Блаженство греха - Энн Стюарт

Его здесь нет, потому что она его не ощущает. Только прикосновение рук, идеальная эротическая фантазия. Бестелесный дух, ласкающий ее с единственной целью услужить. Он не причинит ей зла, этот ночной призрак. Теперь она знает это и утопает глубже в матраце, позволяя телу принимать ласки, которых оно так жаждет.

Его рот тоже здесь. Губы прижимаются к шее сбоку. Он ласкает ее языком. Она содрогается, несмотря на жару, хватается за матрас, а его голова спускается ниже. Никакой тяжелой массы волос, которые касались бы ее, нет, поэтому она говорит себе, что эти сочные, чудесные губы принадлежат не Люку. Рот накрывает ее сосок под тонким хлопком майки и глубоко втягивает…

Потом какой-то звук. Глубокий звук самой настоящей страсти, который никак не может исходить от нее. Она не испытывает страсти, не желает мужского рта на своей груди. Не желает…

Он отпускает ее грудь, теперь покалывающую, влажную, и накрывает ее своими длинными чувственными пальцами, перемещаясь к другой груди. Она снова стонет, выгибает спину, и ей хочется вновь почувствовать его руку между ног, в этот раз под тонким хлопком трусиков, хочется, чтобы он забрался на кровать.

А потом он перестает прикасаться к ней. Она ждет шуршания одежды, какого-то обещания, продолжения, но молния освещает комнату как днем, и глаза распахиваются. На короткий ошеломляющий миг она видит его, а потом комната снова погружается во тьму, и раздается оглушительный раскат грома.

Она кидается через кровать к лампе, щелкает выключателем, готовая испустить крик ярости. Но комната пуста. Дверь по-прежнему заперта, стул на прежнем месте. Окно, которое ей удалось приоткрыть, недостаточно широко, чтобы в него пролез человек. Как, скажите на милость, ей могло показаться, что она видела Люка Бардела в своей комнате?

Рэчел снова откинулась на подушки, заставив себя делать глубокие, успокаивающие вдохи. Как глупо. У нее бывали эротические сны и прежде, хочет она признавать это или нет. Раньше она просыпалась, как от толчка, когда тело охватывали спазмы. Так было и теперь, только молния разбудила ее раньше, чем тело получило освобождение, в котором отказывает мозг.

Люк Бардел никак не может быть даже в Алабаме, а уж тем более в доме своего заклятого врага. Это все был сон.

И тут она опустила глаза и увидела влажный круг на ткани, прикрывающей грудь.

Люк Бардел был тенью в ночи. Он чертовски возбудился, но решил пока оставить все как есть. Было в этой ситуации нечто такое, что забавляло его. Если бы Рэчел Коннери узнала, насколько сильно возбуждает его, то, наверное, пришла бы в ярость. Или побежала в ванную, и ее бы вырвало. Как в Санта-Долорес.

Ах, но когда она спит или одурманена лекарствами, это совсем другое дело. Она мурлычет, как котенок, под его ласками, выгибает спину и предлагает холодное, непорочное тело, которым он в последнее время просто бредит.

Люк и сам не знал, почему. Ее не назовешь ослепительной красавицей, и она слишком нервная, чтобы быть искусной в постели. Но все это, похоже, не имеет значения. Он говорил себе, что все дело в брошенном ему вызове, но понимал — дело не так просто. Он соблазнял девственниц и лесбиянок, женщин, которые считали себя уродинами, женщин, которые считали себя фригидными. Он спал с женщинами, которые ненавидели его, и с женщинами, которые его любили. Победа над Рэчел Коннери не принесет ничего нового.

Но ему все равно хотелось этого. Он думал о ней беспрестанно. И, как ни странно, не только ее тело пробуждало в нем неукротимую жажду обладания, но и этот затравленный взгляд, появлявшийся всякий раз, когда она думала, что никто не видит.

Черт, он пробыл в пустыне слишком долго, и тело лишний раз напоминает об этом. К осени он слиняет оттуда с кругленькой суммой, которая позволит без забот прожить следующие, скажем, лет пятьдесят. Он собирается исчезнуть, построить для себя новую жизнь. Не будет больше Люка Бардела из Коффинз-Гроув, штат Алабама. Как и Люка Бардела из «Фонда Бытия». Не будет больше ни плохого парня, ни мессии. Оставшуюся жизнь он проживет просто человеком. Ни больше ни меньше.

Люк остановился в темноте, чтобы зажечь сигарету. Втянул дым глубоко в легкие. От запаха в доме Эстер неудержимо потянуло курить, и следующие несколько дней ему никто не помешает отдаться этому пристрастию. В то время как Люк Бардел духовно совершенствуется, восполняя свои силы в уединении и медитации, плохой парень из Коффинз-Гроув рыщет в округе. И его добыча начинает метаться.

Он взглянул на дом Эстер. Рэчел не выключила свет. Перепугалась, должно быть, до смерти. Сон у нее глубокий, и он не мог не дотронуться до нее руками, ртом, посмотреть, как далеко удастся зайти, прежде чем она проснется и закричит. Если б не тот проклятый удар молнии, ему, возможно, удалось бы раздеть ее.

Колтрейн должен быть где-то поблизости, наверное, ищет его. Шерифу не понравится, если узнает, что Люк ходил в дом Эстер. Никому не станет лучше, если Эстер продырявит его, о чем давно мечтает. Разве что Рэчел Коннери вздохнет с облегчением.

Он скользнул в темноту, тихо насвистывая. В голове крутился «Дьявол явился в Джорджию». С чего бы? Да и какая разница. В ночи он невидим, никто не знает, что он здесь, и он свободен. Пусть ненадолго, но свободен.

— Что-то не похоже, чтобы ты хорошо спала, девонька. — Эстер Блессинг плюхнула перед ней тарелку с чем-то жирным. Рэчел стало дурно при виде ярко-желтых яиц, колбасы и кучки чего-то, похожего на овсянку.

— Гроза не давала спать, — слабо отозвалась она и потянулась за кофе в тщетной попытке взбодриться. Уснуть потом так и не получилось. Рэчел еще долго лежала на кровати, всматриваясь в темные углы, с замиранием сердца ожидая нового появления призрака. И чем дольше смотрела, тем больше убеждалась, что его здесь быть не могло. Он не смог бы ни войти, ни выйти из комнаты, до отказа набитой всякими безделушками, чтобы что-нибудь не свалить.

— А я сплю как младенец, — ухмыльнулась Эстер. — Вот что значит чистая совесть.

Глядя на самодовольную старуху, поверить в ее чистую совесть было трудно.

— Наверное, я сегодня уеду, — сказала Рэчел, делая попытку размазать еду по тарелке. Ей удалось проглотить кусочек тоста, но большего привередливый желудок не позволял.

— Уже узнала, что хотела? Какая шустрая.

— У меня такое чувство, что я в этом городе нежеланная гостья.

— Что верно, то верно, — закудахтала Эстер. — Город живет за счет того сатанинского отродья. Они не хотят, чтобы ты вмешивалась.

— А вы? Я думала, вы ухватитесь за возможность разоблачить истинную сущность своего внука.