Роза и лев - Элизабет Стюарт

Роберт обхватил обеими руками крестообразный эфес меча, уперся острием о камень ступеней, а подбородком на рукоять.

— Хочу взять обратно мои земли. Все до последнего клочка. Каждый бугорок, каждую лужайку, каждое дерево и каждого смерда.

— Не валяй дурака… Я потратил сундук серебра, чтобы возвести стены вокруг твоих крепостей, нанимал кастелянов, которые бы не воровали, строил новые замки для охраны того, что приобрел за годы, пока ты вольготно разбойничал в Нормандии. Зря тешишь себя, что это так просто вернется в твои руки.

— Тогда нам не о чем разговаривать! А жаль. Мне не по душе убивать молодых женщин и жрать их по кусочкам.

Настал черед Монтегью расхохотаться.

— Этой угрозой ты меня не купишь. Ты так печешься о своей репутации, что не помыслишь даже убить жалкого заложника, а тем более женщину. Ты блефуешь, де Ленгли, и мы оба это знаем.

Лицо Роберта превратилось в ледяную маску.

— Зря ты принимаешь меня за того зеленого юнца, которого знал семь лет тому назад. С той поры я успел побывать в аду и вернуться обратно. Я убивал заложников и, не моргнув глазом, уничтожу еще столько, сколько пожелаю. И не верь слухам, что я не лишаю жизни женщин. Ты проиграл, Монтегью. Твои дочки на грани смерти. — Он зловеще подмигнул. — Кстати, их двое, а ты говорил об одной. Ты что, разучился считать?

— Заткнись! — завопил Монтегью, а конь его тут же взвился на дыбы. Всадник натянул поводья, обрушив на животное град ругательств. — Покажи мне моих дочерей. Я хочу убедиться, что ты их не тронул.

Роберт погрузился в долгое раздумье.

— Завтра… Завтра ты их увидишь. Я пришлю за тобой гонца.

— Нет, сейчас! — рявкнул Монтегью.

— Не торопись! Я сказал завтра. Соглашайся или убирайся ко всем чертям!

От Монтегью исходила такая злоба, что Роберт отшатнулся.

— Хорошо, — зловеще процедил Монтегью. — Завтра так завтра. Но ни твой союзник Люцифер, никто другой не спасет тебя, де Ленгли, если ты не представишь их мне в целости и сохранности.

— О, Монтегью! Искушение слишком велико, но, надеюсь, до завтра я продержусь.

Конь Монтегью попятился со ступенек, затем со ржанием развернулся на месте и умчал всадника за пределы крепостных стен. Роберту не так легко достался этот разговор, и теперь он с наслаждением потянулся, расправил плечи, перевел дух.

Монтегью оказался настолько глуп, что обнаружил свою истинную любовь к дочери, одной из двух.

Все равно это уже был выигрыш.

Заставь человека поломать голову над непростой задачей, как спасти любимое дитя, и он растечется, как масло на горячей сковороде. Роберт, когда-то потерявший сына, мог представить, через какие душевные терзания придется пройти его врагу.

Он почти жалел Монтегью… Но лишь «почти».

Джоселин смочила холодной водой пылающее лицо Аймера, затем отжала мокрую тряпицу над бадьей. Она пыталась сосредоточить все свое внимание на раненом, но думала о том, что где-то рядом Роберт де Ленгли и ее отец решают их с Аделизой судьбу.

Несчастный рыцарь метался в жару, горячка не давала ему покоя, он растрачивал на бессмысленные движения драгоценные силы, которых и так почти не оставалось. Только сейчас Аймер хоть немного успокоился. Она надеялась, что это забытье не есть предвестник перехода к вечному покою.

Оглянувшись в поисках кого-либо, чтобы снова послать к колодцу за водой, Джоселин опять заметила кухонного мальчишку. Он всю ночь маячил где-то в отдалении, но не решался подойти поближе.

— Эй! Как тебя зовут? Адам? Сбегай к колодцу.

Мальчик схватил бадью и умчался со скоростью пущенной из лука стрелы и с такой же быстротой вернулся назад с полной бадьей. Он опустил ее на пол, не расплескав ни капли, встал на колени рядом с Джоселин и тревожно уставился на Аймера.

— Ему хуже? Да?

У мальчика был дикий взгляд, в темных глазах полыхал огонь. Казалось, что он пытается взглядом вдохнуть жизнь в умирающего.

Джоселин растрогала его мальчишеская страстность.

— Ночью у него усилился жар, но при такой ране это естественно. А сейчас… боюсь, что он… совсем плох.

Отчаяние исказило лицо мальчика. Ей стало жаль этого юнца не меньше, чем страдальца, распростертого на смертном ложе. Джоселин потянулась к худенькому плечику мальчугана, желая его утешить, но тот отпрянул.

— Я виноват! — воскликнул он. — Это все из-за меня. Пусть все знают… если он умрет, то по моей вине.

Тощая грудь мальчишки бешено вздымалась и опадала от невысказанных проклятий, обращенных к самому себе.

— Это я должен был умереть… Это я вывел ребят из лесу, это я приказал… Но я не знал, что милорд будет сражаться из-за нас.

Джоселин нахмурилась. Если обычная порка наряду со словесной, о которой ей поведал Роберт де Ленгли, привела к такому нежданному результату, то надо немедленно исправлять ошибку милорда.

— Прекрати вопить! Если ты способен хоть на что-то полезное, то помоги мне перевернуть раненого, чтобы я смогла поменять повязки. Или хотя бы позови кого-нибудь, у кого глаза не на мокром месте.

Мальчишка закусил губу и попытался овладеть собой.

— Я все сделаю, леди… если вы доверяете мне.

— Тогда возьмемся за дело, хотя это нелегко. Мальчишка был хоть и худ, но жилист и оказался достаточно силен. Вдвоем они благополучно справились с перевязкой. При виде раны мальчик судорожно сглотнул, его личико стало белым.

— Пресвятая Матерь Божья! — прошептал он.

Джоселин, стиснув зубы, делала свою работу.

Вокруг швов, наложенных ею накануне на рану, кожа покраснела, вспухла и воспалилась, но так и должно было быть. Рана выглядела не так уж плохо, но никто не мог сказать, насколько опасно нагноение.

Сделав над собой усилие, она ободряюще улыбнулась мальчишке.

— Это не так страшно, как кажется. Рана заживет. Меня больше всего беспокоит горячка. Это самый опасный враг. И тут ты мне сможешь помочь, если захочешь.

Мальчик, по-прежнему нервно кусая губы, кивнул.

— Видишь, как Аймер мечется в жару? Если он так будет шевелиться, рана вновь откроется.

Она показала Адаму, как обтирать мокрой тряпицей разгоряченное тело раненого.

— И простая вода ему поможет? — Мальчик с сомнением поглядел на Джоселин.

— Кто знает? Нам остается только надеяться… Джоселин не знала, выживет ли Аймер Брайвел.

Ответ знал только Господь Бог. Все в его руках. А вот душа и разум страдающего от чувства собственной вины мальчишки были целиком в руках Джоселин.

Пока они трудились вместе, он отвлекался от горестных мыслей и потихоньку возвращался из мира безысходного отчаяния к реальности. Он начал отвечать на ее осторожные вопросы, рассказал о своих умерших родителях и то, что помнил о своем счастливом детстве, которое окончилось с приездом его в замок Монтегью.