Мертвые не молчат - Марк Вернхэм

— Ну же, Норфолк! Пока я рядом, ничего плохого с тобой не случится, — уверяет она. И я ей верю.

И мы отправляемся на прогулку.

Она берет меня под руку, и от этого мне становится как-то спокойнее. И еще такое теплое солнце. Это тоже помогает.

И на самом деле, гулять по этому району днем очень даже приятно. При дневном свете и под яркими лучами солнца все выглядит не так уж плохо. Хорошо, признаю, что все здесь не так шикарно, как там, где живу я. Нет тут ни модных магазинов, где можно накупить самого новейшего барахла, ни «Звездных сучек», где можно хорошенько оттянуться. Нет и огромных экранов, на которых показывают всякие клипы и рекламные ролики. Нет светящихся тротуаров, и дома не меняют свой цвет каждые несколько минут. Я не вижу ни торговых автоматов, ни будок автосмеха, которые развеселят, когда у тебя плохое настроение. Никаких девушек в мини-юбках и с огромными грудями, раздающих пакетики с какой-нибудь новой «дурью», которую они тестируют на улицах. (Как-то я прогуливался по Пикадилли, и меня затащила в палатку одна такая девица в атласных шортах и с самыми большими буферами, которые я видел в своей жизни, чтобы дать мне попробовать новый сорт «дури». Я только раз нюхнул и слетел с катушек на целых два дня, а потом неделю мне казалось, что вокруг моей головы порхают летучие мыши и всякие птички.) И здесь нет рекламных щитов, реагирующих на приближение прохожих. Нет небоскребов из стекла. Нет зон отдыха с улучшенной окружающей средой.

Здесь, у вас под ногами, — только потрескавшиеся и качающиеся плиты тротуара. Если не смотреть под ноги, то запросто можно споткнуться и расквасить себе нос. Здесь ограда из проржавевшего металла, здесь дома, двери которых выходят прямо на улицу Ты идешь мимо окон, глядя в их крошечные вонючие норы, и видишь людей, сидящих сгорбившись и едящих из тарелок, которые стоят у них прямо на коленях, или пьющих чай из старых потрескавшихся чашек. На них надеты домашние тапочки и халаты. Иногда к парадным дверям ведут лестницы, сделанные из камня, но эти камни настолько стоптаны, что кажутся мягкими. Здесь нет ничего нового. Все старое и изношенное. В общем, настоящее гетто, полное всяких извращенцев и психопатов, неспособных жить нормальной жизнью. Но все равно чувствую я себя совсем неплохо, гуляя здесь в такой приятный день с этой милой девушкой, держащей меня под руку. И я начинаю задаваться вопросом, почему это так. Если это место совершенно дерьмовое, потому что здесь живут дерьмовые люди, тогда как же эта девушка? Она же не дерьмо, так ведь?

На тротуаре у одного из домов мы видим какие-то рисунки, сделанные мелом. Плохо нарисованные животные, плохо нарисованные люди и какие-то кривые квадраты с цифрами внутри.

— Что это? — спрашиваю я.

— Классики, — отвечает девушка. — Разве ты в детстве не играл в классики?

— Нет. Никогда о них не слышал. У нас не было никаких классиков в нашем Детском отделении «Дункан…» гм… — Я вспоминаю, что мне нельзя говорить о настоящем Дженсене и о всяких Детских отделениях и тому подобном. Поэтому я просто говорю:

— У нас не было классиков.

— Как печально, — говорит девушка. Когда она это говорит, появляется какая-то маленькая девочка лет пяти. Она вроде как стесняется нас, но ей интересно, что такого мы увидели в этих самых классиках, и она держится неподалеку, чтобы посмотреть, что мы будем делать дальше. Раньше я никогда не встречал маленьких детей. Я не знаю, что сказать. Но девушка рядом со мной знает. Она приседает, чтобы ребенок мог видеть ее лицо.

— Привет! Ты меня помнишь? Меня зовут Клэр, — говорит она маленькой девочке. И, сказав это, она смотрит на меня и улыбается. Клэр! Вот как ее зовут. И она только что мне это сказала. Она сказала это маленькой девочке, чтобы я мог это услышать. Это… это так здорово! Какая же она, блин, все-таки замечательная! Клэр!

— Меня зовут Роуз, — говорит девочка, улыбаясь и крутя пальцами локон своих длинных волос и немного покачиваясь из стороны в сторону, балансируя на одной ноге.

— Я знаю, что тебя зовут Роуз! — смеется Клэр. — Это твои классики? — спрашивает она девочку.

— Ага, — отвечает та, все еще стесняясь. А потом вдруг она забывает про свое стеснение и буквально взрывается. — Я сама их нарисовала мелками, которые мне дал Дэнни. И цифры тоже. Я и их сама написала. Я здесь живу, и сюда приходит кот. Он черно-белый с пушистым хвостом. Его зовут Понго. Он совершенно бешеный. А у тебя есть кот?

И пока девочка все это сообщает, она показывает пальцем в разные стороны: на старую обшарпанную входную дверь, выкрашенную зеленой краской, на угол дома, на сточную канаву вдоль улицы. Выглядит она довольно забавно, и я смеюсь. Клэр тоже смеется. И потом, увидев, что мы с Клэр смеемся, маленькая Роуз тоже начинает хихикать.

— Моего кота зовут Чарли, — говорит Клэр. — А ты, Роуз, очень здорово это нарисовала, — продолжает она. — Ты очень умная девочка. А ты можешь показать нам, как играть в классики? Мой друг никогда не играл в классики, и ему хочется посмотреть, как это делается.

Роуз задирает голову и смотрит на меня прищурившись, потому что солнце как раз за моей спиной. Я пожимаю плечами.

— Правда, я никогда и не слышал об этих долбаных классиках, — говорю я.

Клэр вдруг хмурится и бросает на меня сердитый взгляд.

— Норфолк! — говорит она резко.

— Что? — переспрашиваю я, глядя на Клэр и на маленькую девочку, не понимая, почему вдруг Клэр заговорила со мной таким учительским тоном. Я решаю, что, может быть, я не проявляю, на ее взгляд, достаточной заинтересованности. Конечно, это просто дерьмово, что я ни разу не играл в классики в детстве, потому что это вроде как охренительная игра!

Девочка поворачивается к своим квадратам на асфальте, бросает камешек в один из них и начинает прыгать по ним, становясь на одну ногу там, где всего один квадрат, и топая обеими ногами там, где их два.

— Норфолк! — снова говорит Клэр. — Это просто ужасно!

— Что? — спрашиваю я, обиженный до глубины души.

— Я не знаю, как разговаривают с детьми там, откуда ты родом, но здесь мы не используем подобных выражений, когда дети находятся рядом.

Роуз продолжает прыгать, не обращая внимания на то, как Клэр меня отчитывает.

— Ну хорошо, — сдаюсь я, по-прежнему не очень понимая, что же я такого сказал. — Тогда я очень извиняюсь и все такое.

— Даже не знаю, что сказать, Норфолк. Ты — тот еще фрукт! — говорит Клэр, но теперь она улыбается.

— Это точно! — отвечаю я, радуясь, что гроза миновала.

Мы наблюдаем за Роуз, скачущей по своим классикам. В такт прыжкам она начинает вслух читать какой-то стишок: