Благословляю на праведный бой! - Иван Охлобыстин

Как-то во время очередной волны репрессий были арестованы несколько сотрудников госпиталя, который возглавлял папа, к тому времени уже полковник и кавалер ордена Ленина. Ждал «Героя», но не выдержали нервы, и, облачившись в парадный мундир, папа напился вдрызг спирта, принял, не раздеваясь, в солдатской бане душ и явился на доклад к Родимцеву, угрожая ординарцам генерала табельным оружием. Врачей отпустили, «Героя» не дали. Сам папа саркастически называл это происшествие «подвигом Ипполита», видимо имея в виду эпизод фильма «Ирония судьбы, или С легким паром». Несколькими годами позже родитель вернул долг обидчикам личным присутствием на казни Берии, по долгу врача призванный констатировать смерть этого упыря. Хотя даже в этих драматических обстоятельствах папа проявил благородство, милосердно предложив осужденному посетить перед расстрелом туалет, чего тот не сделал и во время казни обильно облегчился в брюки, смешав кровь советского офицера с мочой.

Перед войной папа женился на прекрасной одесситке, главном редакторе прогрессивного журнала «Знамя» (или «Заря» – неважно) Анастасии Зорич.

Она родила ему двух детей: Олю и Лешу. Поводом к разрыву с красавицей Анастасией стал отъезд папы на очередную войну в Корею.

Оля и Леша ко мне относились с интересом, но без участия. Ныне Оля коротает дни в Новой Зеландии, а след старшего брата теряется где-то в портовых кабаках Кейптауна, куда его занесла судьба преподавателя Одесского мореходного училища.

Кто родил папе Колю, я не знаю, а меня родила моя мама – девятнадцатилетняя деревенская девушка, в летнее время работавшая секретарем главного врача профилактория – моего папы, мужчины 1905 года рождения.

Через пять лет, словно очнувшись от наваждения, мама от папы сбежала в общежитие, а я поехал до четвертого класса жить к бабушке. Папа еще раз женился на женщине, имени которого так никто из семьи и не узнал. Потом хотел жениться вновь, но умер.

Последние годы внешне он походил на Мелькиадеса из «Ста лет одиночества» и действительно, по-настоящему был одинок и жалок. Несколько раз добросердечные прохожие принимали отца, сидящего на лавочке у подъезда своего дома, за нищего и подавали ему мелкие монетки. Папу это дико забавило.

Ко времени моей относительной умственной зрелости он находился в стадии активного биологического распада, что, впрочем, не сказывалось на его блистательном интеллекте и царственной самодостаточности. За месяц до своего отбытия в приемный покой госпиталя им. Бурденко папа поинтересовался, люблю ли я золото. «Очень», – честно признался я. Тогда папа залез рукой себе в рот, выломал оттуда два зуба в золотых коронках и протянул мне. Да, еще он отсчитал мне четырнадцать рублей на оплату обряда Святого Крещения в церкви Всех Святых, находящейся неподалеку от станции метро «Сокол». Ему, убежденному коммунисту, импонировали мои идеалистические настроения. Вот, собственно, и все, что я могу рассказать о своем отце. Все остальное относится более к области предположений и обрывочных, детских воспоминаний: редкие прогулки по заснеженному лесу, подаренный на семилетие нож, привезенный им в 1959 году из Лаоса, книга «Тайна океана» и украденная им у меня коллекция конфетных фантиков.

Что еще: папа не имел ни одной слабости, кроме женщин и войны, вел аскетичный образ жизни, не интересовался судьбами своих детей, говорил на пяти языках, обожал поэзию Серебряного века, дружил с артистом Черкасовым и считал Солженицына предателем, а ядерную войну – единственным способом достижения мирового процветания. За репринтное издание «Мастера и Маргариты» я ему клятвенно обещал, что если ненароком окажусь у «ядерной кнопки», то гарантированно использую выпавший мне шанс, а если не окажусь, то возьму это обещание у своих детей, которых я должен иметь, как он, не менее пяти. А еще на папиных похоронах я решил, что навещу его могилу в день своего пятидесятилетия. Чтобы не беспокоить по пустякам. Осталось семь лет.

Удивительно, сколь сумбурно звучат воспоминания о таком особенном человеке, как мой отец. Но попробуй я воспользоваться своими литературными навыками и придай этой истории определенную форму, бесследно исчез бы всякий намек на его подлинную индивидуальность.

Мой романтический променад к дому отца закончился случайной встречей с древней старушкой, живущей в этом же доме. На вопрос: помнит ли она полковника Охлобыстина из 27-й квартиры, старушка ответила, что в 27-й квартире на пятом этаже такой человек никогда не жил, а жил там всегда некто Седов.

