БОББИ ФИШЕР ИДЕТ НА ВОЙНУ - Джон Айдинау

Доктор Макс Эйве, президент ФИДЕ. Принесение извинений.

Ранее команда Фишера не особо стремилась извиняться, предложив только одно немногословное заявление, написанное Маршаллом: «Мы просим прощения за то, что задержали чемпионат... Если гроссмейстер Спасский и советские люди испытывали по этому поводу волнение и беспокойство, мне очень жаль, поскольку я ни в малейшей степени не желал этому способствовать». На пресс-конференции Геллер назвал это заявление недействительным — оно было отпечатано на ротаторе и не подписано.

Аудитория притихла. Позже Лотар Шмид назвал случившееся «великим жестом великого человека, спасшего матч»: Эйве немедленно решил выполнить ту часть условий, которая относилась лично к нему. Переводчик советского посольства Валерий Шаманин набрасывал слова Эйве на своей копии заявления Геллера. Президент подтвердил нарушение правил ФИДЕ по «особым причинам», за что просил прощения, осудил поведение Фишера и согласился с тем, что Спасский может готовиться к матчу в течение следующих четырёх дней.

Пресс-конференция разразилась аплодисментами, хотя с недоумением встретила утверждение Эйве, что Фишер не собирался доставлять неприятностей. «Washington Post» прокомментировала, что все считали Фишера и его спутников злодеями. Статья в «Los Angeles Times», продиктованная прямо из Исландии, носила заголовок «Бобби Фишер — ужасный американец». Однако критике подвергалась и советская сторона. Британские газеты опубликовали нападки Эдмондсона. Советы так стремились засчитать себе победу из-за опоздания Фишера, что «продемонстрировали своё истинное лицо: алчные и жадные, коварные и неспортивные». Эдмондсон добавлял: «Я не имею в виду лично Спасского, поскольку все мы знаем, что им руководит — и руководит из рук вон плохо — русское министерство спорта».

Сразу же после пресс-конференции Геллера Фред Крамер созвал свою собственную. Уступки не обсуждаются. Если и должны быть какие-то извинения, продолжал Крамер, то от доктора Эйве в адрес американцев: он нарушил правила ради русских. Что до Фишера, то он «не считает, что вообще что-либо нарушал».

Тем временем Тремблей встретился с Ломбарда и Маршаллом на стратегическом, как выразился поверенный в делах, заседании «с целью усадить соперников за шахматную доску и изменить настроение прессы, которая явно была на стороне Спасского». «Washington Post» считала, что свита Фишера и сама по себе составляет значительную проблему: Ломбарда и адвокаты профессионально помалкивали, а Крамер — наоборот. Газета отметила: «Так или иначе, американцев можно назвать отличной командой — для Спасского».

Результатом встречи было новое письмо с извинениями от Фишера. В одном из тех внезапных и необъяснимых поворотов ума, отмечавших его карьеру, Фишер решил совершить акт самопожертвования. Он нацарапал записку, в которой предлагал отказ от всех призовых денег и состязание из одной любви к шахматам. Потрясённые, Маршалл и Даррах работали над текстом целую ночь, убедив Фишера выбросить все упоминания об отказе. По словам Маршалла, он «чувствовал себя полицейским, ведущим переговоры с самоубийцей на краю крыши».

Письмо было доставлено в номер Спасского ранним утром, когда тот ещё спал. Фишер просил Спасского «принять искренние извинения», а также «приносил извинения Эйве и миллионам любителей шахмат во всем мире» за своё «неуважительное поведение и отсутствие на церемонии открытия». Он признавал, что был увлечён мелкими финансовыми спорами. Однако здесь хорошо заметна рука адвокатов. После первого абзаца льстивых речей в следующем речь заходит о штрафе за первую партию, подвергая сомнению мотивы советских, особенно в связи с принятой отсрочкой. В любом случае, говорилось далее, Спасский вряд ли хочет такого сомнительного преимущества. Затем, в лучших пиаровских традициях, следовало признание заслуг и качеств Спасского: «Я знаю вас как спортсмена и джентльмена и с нетерпением жду встречи за шахматной доской».

В такой ситуации это был психологический шедевр. Как он мог не обезоружить чемпиона? Американское посольство передало прессе текст письма ещё до того, как у советской стороны появилась возможность отреагировать.

И это сработало. Впервые за все время чаша весов качнулась в сторону американского претендента. Матч обретал перспективы.

Седьмого июля была проведена жеребьёвка. Фишер снова опоздал, заставив русского попотеть. Когда американец прибыл в игровой зал, по словам Дарраха, «выскочив из машины в блестящем зелёном шёлковом костюме с острыми плечами», то поначалу даже не заметил чемпиона. Спасский «стоял и смотрел в широкую зелёную спину, улыбка сползла с его лица, а бледность стала заметна даже под загаром. Высокий, энергичный и нарядный Бобби выглядел как заносчивая суперзвезда. В своем простом свитере Спасский был похож на охотника за автографами, которому сказали не лезть». Газета «Вечерняя Москва» описывала жеребьёвку так:

Спасский проделал то, что делают даже новички: зажал по пешке в каждой руке, совершил с ними несколько кругов по сцене, затем подошёл к сопернику и протянул ему оба кулака. Фишер указал на кулак, в котором оказалась черная пешка.

