Драконье лето - Олег Игоревич Кожин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом Егор куда-то исчез. Все исчезло. Мир сделал сальто-мортале, плавно опустился на Варю, поместив ее в центр себя. Шершавая теплая ладонь провела по ее щеке, ненадолго приведя в чувство. Варя вздрогнула. В небе над ней висело лицо бабы Тони, желтое, как луна. Так вот куда тащил ее бука-Егор!
Сил сопротивляться не осталось. Даже плакать было невмоготу. Голова кружилась от нехватки кислорода. Грудь раздирало от хрипов. Но в небесах загорались огни. Снег перестал, и, самое главное, пропал навязчивый запах мороженого мяса. Вместо него ноздри уловили аромат бензина, а следом уши пронзил привычный шум оживленной дороги.
Страшное, исполосованное морщинами лицо бабы Тони пропало, уступив место настоящей луне. Легкие распирало от углекислого газа. Невесомая Варя поднялась в воздух и поплыла мимо теплых квадратов, источающих медовый свет. Не сразу она поняла, что это окна. Обычные окна обычных домов, в которых живут самые обычные люди.
Пропиликал домофон, хлопнула дверь, зазвенел звонок. Варя окончательно переместилась в мир звуков. Тут было совсем не страшно, и откуда-то издалека взлетал, как ракета, взволнованный мамин голос. Ей отвечал твердый, незнакомый, какой-то медлительный. Варе стало смешно от мысли, что мама разговаривает с гигантской черепахой. Уютно затарахтел небулайзер, впрыскивая в измученные легкие лекарство. Вдох, чистый, глубокий, раздался где-то далеко-далеко, в космосе, и Варя потеряла сознание.
* * *
Егор действительно оказался диковат, но букой не был. Сторонился, не смотрел в глаза, на россыпь Вариных благодарностей глухо буркнул «незашт». В итоге разговорился, хоть и продолжал прятаться под капюшоном бессменного спортивного костюма. Варя удивлялась, как ему не холодно, Егор лишь пожимал плечами:
– Привык уже. Я в Лес часто хожу. Там теплому нельзя – враз сожрут.
Варя ежилась, хотя после приступа ночные блуждания по Лесу помнила смутно. Медленное неутомимое шарканье и похожие на скользких змей деревья – вот и все, что сохранилось в памяти. И еще тьма, бесконечная, безраздельная, в которой может скрываться что-то похуже гигантских змей. Хотя какая, в сущности, глупость – змеи в зимнем лесу! Но поступательные рывки глянцевых чешуйчатых тел, впивающихся в ледяную землю, не получалось списать на бред или сон. Если бы не Егор… брр, представить страшно!
– Тебе лучше уже?
– Лучше, намного. Правда, доктор еще не разрешил на улицу выходить. Меня вообще хотели в больницу забрать…
Егор ковырнул снег кроссовкой. Тоже совершенно не зимней.
– Это болезнь какая-то?
– Ну да. Если бегаю быстро или волнуюсь, сразу воздуха не хватает. Приходится с баллончиком ходить. У мамы моей тоже в детстве такое было, а потом прошло само, с возрастом. Как фамильное проклятие. – Варя смущенно улыбнулась. – Только у меня не проходит никак.
– Фамильное, – проворчал Егор. – У тебя, кстати, смешная фамилия. Теплая и смешная. Я давно такого не слышал. Ле-то.
Он покатал слово на языке, причмокивая.
– Откуда ты знаешь мою фамилию? – удивилась Варя.
Не поворачивая головы, Егор недружелюбно зыркнул на детскую площадку, где резвились сестрички Ярвинен. Как так получается, Варя не понимала: она почти не видела глаз Егора, но безошибочно улавливала, куда он смотрит. Сестрички, припечатанные тяжестью злого взгляда, юркнули за снежную крепость.
– Ууу, паразитки! – Егор сплюнул. – Зла на них не хватает.
Ругался он сочно, по-взрослому. Варя покраснела и торопливо продолжила:
– Раньше было Летó, с ударением на «о». Только все равно все неправильно произносили. Бабушка наша решила не мучиться и поменяла. Это еще в середине прошлого века было…
– Не, Лето – это хорошо. Это красиво. Здесь уже давно зима. Зима – это холод, а холод – это смерть. Кое-кому это очень нравится… Кое-кто тут очень не любит лето… – Он издал странный звук, который можно было принять за вздох. – Ты ведь больше не придешь сюда?
Егор не повернулся, не посмотрел в лицо, отчего казалось, что он не спрашивает, а утверждает. Варя стушевалась и отчего-то покраснела еще сильнее. Спрятав руки в карманы, она раскачивалась с пятки на носок, не зная, как ответить.
– Нет… То есть да… То есть я собиралась… – выдавила она. – Когда ты меня через Лес вел, я про себя решила, что если я не… если все обойдется, то я сюда больше ни ногой!
– И все-таки ты стоишь здесь сразу двумя ногами, – механически констатировал Егор.
– Сложно оказаться где-то, просунув туда только одну ногу!
– Самое умное, что ты можешь сделать, это не приходить сюда больше. Никогда. Сама видишь, ничего хорошего из этого не получается.
Он опять сплюнул под ноги. С площадки осмелевшие сестрички махали руками. Искренне и сердечно, как добрые подруги, у которых в мыслях не было подбивать Варю на опасное путешествие.
– Я должна была сказать тебе спасибо… – Варя пожала плечами. – А я даже не знаю… Мне хочется сделать для тебя что-то такое… что-то ух!
В горле запершило, и Варя разразилась надсадным кашлем. Приступ отпускал неохотно. Царапал легкие изнутри, стискивал горло. Баллончик уже не помогал, только небулайзер, шесть сеансов в день. Варя и во Двор выбралась между приемами лекарства, улучив момент, пока мама на работе. На свежем воздухе дышалось легче, но злоупотреблять не стоило.
– Нечего меня тут благодарить. Сделал и сделал. Забыли. Просто не ходи во Двор. А еще лучше – попроси маму переехать отсюда подальше. Как можно дальше. У этих деревьев длинные корни… Иногда они достают до вашего мира, прорастают прямо через человека, оплетают его сердце, или мозг, или даже душу. Они всегда знают, во что вцепиться.
Варя растерянно захлопала ресницами:
– Мы не сможем. Мы только-только эту квартиру купили! Мама денег в банке заняла… да она и не поймет… Как я ей объясню, что здесь такое, если даже сама не понимаю?!
Вместо ответа Егор красноречиво сплюнул:
– А ты все-таки объясни. Придется.
Он небрежно мотнул головой, указывая куда-то за спину. Варя подняла глаза и похолодела до самых пяток. В приоткрытом окне ее комнаты маячило призрачно-бледное лицо мамы. Сердце екнуло, забилось, как у зажатой в силках птички. На секунду стало страшнее, чем в Гиблом Лесу. По крайней мере, Варе так показалось.
Егор скрылся в подъезде, неодобрительно качая головой. Сестричек и след простыл. Варя обреченно поплелась к дому. Из всех возможных проступков меньше всего на свете ей хотелось совершать этот – подвести маму. Не оправдать ее
