Равноденствия. Новая мистическая волна - Дмитрий Силкан

— Я хочу увидеть её, я хочу увидеть себя и весь этот огромный, потрясающий мир, — пусть даже ценою жизни!!! — мучительный крик вырывается из самой глубины сердца. — Я хочу видеть солнце, я хочу познать тебя, Господи!!!

Вся сила жизни, вся вера и никому не отданная любовь сливаются в этом порыве: "Я хочу видеть!!!"

И он чувствует свет — ослепительный после почти пяти лет темноты. Художник видит комнату, всходящее за окном солнце и картину…

Огромные чёрные глаза, казалось, вместившие в себя всю боль тысячелетнего мира, смотрят на него из розоватого тумана, напоминающего облако. Глаза, расположенные под углом друг к другу, но от этого ещё более живые. Губы, плавающие в пустоте под глазами, волосы, переплетённые с алостью фантастического платья… Лицо, лишённое очертаний, разбросанное в беспорядке по полотну, изрезанное морщинами локонов… И мастер вдруг понимает, что это — лицо его матери, лицо его души, лицо его жизни. Оно говорит своим безмолвием, оно кричит своей расчленённостью, оно своей неочертанностью вопит о неестественности войны, отнимающей зрение и красоту самого естественного — природы и человеческой души, превращающей в изуродованное — тело женщины под сапогами солдат.

Художник стоял, не в силах отвести взгляда от своего безумного творения. Он ещё не понимал, что снова видит, что потрясающая сила искусства, даже искажённого до неузнаваемости, вернула ему жизнь. Отдав себя, он обрел себя.

И тогда, потрясённый, он упал на колени и, протянув худые руки к сияющему в окне солнцу, закричал так, что услышал и проснулся весь мир: "Велики деяния Твои, Господи!!!!!"

А лицо с портрета смотрело и улыбалось: улыбались отдельно губы, отдельно — глаза, и даже чёрные морщинки локонов на фантастической бесформенности платья — чёрное на красном.

…И где-то далеко, неслышимые из-за расстояния, радостным треском встречали восход солнца пулемёты — продолжалась безысходная бойня…

Сергей Рябов

Трактат о желании

1. — Все желания исполняются.

Притом именно все. Любые, самые древние, настоящие и будущие. Из жизней всех, сон о которых и сейчас неотступен. В этом радость и страдание. И рай и ад и покой здесь. Самая мелкая мыслишка и то где-то оживает, плоть обретает. Уж и не помним о ней, а она тут как тут, выглядывает человеком, горем, радостью нечаянной, а то и звездой неведомой.

2. Все желания исполнены.

Нет и мига между желанием и его исполнением. Просто не всегда явлен нам тот мир, где произошло это. Почему? Не хотим видеть его. Побаиваемся. Или видеть не хотим. Каждый раз в новом месте просыпаемся. А сколько меня и тебя сегодня умерло, родилось и начала, без конца которое, достигло, — кто знает? Чего только на ум не приходило за часы последние, а за годы… Всё уже есть. Но неизменно всё и едино. Расходятся тропки образа моего, и в сад и в горы. Встречаются, бывает, но неисчислимы они. Во всех стихиях живы. Но сколько ни есть их, — все мои, даже где и твой путь лежит, мысль моя желанная.

Мысль — плоть и вещество есть. Неразделимо всё. Вещество — это Свет, а Свет — это Ум.

3. Думает человек, что не знает, что хочет.

И жизнь и смерть и сам себе, — кажутся непонятными. Говорим об одном, думаем о другом, третье делаем. Бывает, сами уничтожения хотим, а как увидим — плачем. Радости и уюта хотим, а как приходят они — маемся. Хаос. Бездна внутри. Страшна она, но и откровение несёт о непознаваемом. Рядом оно. Здесь. Глядит в глаза наши и узнать облик свой в нас хочет. Тупость и потерянность чистоту и цельность неузнанную показывают. Прекрасен и блажен человек в незнании о себе, ибо нет незнания совсем, хотя и во сне следует неотступно. Манит, уговаривает, смеётся.

Надеемся и боимся в миг единый одновременно. От этого и мир страшным бывает, злым и неродным. Беды сами желаем, себе ли, другим ли, разницы, то нет особой. Ведь «Я» — это «Ты». Потом удивляемся и слёзы льём.

Начало мудрости — себя во всём, хоть на миг малейший, узнать.

4. Нет желаний у человека.

Есть воспоминание о себе, которого, любимого, и нет вовсе. Мир видимый, плоть наша. Реки, горы, города и птицы — мысли и чувства, какие старые совсем, какие из времён неведомых. Время — одежда от непогоды. Небо — о прошлом, никуда не девшемся, память. Сами с собой в прятки играем. Натешиться не можем. Плохого ничего тут и нет, быть может. Что за желания у того, кто во всём и вовне?

