Побег из армии Роммеля. Немецкий унтер-офицер в Африканском корпусе. 1941—1942 - Гюнтер Банеман

– У нас есть несколько австралийских автоматов «Оуэн», – сказал Абдул, – но я вижу, что этот лучше.

Я отрицательно покачал головой.

– Нет, Абдул, «Оуэн» лучше нашего. Правда, точность стрельбы у него на большом расстоянии невелика, зато он не отказывает в самый неподходящий момент, – объяснил я, но он с сомнением покачал головой.

(Автор снова льстит австралийцам. Пистолет-пулемет Оуэна с магазином, вставляемым сверху и закрывающим обзор при стрельбе, явно уступает германскому MP.38 и его модернизированному, в сторону упрощения технологии изготовления, варианту MP.40 – одному из лучших пистолетов-пулеметов XX века. Без MP.40, ставших одним из символов Германии того времени, не обходится ни один фильм о войне. Иногда эти автоматы ошибочно называют «Шмайссерами», но так именовалась штурмовая винтовка Stg-44 образца 1943/1944 года конструкции Хуго Шмайссера. – Ред.)

Автомат несколько раз переходил из рук в руки, и я не мог не заметить восхищенный и одновременно жадный блеск в глазах арабов. Если бы я не был их гостем, они, вне всякого сомнения, убили бы меня, чтобы завладеть этим автоматом.

Глава 25

ИСКУШЕНИЕ

Мы разговаривали до полуночи, пока Абдул не встал и не заявил, что хочет спать. Бен Омар отвел меня в комнату. Проходя через главный зал, я почувствовал, как меня пробирает ночной холод, но, когда Бен Омар отодвинул занавеску, чтобы я мог войти в отведенную мне комнату, нас окутало тепло тлеющих в жаровне углей. Селина заранее разожгла огонь. Не сделай она этого, в комнате было бы довольно прохладно, особенно если учесть, что в отверстие в стене проникал холодный воздух.

Мерцающая масляная лампа давала слабый свет, и я спросил Бен Омара, не виден ли этот свет, а также свечение жаровни со стороны пустыни?

– Нет, друг, – ответил он. – Свет совсем тусклый. Увидеть его можно только с одной стороны и с очень большого расстояния, поскольку пещера находится довольно высоко, – пояснил он, а потом добавил с каким-то странным значением: – Мы называем эту комнату комнатой для гостей, у нас часто бывают гости.

Я стоял рядом с ним у края пропасти и смотрел на пустыню, поверхность которой под звездным небом казалась бледной и расплывчатой. Видно было очень далеко, и самые маленькие скалы и возвышенности выделялись темными тенями на фоне более светлого песка.

– Ты сказал «гости», Бен Омар, – произнес я, – я так понимаю, что ты имел в виду англичан из разведывательных дозоров, а никак не итальянцев.

– Да, друг. Сам посуди – каких еще гостей, кроме англичан, мы можем здесь принимать. Все остальные – нам враги! – Бен Омар с отвращением плюнул в пропасть и, повернувшись, прошел на середину комнаты. – Какое счастливое стечение обстоятельств, – пробормотал он. – Это воля Аллаха!

– Что ты хочешь этим сказать, Бен Омар? – спросил я, сбросив сапоги и снимая гимнастерку через голову.

– То, что я увидел твою фотографию на плакате у здания городской управы, – ответил он.

Я быстро взглянул на него. Он спокойно продолжал:

– Когда я прочитал, что там написано, я захотел тебе помочь в благодарность за то, что ты спас меня, вырвав из рук итальянских полицейских. И вот ты здесь. Я помог тебе и вернул долг. Но это не простое совпадение, это воля Аллаха, и пусть будет так, – закончил он.

На меня произвела огромное впечатление его искренность, и я не стал ни отвечать, ни возражать ему.

– Мы поговорим обо всем этом завтра, друг мой, – произнес Бен Омар и протянул мне руку. – До завтра и спокойной ночи.

Я пожал протянутую руку, и занавеска опустилась за ним.

Слова Бен Омара еще звучали в моих ушах, когда я уселся на свою постель из кожаных подушек и глубоко задумался, глядя на мерцающее сияние угольков в жаровне. В первый раз после гибели Йозефа я почувствовал себя легко. Я больше не был одинок – меня окружали друзья.

Задув масляную лампу, я лег на постель, глядя, как на небе мерцают звезды, и незаметно для себя уснул.

Я резко проснулся. На своих губах я ощутил что-то мягкое и теплое. Остатки сна мгновенно слетели с меня, и я уставился на Селину, лицо которой слабо светилось в мерцающем сиянии угасающих углей.

Она отняла руку от моих губ и ищущими пальцами провела мне по шее. Онемев от изумления, я смотрел на нее.

Нижнюю часть ее лица больше не скрывал яшмак, и она оказалась довольно красивой. На вид ей было лет шестнадцать. Ее маленькая упругая грудь вызывающе торчала из-под тонкой ткани. В поцелуе этой девушки, выросшей в пустыне, было желание и настойчивость.

Никогда еще в моей жизни я не подвергался такому сильному искушению. Я не святой, но в тот момент мне пришлось отчаянно бороться с собой. Однако руководила мной не совесть, а осторожность.

– Селина, – прошептал я, – что скажут твои братья, если застанут тебя здесь?

– Они меня убьют! – воскликнула она.

– И меня тоже?

– Нет, ты – гость и к тому же мужчина. Они не станут ни в чем тебя обвинять, но тут же прогонят отсюда… если, – она смущенно посмотрела на меня, – ты не захочешь остаться здесь и жениться на мне.

Кровь у меня бурлила от желания, но я изо всех сил сдерживался.

– Я не могу остаться здесь, – печально произнес я. – Мне еще очень далеко ехать, и меня в любую минуту могут убить.

– Но я люблю тебя, Tedesco! – выдохнула она.

– Не говори так, дорогая Селина, – прошептал я в совершеннейшем отчаянии. – Ты же меня совсем не знаешь! Я совершенно чужой для тебя человек. Кроме того, как же я могу на тебе жениться, если я не мусульманин?

– Ты можешь им стать, – сказала она, надув губы.

– Это не так легко, – возразил я. – Я не знаю, в чем заключается ваша вера. Я не араб. Я – гость твоих братьев. И я не могу заняться с тобой любовью, как с уличной девкой!

– О, – всхлипнула она. – Не говори так! Я не шлюха, чтобы спать с мужчиной за деньги. Но… но… О, Tedesco, я никогда больше не встречу мужчину с такими светлыми волосами и голубыми глазами, как у тебя, и такого же храброго!

– Храброго? – переспросил я. – Нет, Селина, я вовсе не храбрец. Я бегу от войны. За мной все охотятся, как за диким зверем. Я просто в отчаянии. Я не могу любить тебя и, быть может, оставить тебя с ребенком, у которого, если меня убьют, не будет отца… а у тебя – мужа. Прошу тебя, Селина, ради тебя самой – не делай того, чего… чего… нам обоим так хочется! – возбужденно воскликнул я.

В ее глазах стояли слезы.

– Я тебе совсем не нравлюсь? – прошептала она.

– Нет, ты мне очень нравишься. Ты красавица, самая настоящая красавица, Селина. Но между нами не может быть ничего, кроме дружбы. Я – солдат, вернее, был солдатом, поскольку теперь я – загнанное животное. Я не могу тебя защитить, я не могу остаться с тобой. Прошу тебя, Селина, уйди потихоньку и…