Врача!

А Павел грустно вздохнул:

— На мне и так грех предательства. Ещё одним грехом… — не договорив, он схватился за грудь и рухнул на пол.

История одиннадцатая. Признак человека

Они встретились случайно. Каждый шёл самым дальним маршрутом, проложив цепочку промежуточных прыжков как можно дальше от линии фронта. Которая вывела их в захолустную систему тусклой красной звезды, вокруг где по сильно вытянутым орбитам болтается несколько каменных шариков, лишённых даже атмосферы. То ли очень маленьких планет, то ли больших лун. Похожие друг на друга, как две капли воды — и одинаково никому не нужных. Враги тоже были похожи, как отражение в зеркале. Или… скорее, как близнецы: отличающиеся лишь дизайном два десантных супертранспорта. Каждый в сопровождении лёгкого крейсера и тройки эсминцев.

Одинаково действовали и экипажи конвоев. Атаковать первыми. Навязать встречный бой. Чтобы прорваться к вражескому транспорту до того, как тот начнёт сбрасывать десантные боты и истребители прикрытия… и дать отступить своему носителю. Время стремительно начало свой отсчёт. До мига, когда в этом забытом всеми уголке начнётся небольшой Армагеддон. С гигатонными взрывами торпед, хлёсткими выстрелами орудий… И последним часом храбрых матросов и офицеров, готовых любой ценой защитить своих. Это неправда, что космический бой короток. Для тех, кто сидит в скорлупках, прикрытых лишь тонкой бронёй, секунды и минуты растягиваются в месяцы и годы. Решающие — кто уцелеет, а кого ждёт холод вечности.

Взаимного смертоубийства не случилось: едва раздались первые выстрелы, едва на дальней дистанции были подбиты и самоликвидировались первые торпеды — как со стороны самой дальней из недопланет пришло чёрным облаком Нечто. То ли непонятное космическое чудовище, то ли забытый страж давно погибшей цивилизации, упорно хранящий опустевшие развалины. То ли что-то из иной, чуждой всему живому вселенной. Всплеск темноты хлестнул по ближайшему эсминцу, превратив изящную боевую машину в груду мёртвого металла — и те, кто ещё минуту назад смотрели друг на друга сквозь прицелы, единой эскадрой развернулись навстречу пришельцу. Последовав правилу, столь же древнему, как и первые шаги Человека в космосе: «Мы различны, но перед неизведанным все мы — Люди».

Транспорты, надрывая двигатели, спешили к точке перехода. А за ними, словно живой щит, танцевали корабли прикрытия. Удар — отскок, и снова удар. Им повезло: оружие эсминцев в основном плазмоторпеды и лазеры ближней обороны. И если на главный калибр крейсеров Нечто даже не реагировало, то лазерные уколы света заставляли облако болезненно сжиматься. А рукотворные солнца взрывов — испуганно шарахаться, замедляться и зализывать раны. Огрызаясь в ответ тонкими чёрными лучами, будто поглощающими любой свет, и взрывами тьмы. От попадания которых в кораблях сходили с ума приборы, люди кричали от дикой боли — но продолжали оставаться на своих постах. Ещё немного, ещё чуть-чуть! Ещё минуточку, ещё пять! И транспорты уйдут в иное пространство! И они почти успели, но когда «десантники» уже начали скачок, враг выпустил сразу четыре антрацитовых сгустка, которые были словно противоположностью света. Два расстреляли эсминцы, третий успел принять на себя один из крейсеров. Но последний всё же успел нырнуть в закрывающуюся воронку перехода.