Анатомия одного развода - Эрве Базен

– А детей известили? – спросила мадам Давермаль.

– Я думаю, да, – ответила мадам Милобер.

Бабушка Феликса явно не разделяла интереса, проявленного к этому вопросу мадам Давермель – общей бабушкой всех детей. Мадам Давермель, несколько обеспокоенная, нахмурилась: до сих пор Одиль вела себя вполне достойно с Четверкой, но не выдвинет ли она инстинктивно на первый план своего младенца – ведь для нее по семейному счету он вовсе не пятый.

– Я звонил сегодня утром Алине, – сказал Луи.

– Она способна скрыть от детей, – ответила бабушка Давермель.

– И правда, странно, что Ги сюда не примчался, – заметила Одиль, тормоша своего маленького, задремавшего у ее груди.

– Во всяком случае, – продолжал Луи, – Алина не обязана опускать к нам детей до двадцать восьмого числа и не сделает этого. Она так и сказала. Она совсем круто повела дело с того дня, как Роза имела неосторожность сказать сестре, что предпочла бы жить у меня. Теперь нахмурились Милоберы: нужно ли перед «свидетельством новой любви» распространяться о досадных последствиях старой? Но мадам Милобер не удержалась и продолжила тему:

– А вы думаете, Роза на самом деле?..

– Да. Роза и Ги оба этого хотели бы, но ведь Алина их не выпустит, – заметил Луи, желая ее успокоить.

Он выразил свое сожаление таким тоном, что Одиль, вытирая ротик срыгнувшему сыну, подняла усталые веки.

– Роза и Ги? – повторил мсье Милобер.

В этом восклицании сквозил подтекст: можете себе представить, моя дочка, которая до сих пор была у вас единственной, вдруг за один год обзавелась тремя ребятишками, из них двумя приемышами! Луи встретился взглядом со своим отцом и тут же отвел глаза, посмотрев на Феликса: у него на щечке появилась белая полоска, а мягкая головка, слишком еще тяжелая для его морщинистой шейки, на которой трепетала голубая жилка, откинулась назад. Луи и так уже много сказал. Он не признается, что его охватила грусть, оттого что он не увидел у этой постели Четверки. Он не расскажет ни о медицинском заключении, которое получил, хотя письмо и было отправлено по ложному адресу, ни о старом автомобиле, отданном бывшей жене, которая вместо благодарности лишь заметила: Спасибо и за такую рухлядь! – хотя владелец гаража предлагал Луи вычесть четыре тысячи франков из стоимости новой машины за сдачу старой. Луи продолжало казаться, что из-за него Алина столкнулась со многими трудностями, что он ей чем-то обязан; и она этим так пользовалась, что многих это могло бы шокировать. Четыре тысячи франков! Если бы Одиль узнала... Луи погладил руку жены. Бабушки склонились над плотно запеленатым ребенком, укрытым тремя одеяльцами, передавая с рук на руки сверток, чтобы положить его в белую колыбельку. Дамы учтиво обсуждали меж собой фамильное сходство новорожденного. Подбородок – ваш. А наши – ушки, может, еще глаза, если останутся такими голубыми. Они-то, конечно, голубыми не останутся, но по крайней мере Феликс не будет иметь ничего общего с семьей Ребюсто.

Ветер сотрясал будку телефона-автомата, пока Ги рылся в карманах. У него осталась только одна монетка из тех пяти, что ему дают. Кроме того, у него есть еще сберегательная книжка, неприкосновенная, тетушки и бабушка пополняют ее мелкими суммами. Зато будут высокие проценты, малыш! – заверяет его Ме; Все проценты съест девальвация! – заверяет отец. У Ги есть еще и копилка, настоящая, осязаемая, но он ее прячет на вилле «Вдвоем» – из элементарной предосторожности после обыска и немедленной конфискации пятидесяти франков, когда мать сказала: Я тебе даю по пять франков в неделю. Если у тебя больше, значит, тебе их дал отец и он хочет купить тебя своими подарочками.

Только одна-единственная монетка у Ги, и нельзя упустить последнюю возможность. Кончиком карандаша Ги переправляет надпись на стекле. Изречение Дурак тот, кто это прочтет! превращается в Дурак тот, кто это зачеркнет. Потом он набирает номер фирмы «Мобиляр», вслух говоря себе: Если папы там нет, я пропал. Но телефонистка с акцентом, характерным для жителей Бордо, который он всегда узнает, уже напевно выговаривает: Тебе повезло: твой папа только что вернулся.

– Привет, Фиделио!

– Привет, мой птенчик!

Это пароль. Изобретение Розы. Хотя опера «Фиделио, или Супружеская любовь» меньше всего подходила к образу жизни Луи, но, согласно мнемотехнике, это слово великолепно укладывалось в цифры 345-35-40.

– Все еще ничего, папа?