Спасский вышел на старт с белыми фигурами.

В драме наступает небольшой перерыв, утомлённые действующие лица могут немного передохнуть. Первая партия перенесена по требованию (или ультиматуму) советских на 11 июля. Спасский отправляется на рыбалку. Гудмундур Тораринссон отдыхает. Пол Маршалл возвращается к своим менее беспокойным нью-йоркским клиентам. Лотар Шмид ненадолго улетает в Германию к сыну, который упал с велосипеда, съезжая с холма, и ушиб голову. Фишер возвращается к своим обычным занятиям: целыми днями спать, играть в боулинг и поедать американские стейки на военной базе в Кефлавике.

ГЛАВА 12

В ГНЕВЕ

Аякс, страшный во гневе.

Когда занавес поднимается снова, Фишер уже в игровом зале. Но на сцене появляется новый персонаж: Честер Фокс, амбициозный, считающий себя кинорежиссёром молодой человек с густыми баками, плотными кудрявыми рыжими волосами, одетый в полушинель с широкими отворотами, которой намеревается впечатлять публику. Он немного говорит по-русски. Когда приходят неприятности (то есть почти постоянно), он курит, забывает затягиваться, и сигарета горит до тех пор, пока от неё не остается лишь фильтр. Фокс взволнован. «Скажите, я похож на насильника? — спрашивает он журналиста. — Разве я здесь ради насилия? Я только хочу заниматься своим делом». Юрист Фокса Ричард Штейн делает всё возможное, чтобы удерживать своего клиента от эмоциональных взрывов.

Несмотря на незначительный опыт, Фокс получил от Исландской шахматной федерации эксклюзивные права на кино- и фотосъёмки в спортивном зале. Фишер и Спасский получали по тридцать процентов каждый от дохода с продаж видеоматериалов, а остальные сорок делились между Фоксом и ИШФ[12]. Фокса рекомендовал Пол Маршалл, утверждавший, что не смог найти другого режиссёра, заинтересованного в подобной работе. Детали сделки изумили Гудмундура Тораринссона. Исландец был удивлён, что на контракт претендовал один-единственный человек:

Нам не выделили денег авансом. Ясно, что у них было особое соглашение с Честером Фоксом за нашими спинами и, возможно, Фокс что-то заплатил американцам, подстраховывая соглашение.

Для Фокса матч был потенциально большим рывком. Встреча вызывала невиданный международный интерес, телеканалы жаждали увидеть видеоматериалы, поэтому обладание монополией на показ казалось ключом от банковского сейфа.

Когда проводилась жеребьёвка, Фишер не жаловался на оформление зала. Британский мастер Гарри Голомбек, вице-президент ФИДЕ, заменявший Эйве, похвалил исландцев за «лучшие условия для игры в истории шахмат»: кабельное телевидение, 15 тысяч квадратных футов красного паркета, тысяча зелёных кресел в партере и шесть тысяч футов занавеса, скрывающего дневной свет.

Теперь нервничающие организаторы вечер за вечером ожидали визита Фишера, но тот медлил с осмотром. Когда же наконец претендент появился, примерно за сорок часов до начала первой партии, его одобрения заслужили только тридцать две шахматные фигуры и кресло на шарнирах, специально доставленное из Нью-Йорка. Тяжёлые шахматы ручной работы были сделаны английской компанией «John Jacques & Son». Что до покрытого кожей кресла, его создал Чарльз Имс, изначально для лобби здания «Time-Life» в Нью-Йорке. Оно было куплено в магазине на Мэдисон-авеню, 600. Мичиганский изготовитель кресел Герман Миллер дал исландским организатором скидку в 50 долларов «в знак дружбы и уважения» к исландскому народу. Официальная цена составляла 524 доллара.

Несмотря на ходящие о претенденте слухи, благовоспитанных исландских чиновников сразило то, что последовало далее. Стол, доска, освещение, расстояние от зрителей до сцены и замотанные тканью башни, в которых скрывались кинокамеры, — всё это объявлялось неудовлетворительным. Ножки стола из красного дерева ручной работы стоимостью 1200 долларов должны быть короче, роскошную шахматную доску — заменить, первые ряды — убрать, башни с камерами отодвинуть назад до точки, где съёмки будут почти невозможны, свет должен быть ярче — нет, не таким ярким; нет, ярче, чем этот... Обучавшийся в Швеции режиссёр-осветитель Дали Агустссон проявил терпение и понимание: