Все совпадения случайны - Рени Найт

Он пил пиво и курил. На нем была бледно-зеленая футболка. Он повернулся и посмотрел на нее. Она смутилась: кажется, он успел перехватить ее взгляд. И с чего это она на него уставилась? А потому, что он был открыт взгляду. Потому что он был единственным, кто стоял спиной к морю и не проявлял интереса к величественному зрелищу солнечного заката. Он смотрел в сторону променада, и, поймав его взгляд, Кэтрин улыбнулась. Это не был флирт, это была чисто инстинктивная реакция, пусть даже сам он не послал ей и подобия улыбки. Просто ей не хотелось показаться нелюбезной. Она была на отдыхе. Вот и улыбнулась. На улыбку он опять-таки не ответил и от этого показался старше, чем был на самом деле. А она ощутила какую-то неловкость, поняв, что он знает, что она здесь одна.

Стараясь не выдать смущения, продолжая читать, она потянулась за миндалем, но угодила пальцами в маслянистые анчоусы, поэтому, чтобы не заляпать книгу и бокал с вином, ей пришлось оторваться от книги и нащупать салфетку. Тут она заметила, что он все еще сморит на нее, поднимает, как бы чокаясь, бутылку пива и, можно сказать, улыбается; заметила, но вида не подала, а просто вытерла пальцы и подцепила анчоус трубочкой от коктейля. Посмотрела на часы. Без четверти девять: еще пятнадцать минут, и она пойдет в гостиницу.

В глаза ей ударил свет. Вспышка от его фотоаппарата. Но на снимке не красивый, нежно-розового цвета, полукруг заходящего солнца. Камера была направлена в ее сторону. Она вспомнила, как смутилась, решив, что ее-то он и снимает. Хотя вообще-то, скорее всего, он хотел запечатлеть променад на фоне заката, когда здания освещают косые лучи опускающегося в море солнца. Да и располагается он ниже, под таким углом странно было бы ее снимать. Особенно в широком формате. Дорогая аппаратура для такого молодого человека. Она одернула юбку, стараясь прикрыть колени, и скрестила ноги. Это напомнило ей эпизод из какого-то фильма, и она подумала: может, лучше принять прежнюю позу, но остановила себя. Да что это такое с ней творится?

Она вспомнила, как ей стало не по себе. Она уже отвыкла быть одна на виду у всех, когда тебя таким вот образом разглядывают. Она не знала, как ей быть. И уж вовсе не представляла, что сделанные в тот вечер фотографии много лет спустя достигнут ее дома и муж швырнет ей их в лицо. Треугольник, состоящий из кружева и тьмы, волос, кожи и тени. Единственное, в чем она тогда отдавала себе отчет, так это в ощущении, которое испытала, поняв, что привлекла его внимание. Оно вызвало неловкость и в то же время, надо в этом признаться, возбуждение. Сейчас она заставляла себя вспомнить, как, сидя тогда на террасе с бокалом вина и анчоусом, наколотым на пластмассовую трубочку, думала, что скоро окажется в постели одна, проведет ладонью по телу и у нее возникнут разные мысли, и они будут об этом мальчике. Она кляла себя за эти воспоминания, тем более что мысли о сексе с совершенно незнакомым мужчиной были прерваны телефонным звонком. Это ваш муж, пояснил подошедший к столику официант. Он звонит вам на ресепшн. Она перекинула через плечо сумочку и, оставив недопитым бокал вина, последовала за официантом в гостиницу.

Разговаривая с мужем, она краем глаза заметила, что молодой человек тоже вошел в гостиницу, и сердце у нее подпрыгнуло – нет, не от возбуждения, от тревоги. Он пересек холл, прошел мимо нее. Она вспомнила, что удивилась тогда, почему его никто не остановил, но так уж получилось. На шее у него висел дорогой фотоаппарат, лицо у молодого человека было привлекательное. Она отвернулась, стараясь сосредоточиться на разговоре с Робертом, сказала, что очень по нему скучает. Он сказал, что любит ее, она ответила теми же словами. Да, она тоже его любила. Тогда. А сейчас? Ей не хотелось думать об этом, она не могла об этом думать – пока. Но вспоминала она не сам разговор с мужем. Она вспоминала, как, вешая трубку, чмокнула мембрану и, повернувшись, увидела молодого человека сидящим перед стойкой бара. Перед ним стояли два бокала, и он, не отрываясь, смотрел на нее. На соседнем табурете лежала его сумка. По-прежнему не отрывая от нее взгляда, он взял ее и поставил на пол. И улыбнулся. Наконец. Улыбнулся непосредственно ей.

– Ты когда вернулась?

Кэтрин открыла глаза и посмотрела на мать.

– Недавно.

– Что, сегодня раньше отпустили? – Она улыбнулась, и Кэтрин на мгновение представилось, что мать спрашивает про школу: не отпустили ли, мол, раньше с уроков? Но нет, не может быть. Так далеко дело еще не зашло.

– Просто покончила с делами на сегодня.

– Больше голова не болела, дорогая?

