Тьма над Лиосаном - Челси Ярбро

Лицо ее омрачилось.

— Вы правы.

Вдруг они оба разом насторожились, и Сент-Герман, подавшись вперед, выхватил из седельных ножен свой меч.

Ранегунда также обнажила клинок.

— Да? — выдохнула она еле слышно.

— Да, — шепнул он, подбираясь, и напряг икры, заставляя свою гнедую идти, высоко поднимая копыта. — Они в двух шагах.

Она издала горловой звук, показывая, что все поняла, и сузила глаза.

В нескольких метрах от них тропа делала поворот, огибая массивный ствол давно упавшего дуба. Прямо за ним должен был находиться ручей — Сент-Герман видел это на карте. Место было просто создано для засады, и он пожалел, что не знает, на что способна гнедая. Но рука его уже натянула поводья, а острые шпоры вонзились в мерно вздымающиеся бока. Кобыла вздыбилась, оправдывая надежды своего седока, и очень вовремя, ибо через поваленный ствол перескочили двое мужчин. Оба в старинных доспехах из склепанной кожи, один — с мечом, другой — с молотом. Оторопев, они вжали головы в плечи, страшась рассекающих воздух копыт. Меж тем Сент-Герман двинул лошадь вперед и, едва не сползая на круп, ударил разбойника, вооруженного молотом. Удар меча пришелся плашмя по виску, раздался треск, и разбойник упал; из уха его ручьем хлынула кровь.

Второй нападающий молча атаковал, но Сент-Герман с огромным усилием завернул морду кобылы назад, та, разворачиваясь, попятилась, и ее подкованные железом копыта прошлись по затянутой в толстую кожу груди. Разбойник всхлипнул, Сент-Герман перебросил свой меч в левую руку и ловким приемом обезоружил противника, прежде чем разрубить ему ребра.

— Вперед! — вскрикнула Ранегунда.

Сент-Герман пришпорил гнедую. Та, пошатнувшись, неловко перескочила ручей, едва не упала, но выправилась и понеслась стрелой по проселку, а всадник, припав к ее шее, вслушивался в неистовый стук копыт за спиной.

Лишь спустя четверть часа он позволил гнедой перейти на рысь, потом пустил ее шагом, ожидая, когда с ним поравняется Ранегунда. И кобыла и мерин покрылись клочьями пены и с жадным хрипом всасывали в себя воздух; их шкуры потемнели от пота.

— Сколько их было? — спросил Сент-Герман. Он тоже дышал учащенно, но с виду ничуть не вспотел.

— Я насчитала пятерых, — ответила с дрожью в голосе Ранегунда. Сама она была мокрой от лопаток до ягодиц.

— Опасный нечет, — сказал Сент-Герман, усмехаясь, но понял оплошку и сменил тон: — Это дурацкая шутка. А вы, дорогая, не осуждайте себя. Нет ничего позорного в вашем испуге. Абсолютно бесстрашны лишь сумасшедшие и глупцы.

— Но… мы сбежали. — В голосе ее слышалось отвращение.

— И счастье, что нам это удалось, — возразил Сент-Герман. — Какой нам был смысл там оставаться, если это могло затянуться навечно?

— Против двух конников пятеро пеших — ничто, — заявила упрямо Ранегунда.

— Это вы видели пятерых, — покачал головой Сент-Герман, — а за кустами, скорее всего, скрывалась парочка дюжин. — Он поморщился. — И, вероятно, все они теперь ждут не дождутся, когда мы поедем обратно. Нет ли к крепости Лиосан другого пути?

Ранегунда пожала плечами.

— Разве что берегом. Прилив должен быть небольшим. — Она помолчала. — Но это тоже связано с риском.

— Из-за прилива?

— Кроме прочего — да.

— Прочее, это те же бандиты? — Он, словно вспомнив о чем-то, посмотрел на свой меч, потом отер его и вернул в ножны.

— Отчасти, — нерешительно подтвердила она. — И старые боги. Отлив обнажает два грота, где, говорят, они обитают.

— И могут встретить нас не по-доброму? — спросил, похвалив себя за догадливость, Сент-Герман.

— Да. — Ранегунда вдруг указала на дуплистое дерево, мимо которого они проезжали. — Взгляните туда. Видите, к веткам привязана всякая всячина? Фигурки из глины и дерева. Клочки тканей и пряжи. Все это — подношения старым богам. Люди продолжают в них верить.

Сент-Герман придержал гнедую.

— Почему выбрано именно это дерево, а не любое другое? — спросил после паузы он.

— Оно пустое внутри, — ответила Ранегунда. — Там, где пусто, живет старый бог.

— Надо же! — Сент-Герман не мог скрыть удивления. — Послушайте, — вдруг сказал он, — все эти люди… они ведь до крайности безрассудны. Если отваживаются, презирая опасность, заходить в чащу так далеко.

Ранегунда посмотрела на него как на ребенка.

— Никто не осмелится тронуть того, кто идет к старому богу, — пояснила она. — Даже бандиты. Они ведь живут в лесу, а тут правят старые боги. Христос Непорочный правит на Небесах, не в лесу. — Она быстро перекрестилась.

— И не на побережье? — спросил Сент-Герман.

— Да, — Ранегунда помедлила и отвела взгляд от дерева, потом сказала, тряхнув головой: — Едем. Долго здесь оставаться не стоит.

Они замолчали и не проронили ни слова, пока перед ними не выросли бревенчатые стены монастыря. Время приближалось к полудню, и в ярком солнечном свете болотистые равнины, на которых паслись монастырские овцы, казались почти изумрудными.

— Ваш брат не расстроится, когда увидит, что вас сопровождает только один человек? — спросил Сент-Герман.

— Может быть — да, а может, и нет, — ответила Ранегунда. — Мы не виделись с осени, и я не знаю… не знаю, как он себя поведет. Но знаю одно: душа его ищет покоя. А я постоянно вношу в нее непокой.

Сент-Герман почти физически ощутил ее боль и ровным, увещевающим тоном заметил:

— К чему бы сейчас ни стремилась душа вашего брата, следует помнить, что вы единственный человек, которого он избрал своим представителем в светском мире. Должно быть, у него сложилось верное представление о ваших достоинствах, иначе на вашем месте был бы кто-то другой. — Он помолчал, давая спутнице поразмыслить над своими словами, затем добавил: — Лучшего правителя для крепости Лиосан нельзя и желать.

Она взглянула на него.

— Вы и вправду так думаете? А на каком основании, позвольте узнать?

Темные глаза подернулись поволокой.

— Я ведь сын короля, — просто сказал Сент-Герман. — И до тридцатидвухлетнего возраста был при отце, пока нашу родину не растоптали захватчики. Я могу отличить, кто способен править, кто — нет.

Ветер донес до них звуки молитвенных песнопений, и Ранегунда поспешно перекрестилась.

— Но теперь вы купец, — насмешливо сказала она. — Как вам удалось примириться с такой переменой?

— Видите ли, я скорее алхимик, нежели обыкновенный торговец. А суть алхимии — изучение перемен.

— Да? — озадаченно спросила она и, осознав, что ведет себя слишком надменно, поспешила загладить вину: — Мне давно следует поблагодарить вас. За спасение раненых. И за попытки спасти Ньорберту с младенцем. Мой брат… будет вам очень признателен.