– То есть как ничего? – прорычал телефон. – Феликс родился еще в воскресенье вечером, через три часа после вашего отъезда. Я известил твою маму в понедельник утром. – И у Лун невольно вырываются злые слова.

– Зачем ты нервничаешь, папа? – говорит Ги. – А что ты думал? Что она отведет нас в больницу с букетом цветов для Одили? – И несколько покровительственно, с высоты своих одиннадцати лет, добавляет:

– Не беспокойся. Остальным займусь я сам.

Рука мадам Равер, украшенная перстнем с аметистом, поднялась, описав в воздухе кривую, и Роза, стоявшая из песчаной дорожке пустого школьного двора, где ветер поднимал маленькие желтые круговороты пыли, увидела, как исчезли за поворотом на улицу последние группы детей с ранцами на спине. В эту минуту показался Ги – он бежал им навстречу.

– Кто это сказал вам о Комитетах надзора, черт побери? – спросила директриса. – Хотя это, пожалуй, неплохая мысль... Я могу дать вам адрес мсье Гордона, президента местного Комитета Но вы должны забыть, от кого вы этот адрес получили, понятно? – Рука с аметистовым перстнем легла на плечо Розы. – Но мсье Гордон скажет то же, что и я: «Подумайте, моя деточка. Ваша мать и так уже настрадалась».

Ги прибежал весь взлохмаченный, в разлетающейся, как крылья, перелине и, вытянув острую мордочку, хвастливо затрещал как пулемет. Он начал издали, не обращая никакого внимания на присутствие мадам Равер:

– Вот так здорово! Братик родился три дня тому назад. И мама, оказывается, знала...

– Бог ты мой! – выдохнула директриса.

Агата, у которой есть собственный ключ от дома, пришла раньше всех – как раз вовремя, чтоб схватить телефонную трубку и принять на себя первый раскат дальней грозы.

– Папа, папа, – успела она вставить, – ты ведь не с мамой говоришь. Она ушла за покупками. Это я, Агата...

Только она повесила трубку, как в замке скрипнул ключ. Явился Леон и сразу прошел к себе, сестра последовала за ним, и начались перешептывания.

– Однако! – сказал Леон. – Это уже, пожалуй, слишком.

– У мамы есть на то причины, – возразила Агата. – Если тебя интересует мое мнение, то я думаю, нам не надо вмешиваться, – докончила сестра и затянула на нем потуже галстук.

Бесшумно повернулся ключ в замке, и появилась Алина, хмурая, с опухшей от воспаления надкосницы щекой.

– Младших нет еще? – пробормотала она. И, не дождавшись ответа, пошла в кухню, зло бранясь по дороге.

– Что, Роза поселилась там насовсем? У нас не семья, а куча шариков <Во Франции среди детей, особенно в рабочих кварталах, популярна игра в маленькие стеклянные или каменные шарики> – каждый стремиться закатиться куда-нибудь подальше. А я что тут делаю, скажите, я-то кто? Только прислуга?

Алина и правда мать-служанка; она принялась швырять тарелки, кастрюли. Ах, какая мерзкая история! Красотка нарочно сообразила себе младенца, чтоб реабилитироваться в глазах людей, превратить Луи в няньку и оттяпать долю Четверки.

Нет, тут нельзя ликовать да еще позволять этим дурачкам прославлять ее самую опасную соперницу. Но возможно, умолчание тоже было ошибкой. Рефлекс страуса. Конечно, неплохо, что Роза и Ги сразу не отправились туда, к колыбельке, пусть там думают, что они относятся к этому событию с полным равнодушием.

Но придется еще с ними объясняться, как-то оправдываться.

Медленно движется стрелка стенных часов. Алина успевает промолоть остатки мяса, смешать его с хлебным мякишем. Кладет в духовку котлетки, и в эту минуту у входной двери наконец раздается звонок. На полчаса опоздала, моя доченька, погоди же! Лучший способ защитить себя – сразу перейти в наступление:

– Ну, и где же вы таскались?

Они входят вместе в глубоком молчании, ранцы на плечах. Ладно, все ясно. Только откуда они могли узнать? Наверно, из запрещенного источника? Она, Алина, как молчала, так и будет молчать, выжидая, пока противник разоблачит себя.

– Нас задержала директриса, – спокойно ответила Роза, распространив сообщение на двоих.

Никаких подробностей. Ги, который обычно хитрит, сейчас очень уверен в себе. Роза тоже кичливо выпятила грудь – они просто невыносимы.

Алина резко схватила дочь за руку:

– Что вы от меня скрываете?

– Скорее нам следует спросить тебя об этом, – говорит Роза.

Алина поворачивается, ища взглядом старших – даже если они не вмешиваются, одно их присутствие будет для нее поддержкой. Но их здесь нет, укрылись в комнате Леона, наверно, заранее решили удалиться. Рука, держащая