К неведомым берегам - Георгий Чиж

— В этом отношении вы правы, — согласился Крузенштерн. — Но вот послушайте, что пишет Шелихов, — продолжал он, принимая от матроса книгу, принесенную из корабельной библиотеки. — В начале книги открытие Кадьяка и Афогнака он приписывает себе, а далее, начиная с восемнадцатой страницы, не только отмечает, что до него на Кадьяке перебывала масса народу, но что некоторые из пребывавших там «промышленных», как он пишет, «узнав о намерении моем идти на остров Кадьяк, всеми мерами старались от того меня отговорить, представляя жителей оного кровожаждущими и непримиримыми». Заслуги описания островов, сделанного штурманами Измайловым и Бочаровым, Шелихов присвоил себе, наименовав их труды так: «Григория Шелихова продолжение странствования в 1788 году». А на самом деле он больше и не странствовал… Что вы на все это скажете?

— Иван Федорович, — с улыбкой возразил Головачев. — Если встать на вашу точку зрения, то нужно отрицать, что морской путь в Индию открыл Васко да Гама. Ведь до мыса Доброй Надежды его вели шкипера, прошедшие этот путь раньше с Бартоломеем Диасом, открывшим эту южную оконечность Африки, а отсюда, от Наталя, хорошо известный уже путь в Индию ему показывал случайно подвернувшийся нанятый им мавр, знавший туда дорогу. Мне кажется, например, довольно прискорбным, что у нас преклоняются перед Ост-Индской компанией, поддерживаемой государством и огромными частными капиталами, и всячески ругают и презрительно относятся к нашим российским, достойным уважения пионерам, которых иначе, как аршинниками, не называют. Их подвигов извините, иначе называть их не хочу и не могу — не только не ставят в заслугу, но даже вменяют как бы в вину. Да, наконец, знаете ли вы, что проникновение русских купцов в Индию имело место за четверть века до появления там Васко да Гамы?

— Головачев, ври да оглядывайся, — сказал Толстой. — Это ты того, не из этой ли книги о Японии? — и он потряс перед Головачевым томиком Синбирянина.

Головачев, не останавливаясь, продолжал:

— Русский купец Никитин пробрался туда по Волге и Каспийскому морю, через Ширван и Персию, прожил в Индии четыре года — целых четыре года! — и оставил ценнейшее, правильное и лучшее, чем у Васко да Гамы, описание Индии в своих записках о путешествиях «Хождение за три моря». Это оценка не моя, а историка Карамзина. По Северному Ледовитому океану и на ближайшие острова Беринга и Медный наши люди в пятидесятых годах прошлого века плавали на шитиках, а иногда на байдарах, ботах и шерботах, редко на кораблях…

Решительный стук в дверь опять прервал спор. В кают-компанию вбежал взволнованный матрос и гаркнул во всю глотку:

— Ваше высокоблагородие, господин вахтенный начальник приказали доложить, что с подветренной стороны виден военный корабль под французским флагом.

— Близко?

— Не могу знать, ваше высокоблагородие.

— Военный флаг на «Надежде»?

— Так точно, ваше высокоблагородие, подняты и на «Надежде» и на «Неве»!

Крузенштерн залпом допил вино и молча вышел. За ним поспешили и все остальные.

На палубе было людно. Новость успела уже облететь весь корабль. Офицеры, подняв к глазам подзорные трубы, впились в видневшийся вдали фрегат, который шел одним курсом с «Надеждой», не обнаруживая своих намерений.

«Надежда» продолжала идти своим ходом. Моряки с подчеркнутым спокойствием продолжали рассматривать неизвестное судно. Штатские, особенно Шемелин и кавалер Фоссе, взволнованно обменивались предположениями: «А вдруг пират, а у нас пушек так и не зарядили!»

— Выстрел! — вскрикнул Фоссе, увидев клубы дыма.

— Какая наглость! — процедил сквозь зубы Беллинсгаузен.

Возмутились и другие: выстрел последовал, несмотря на поднятие российского военного флага.

— Прекрасно, прекрасно! — вдруг сказал Ратманов, наблюдая за тем, как тотчас же после выстрела «Нева» решительно изменила курс и направилась прямо на фрегат. В намерениях Лисянского не было никаких сомнении, так как артиллеристы на его корабле стояли у орудия с дымящимися фитилями.

— А не лечь ли нам в дрейф? — обратился Ратманов к капитану.

Крузенштерн утвердительно кивнул головой.

Громкая команда, лихое исполнение. Чужой фрегат тоже стал ложиться в дрейф и спустил шлюпку. «Нева» сблизилась с ним в это время уже настолько, что видно было, как ведутся какие-то переговоры в рупор. В шлюпку, спущенную с незнакомого корабля, вскочили шесть матросов и два офицера и направились прямо к «Надежде».

Французский фрегат был так грязен и обтрепан, что ничем не напоминал военного корабля. Матросы тыкали в него пальцами и смеялись: затасканные и кое-где даже оборванные снасти, небрежно завязанные узлы с незаделанными концами торчали во все стороны. В подзорную трубу было видно, что и команда состоит из каких-то оборвышей. Дурное состояние корабля вызывало недоумение среди офицеров «Надежды».

Гостей встретил на палубе Ратманов.

— Наш капитан просит извинить его за причиненное беспокойство, вызванное вынужденным недоверием к флагам, — сказал один из французов. — Нас постоянно обманывают таким образом англичане. Теперь, однако, мы знаем уже, с кем имеем дело, и хотели бы принести свои извинения лично вашему капитану.

Крузенштерн был уже в своей каюте. Спокойно отложив в сторону книгу, которую он только что вяло перелистывал, прислушиваясь к звукам, доносившимся с палубы, он поднялся гостям навстречу.

— Наш корабль — французский военный фрегат «Египтянин», — доложил тот же офицер. — Капитан его, господин Лаплаефф, просит извинения за причиненное беспокойство капитану Крузенштерну, которого мы бы очень хотели видеть нашим союзником. Разрешите поздравить вас с прибытием в здешние воды. Наш капитан приказал передать, что он очень огорчен, что условия войны не дают ему возможности покинуть корабль. Он осведомлен французским правительством о целях и задачах вашего кругосветного плавания и был бы очень счастлив, если бы нам предоставлена была возможность лично принести свои извинения господину послу и его свите.

Сухо поблагодарив за внимание, Крузенштерн приказал Ратманову проводить французов к Резанову.

Резанов был, как всегда, любезен и обещал на обратном пути обязательно побывать в Париже.

Гости долго не задерживались. Но после того как они вернулись на свой фрегат, не раз бывшие в военных переделках морские офицеры «Надежды» сбросили маску безразличия и не могли уже скрыть своего беспокойства. Политический момент сложен, тревожен и весьма туманен, так как в любой момент Россия могла быть втянута в войну. А на чьей стороне, никто даже не пытался предугадать.