5. Желания появляются, когда привидится, что не в совершенстве изначальном находимся, когда блаженство, ни от чего не зависящее, не чувствуем.

Хотим добавить нечто, а всё уже и так закончено в подвижности и новизне своей. И мы сами и отсутствие нас. Есть мы или нет, кто знает, а для глупцов споры мёда и вина слаще и приятней. Истина и в молчании и слове, но как только подумаем о ней, то сразу вне её обретаемся. Как можно вопрошать о ней? Время — это вечность неузнанная. Только вечного хотим, так всё в движение приходит и новый мир рождается, бессмысленным и страдающим себя мнящий.

В касании случайном полнота всего живёт, во взгляде и звуке всё совершенство и великолепие есть, но не узнаём себя, думаем, что бежать надо куда-то, изменяться, совершенствоваться. Плохо и одиноко человеку с собой. Но и тайна здесь есть. Совершенна потеря единства для пребывающего вне знания и незнания. Не бывает потерь или приобретений. Но не хотим этого, поэтому страдание всегда рядом бродит, в окна заглядывает.

Жжёт желание, жалит, уводит от полноты, ограничивает краёв не имеющее. В муках рождаются миры новые, потому что придумали и возжелали единство, которого не было и нет. Много богов, много единств, много истоков. В нас всё.

6. Блаженны желания все, ибо все они начало, с концом нераздельное, ищут, в настоящем пребывая.

Страшны и люты бывают они, когда для света не прозрачны. Врага убить, женщиной овладеть, храм построить, воды напиться, гостя накормить — всё поиск себя, коего никогда не было. Но если до времени не различать желания, то боль и отчаяние вечности уподобятся. Ничего, кроме себя, ни создать, ни разрушить нельзя. Бывает, огонь не греет, а жжёт. Вода топит, а не жажду утоляет, ветер не прохладу даёт, а иссушает. Небо мечом обращается. Если себя в стихиях не узнать, то всякое привидеться может.

7. Силу открыть надо для желания правильного.

Если думается, что не твоя она, то так и будет.

Только вот бороться с кем? Сила приходит, когда видно, что все враги в тебе и пребывают, твои желания и страсти и есть. Какие враги, если совершенно всё? Нужна борьба, иначе всё не проявится и небо бездонное, голубое не откроется. Блажен воин.

8. Истинное желание только одно всегда: в покое вечнодвижимом и светоносном побудиться. Вспомнить, что никогда из него не выходили, и потерей его небывшей насладиться.

Любое желание — это попытка рогов мира двоящегося избежать, от начала соединённое соединить. Единорог алатырь-камень внутри нас на горе древней хранит. Все желания камень этот исполняет. Не хотим знать его, покой и движение в свете являющий, поэтому страданию причастны.

9. Желание в миг однажды видит и осознаёт себя, исток свой понимает, с океаном безбрежным совпадающий.

Красота во всём первозданная будет, два зеркала друг против друга окажутся. Светом сияет ошибка всякая. Солнца какие увидим! Радуга ночью леса и травы осветит вдруг. Всё, как и сейчас, совершенно было и будет. Возможно, пойдёт снег…

Встреча на дороге

Длинный, высокий, покосившийся деревянный зелёный забор. Раннее подмосковное утро.

Огромная луна серебряной диетой всё ещё висит над горизонтом.

Солнышка пока нигде не видно, но лучи его уже явно придают цвета и формы деревьям, цветам, траве и лопухам.

Свежесть везде необычайная. Дышится очень легко, — наверное, ночью была гроза.

Жители посёлка ещё спят, только по узкой дороге между огромными, заросшими лесом и грибами старыми довоенными дачами идёт человек с рюкзаком…

Маленькая усатая серая мордочка высовывается из почти незаметной щели и безмолвно вопрошает почему-то: "Кто ты, путник? Откуда? Нужна ли тебе твоя дорога? Куда идёшь, старина?".

Обычно крысы даром речи и тем более вопрошания не обладают, но эта явно была очень талантлива. Хотя, возможно, она даже и не понимала, да и не могла понять, что её чёрные глазки вообще могут хоть что-нибудь значить…

Она очень любила свою старую дачу, её бабушка тоже здесь жила и кормилась. Та рассказывала ей о многом: о детском смехе, который случался здесь летом, об игре в преферанс на веранде, о весёлых и сильных людях, которые пропадали в одночасье.

Сзади оставались пирамидки и желтоватые треугольники сыра, окруженного мелкой крошкой восхитительного продукта под названием «Российский», "Пошехонский" и даже «Эдемский», и недолгая дорожка от дома до границы с туманным и странным миром, в бытии которого за забором она всегда сомневалась.