Вот так вот: еще одну жизнь слизнула незаметно набежавшая волна времени и безвозвратно унесла за собой в море небытия. И это восхитительно!

Базовый инстинкт

Несколько лет назад я оказался в забавной ситуации: лесбиянка, педофил и псих-сайентолог подвергли меня публичной обструкции за варварское воспитание моих же детей. Внимательно выслушав их «авторитетные» доводы, я также послал их в «куда Егор телят не гонял», чем сорвал аплодисменты университетской аудитории. Да, педофилу в сердцах я отдельно пообещал забить в голову гвоздь, если обнаружу хотя бы намек с его стороны на общение с моими детьми или детьми моих прихожан. Тогда это был с моей стороны поступок рискованный, поскольку «за руку» потливого эстета еще никто не поймал – это произошло чуть позже, и ловил, к сожалению, не я. На момент упомянутой дискуссии факт его педофилии ничем, кроме моей интуиции, не подтверждался.

Его и всех остальных моих оппонентов – мужиковатую сторонницу срамных дамских свобод и улыбчивого зомби, поклонника третьесортной фантастики Хаббарда, – объединяло одно: они не имели в перечне своих добродетелей родительской любви. А без этого какое воспитание? Базовый инстинкт, однако.

Так чем же, вы спросите, я так растревожил эту навозную кучу? Методами, которые помешали бы им в будущем развратить и поработить моих детей.

Мои методы с тех пор не изменились. Со всеми ознакомить не успею, но главными поделюсь.

Аксиома: ваши дети никому, кроме вас, не нужны. Ни элитные лондонские школы, ни престижные спортлагеря, ни дипломированные няни-полиглоты не дадут того результата, которого способны достичь безграмотные, бедные, но любящие родители. Всякий раз, когда вы находите способ дать своему ребенку пожить «самостоятельно», вы совершаете преступление. Человек по определению существо общественное. Так что выбор невелик: либо ваше общество, либо чужое. Возражения типа «работа» или «общественная деятельность» не принимаются. Котируется только смертельный недуг, да и то в своей завершающей стадии. Потому что человек, имеющий детей, прежде всего родитель, а уже потом все остальное.

Аксиома: мир не желает вашему ребенку добра. Правда, зла он тоже не всегда желает, но «не всегда» для родителей недостаточно. А посему я, прежде всего, внушаю своим детям, что, каким бы ни был чужой человек – добрым, открытым, проверенным годами общения, он все равно чужой, и ни при каких условиях нельзя позволять ему себя контролировать полностью. Это отнюдь не упраздняет понятия христианской жертвенности и общественной морали, более того, наделяет их смыслом.

Аксиома: дети должны безоговорочно верить, что окружающий мир принадлежит их родителям и по нелепой случайности или по желанию самих родителей не управляется ими напрямую. Это святая правда: мы дарим нашим детям жизнь вместе с этим миром.

Ну, пожалуй, теории достаточно. Перейдем к практике.

Тренинг 1. Потерялся (для самых маленьких)

Под предлогом оздоровительных мероприятий я предпочитаю обходить пешком вместе с детьми пространство, окружающее временное или постоянное жилище. По дороге обращаю их внимание на особо приметные объекты, по которым можно ориентироваться на местности. Также не оставляю без внимания места укрытия на случай потенциальной угрозы: узкие проходы между гаражами, пожарные лестницы, воздуховоды, решетки водостоков и т. д.

Они знают, что, если потерялся, обращаться за помощью можно только в людном месте, в границах обзора видеокамеры (банки, магазины, учреждения и т. д.). Знают, что нужно дожидаться, пока за тобой не придут. Знают, что, в крайнем случае, когда силы совсем на исходе или тебя преследуют, разумно расколотить витрину в каком-нибудь нарядном месте и дождаться милицейского патруля. Без этого прецедента к милиции лучше не обращаться. Есть у меня родительское опасение, что конвейер насильственной трансплантации органов работает не без участия некоторых органов правопорядка.

Тренинг 2. Контакт

Периодически мы практикуем с детьми игру в «единорога». Смысл игры заключается в следующем: выбирается сухое дерево, и дети по очереди тычут что есть силы в него отверткой. «Ручки ставим». Они знают, что наиболее уязвимое у насильника место – живот, и при попадании в эту область отверткой у насильника останется 12–15 минут на поиск ближайшего хирургического отделения для срочной полостной операции и совсем не останется времени на насилие. Да и последующий поиск агрессора значительно упрощается. Вообще, отвертка всем хороша: ее можно носить в портфеле без опасения случайно порезаться, чего нельзя сказать о ноже.