Генрих IV - Василий Балакин

Эта четвертая Религиозная война, ставшая прямым следствием Варфоломеевской ночи, была сравнительно непродолжительной и свелась главным образом к осаде Ла-Рошели. На этот раз с герцогом Анжуйским не было маршала Таванна, и его успехи оказались гораздо более скромными, чем при Жарнаке и Монконтуре. Не один Генрих Наваррский попал тогда в двусмысленное положение. Недавние трагические события спутали все карты, так что бывшие союзники оказались по разные стороны линии фронта, а прежние противники вдруг стали товарищами по оружию. Ла-Рошель отказалась принять в качестве губернатора «заклятого врага» Бирона, который в действительности был умеренным и вполне благоразумным политиком, и вместо него Екатерина Медичи послала строптивым защитникам города «их человека» — Франсуа де Лану по прозвищу Железная Рука, носившего протез вместо руки, которую он потерял, сражаясь задело протестантизма. В августе 1572 года он находился в Нидерландах, куда его послал Карл IX воевать против испанцев. Потерпев поражение от герцога Альбы, он был вынужден бесславно ретироваться. Спустя несколько дней после Варфоломеевской ночи ему хватило смелости явиться к Карлу IX, и тот радушно принял его и даже пожаловал имение погибшего во время резни зятя Конде Телиньи, на сестре которого Лану был женат. Оказанное доверие надо было оправдывать, и героический гугенот оказался в Ла-Рошели, жители которой хотя и приняли его, однако относились к нему с недоверием и даже враждебностью. Его поставили перед выбором: жить в Ла-Рошели в качестве частного лица, принять на себя командование войском гугенотов или отплыть в Англию. Лану выбрал второе и оказался в весьма щекотливом положении: вместо того чтобы обеспечить сдачу непокорного города королю Франции, он руководил его обороной!

В конце концов, не в силах более выносить постоянное давление со стороны королевских эмиссаров и терпеть недоброжелательное отношение к себе защитников города (однажды он даже схлопотал по физиономии от одного не в меру ревностного пастора), Лану перешел в лагерь осаждавших, где вынужден был, если можно так выразиться, нести королевскую службу Генрих Наваррский, который постоянно ловил на себе подозрительные взгляды, так что ему приходилось делать хорошую мину при явно плохой игре. Никто не должен был заметить, что ему горько вспоминать о недавно случившемся и неприятно по-дружески общаться с теми, кого он считал своими врагами. Его талант притворщика еще никогда не разворачивался в такой полноте. Весьма своеобразно он проявился при штурме города, предпринятом 13 июня: якобы подбадривая себя в атаке боевыми кличами, он и его гвардейцы подали сигнал тревоги осажденным. На следующий день он находился неподалеку от своего шурина, герцога Анжуйского, когда тот был ранен выстрелом из аркебузы, и Брантом уверяет, что видел, как Генрих Наваррский целился в герцога — но стрелял ли он?

Между тем боевой дух осаждавших иссяк, особенно после того, как они получили известие, что польский сейм, уважив настоятельные ходатайства Екатерины Медичи, избрал ее сына герцога Анжуйского королем Польши. Теперь уже было не до осады Ла-Рошели, поэтому поспешили заключить мирный договор. Ла-рошельский мир, подписанный 24 июня 1573 года, предоставлял гугенотам свободу совести и право отправления протестантского культа в Ла-Рошели, Ниме и Монтобане. Кроме того, им были возвращены их секвестрованные ранее имения, а также должности и привилегии.

«Политики» и «недовольные»

Именно во время осады Ла-Рошели Генрих сошелся с наиболее здравомыслящими предводителями католиков, которые вместе с «центристами» из числа протестантов составили так называемую партию «политиков», вобравшую в себя людей умеренных взглядов, сторонников всеобщего примирения и мирного сосуществования двух конфессий. Взгляды «политиков» разделяли зажиточные и просвещенные буржуа, торговцы, магистраты и мелкие дворяне. Их поведение было лишено героизма (они не готовы были принять мученическую смерть за идею), а интересы ограничивались простыми житейскими заботами. По образному выражению современника, это были люди, которые предпочитали мир в королевстве и собственной семье спасению своей души, для которых предпочтительнее было видеть мирное королевство без Бога, нежели вести войну во имя Его. Под впечатлением от ужасов гражданской войны они стремились установить мир на основе взаимной терпимости. Их лидерами были сыновья покойного коннетабля Монморанси — Франсуа, губернатор Парижа, и Генрих Дамвиль, губернатор Лангедока, создавший на юге Франции почти автономное государство, в котором мирно уживались католики и протестанты. Вместе с тем следует отметить, что их терпимость проистекала не столько из убежденности в ценности этого принципа как такового, сколько из безразличия к религии. Не случайно, что именно «политики» оказались наиболее близкими по духу Генриху Наваррскому.

К партии «политиков» примыкали и так называемые «недовольные» во главе с последним братом Карла IX Франсуа Алансонским, весьма посредственной личностью. Герцог Алансонский пошел на сближение с этой партией не потому, что искренне разделял ее взгляды, а чтобы досадить своим братьям и матери. Он был недоволен своим положением, после избрания герцога Анжуйского на польский трон почувствовав себя обделенным. Официально став первым принцем королевства, которого во Франции называли Месье или «братом короля», он претендовал на большее — добивался для себя должности генерального наместника королевства, которая фактически была последней ступенькой к королевскому трону Франции. Однако Карл IX, не доверявший своему брату, отказал ему в этом назначении. Екатерина Медичи, отправляя своего любимчика на царствование в Польшу, была уверена, что тот скоро вернется на родину, и не рассматривала даже как вариант возведение на французский престол герцога Алансонского. Тому не оставалось ничего иного, кроме как броситься в объятия гугенотов, намеревавшихся использовать его в собственных целях. Тогда же он сблизился с еще одним недовольным — Генрихом Наваррским, пускавшимся на пару с ним в такие авантюры, которых никогда не простила бы ему мать, непреклонная Жанна д’Альбре, до последнего вздоха остававшаяся совестью гугенотов. Безответственность — вот ключевое слово, характеризовавшее поступки Генриха Наваррского как на политическом поприще, так и в отношении близких людей.

В ближайшие несколько лет политическая, если можно так выразиться, деятельность короля Наваррского ограничивалась исключительно попытками совершить бегство из золотой клетки, в которой он оказался после Варфоломеевской ночи. Впервые он замыслил побег, еще находясь в лагере под Ла-Рошелью. Вернее говоря, ему отводилась роль пособника и соучастника герцога Алансонского. План был настолько чудовищным по своей нелепости (захват крепостей, нападение на королевский флот), что великим счастьем для Генриха Наваррского можно считать его провал еще на стадии замысла. Екатерина Медичи будто бы пригрозила ему смертью, но эта версия нужна была лишь для того, чтобы придать фарсу оттенок трагикомедии (или, как сказал бы великий Крылов, «шуто-трагедии»). Реальную попытку бегства «недовольные» предприняли в связи с отъездом Генриха Анжуйского на царствование в Польшу.