У Кэтрин слезы подступили к глазам. Мать могла что-то знать, могла и не знать, но это не имело значения, потому что одно-то уж она всегда знала точно – она знала, что нужно ей, Кэтрин. А нужно ей, чтобы о ней позаботились, ни о чем не расспрашивая. Чтобы рядом был человек, верящий, что она – не монстр, и в то же время не требующий и не ждущий никаких объяснений.

Глава 39

2013, лето

Большую часть дня Ник провел в спальне, покуривая травку: он уже придумал отговорки на тот случай, если папа вернется домой рано, но этого не случилось. Уже десять вечера, он снова у отца, дверь заперта, окна распахнуты. Он свернул очередной косячок, включил свет и перегнулся через подоконник. Комната для гостей была расположена прямо над кухней, и, глядя вниз, он видел отца через стеклянную крышу пристройки. Тот мыл посуду после ужина, и Ник понимал, что надо бы ему помочь, но ведь папаша не остановил его, когда он уходил. Он распрямился – так отцу, если он поднимет голову, будет легче увидеть его. Неужели он не почувствовал снизу запаха дыма? Этого не может быть, наверняка чувствовал. Впрочем, даже и в этом случае вряд ли что-нибудь скажет. Ему не захочется раздражать Ника. Жить с родителем под одной крышей нелегко, но так можно сэкономить деньги. Именно это заставляло его молчать, стиснув зубы, когда во время ужина отец расспрашивал про работу. Слава Богу, еще по телевизору показывали футбол, это помогло дотерпеть трапезу до конца.

Ник упал на кровать, успев заметить в зеркале свое отражение. Выглядел как покойник, лицо совершенно белое. Он поставил ноутбук на грудь, откинул крышку и представил себе тот неземной цвет, который, должно быть, приобретала его кожа при свете мерцающего экрана. Каменный саркофаг неизвестного молодого человека с книгой жизни в руках. Под оглушительные приветственные возгласы присутствующих он во всеуслышание заявлял о своем возвращении в мир. Виртуальные незнакомцы, виртуальные друзья. Он пробирался через толпу, мягко прикасался к протянутым рукам, стараясь никого не пропустить, наслаждаясь всеобщим вниманием. Он счастлив вернуться в мир живых, но и само его присутствие – дар людям.

Он услышал, как отец пожелал ему спокойной ночи, откликнулся, но с равным успехом мог бы пролаять, как собачонка, – изданные им звуки лишены смысла. Отец застал его посреди беседы, и он не хотел, чтобы его прерывали, его пальцы выбивали дробь, посвящая случайных встречных, кем бы они ни оказались, в его мысли, в его устремления. И кое-кто пытался понять услышанное и искушал его, призывая покинуть свое убежище. Далеко идти не надо – всего лишь за угол, там райский уголок, где они собрались поболтать. Настоящая дыра, если честно, но стоило закрыть глаза, и все прекрасно. И вонь быстро перестаешь ощущать. Не то чтобы из таких походов стоило делать привычку – так он и не делал. Просто наведался пару раз, неслышно уходя из дома, когда отец спал, и непременно возвращаясь к завтраку, когда, уже переодетый в рабочий костюм, присоединялся к отцу за столом. После таких бдений разговор, правда, поддерживать было трудно, но папа все понимал. По утрам Ник никогда не бывал в форме.

Но сегодня все было иначе. Сегодня он хотел остаться дома. Он получил весточку, которую хранил до последнего, – предназначенное только ему персональное послание от нового друга. И едва ли не впервые в нем был оттенок правды. Он отдавал всего себя – один на один, их было только двое. И он – всего лишь ребенок, доверчиво глядящий на Ника снизу вверх, ловящий каждое его слово.

«Ну, как ты там?» – спрашивал Ник, и друг спешил поведать, что произошло со времени их последнего разговора.

У них много общего. Больше, чем можно было бы подумать, с учетом разницы в возрасте. Взять хоть эту чертову книгу, единственную, что попалась Нику на глаза за много лет. Ник признался, что прошелся по ней по диагонали, всю не прочитал, сразу заглянул в конец – и можете себе представить? Он-то теперь может. Собеседник пролистал рекомендованные ему главы – про секс. Чуть пресновато, милый. Может, что-нибудь еще в том же роде? И Ник послал ему нечто поострее, чем в книжке. Ник старше, он повидал побольше. Следуй моему совету: не поступай в университет, наплюй на Бристоль или Манчестер, оставайся в Испании, в Испании светит солнце. Приятель жадно вслушивался в слова Ника, ему нужны новые указания, и Ник не скупился на них. Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее по пустякам, говорил он. Не то чтобы он был такой уж говорун – но говорил и говорил, не мог остановиться, про то, чего никогда вслух не произносил – и ты никому не говори, – а Джонатан ловил каждое слово, соскальзывающее с пальцев Ника, и требовал еще и еще, хотел знать про девушек, с которыми Ник спал, и о его рабочих планах, и том годе, что он провел, путешествуя по Соединенным Штатам. Джонатан все хватал на лету, впитывал в себя, усваивал.