Овод - Этель Лилиан Войнич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Джемма медленно повернулась и молча пошла по набережной. За весь этот вечер ей ни разу не пришло в голову, что волнение Овода может иметь связь с бродячим цирком, и теперь, когда эта внезапная вспышка озарила его внутреннюю жизнь, она не могла найти ни слова утешения, хотя сердце ее было переполнено жалостью к нему. Он шел рядом с ней, глядя на воду.
— Поймите, прошу вас, — заговорил он вдруг, вызывающе глядя на нее: — все то, что я сейчас говорил, — это просто фантазия. Я иной раз даю волю воображению, но не люблю, когда мои фантазии принимают всерьез.
Джемма ничего не ответила, и они молча продолжали путь. У одного из дворцов Овод быстро перешел дорогу и нагнулся над темным комком, лежавшим у решетки.
— Что с тобой, малыш? — спросил он с такой нежностью в голосе, какой Джемма у него еще не слыхала. — Почему ты не идешь домой?
Комок зашевелился, послышался тихий, стонущий голос. Джемма подошла и увидела ребенка лет шести, оборванного и грязного, скорчившегося на мостовой, как испуганный зверек. Овод стоял, наклонившись над ним, и гладил его по растрепанным волосам.
— Что случилось? — спросил он, нагибаясь еще ниже, чтобы расслышать невнятный ответ. — Нужно итти домой, в постель. Маленьким детям не место ночью на улице. Ты замерзнешь. Дай руку, вставай! Где ты живешь?
Он взял ребенка за руку, но тот пронзительно вскрикнул и опять упал на землю.
— Ну что, что с тобой? — Овод опустился рядом с ним на колени. — Ах, синьора, взгляните!
Плечо и куртка мальчика были покрыты кровью.
— Скажи мне, что с тобой? — ласково продолжал Овод. — Ты упал? Нет? Кто-нибудь побил тебя? Я так и думал. Кто же это?
— Дядя.
— Когда?
— Сегодня утром. Он был пьяный, а я… я…
— А ты попался ему под руку. Да? Не нужно попадаться под руку пьяным, дружок! Они этого не любят. Что же мы будем делать с этим крошечным существом, синьора? Ну, иди на свет, сынок, дай я посмотрю твое плечо. Обними меня за шею, не бойся. Ну, вот так.
Он взял мальчика на руки и, перенеся его через улицу, посадил на широкую каменную балюстраду. Потом вынул из кармана нож и ловко отрезал разорванный рукав, прислонив голову ребенка к своей груди; Джемма поддерживала пострадавшую руку. Плечо было все в синяках и ссадинах, на руке — глубокая рана.
— Досталось тебе, малыш! — сказал Овод, перевязывая ему рану носовым платком, чтобы она не загрязнилась от куртки. — Чем это он ударил?
— Лопатой. Я попросил у него сольдо,[70] хотел купить в лавке, на углу, немножко поленты,[71] а он ударил меня лопатой.
Овод вздрогнул.
— Да, — сказал он мягко, — это очень больно.
— Он меня ударил лопатой, а я убежал… я убежал, потому что он бил меня.
— И все это время бродил по улицам и ничего не ел?
Вместо ответа ребенок зарыдал. Овод снял его с балюстрады:
— Ну, не плачь, не плачь! Сейчас мы все уладим. Как бы только достать коляску? Боюсь, что все они у театра, — там сегодня большой съезд. Мне совестно таскать вас за собой, синьора, но…
— Я непременно пойду с вами. Вам может понадобиться помощь. Вы донесете его? Наверное, тяжело?
— Ничего, донесу, не беспокойтесь.
У театра стояло несколько извозчичьих карет, но все они были заняты.
— Синьор Риварес, — сказала Джемма, — моя квартира тут близко. Понесем ребенка ко мне, и если вы не найдете коляски, я могу оставить его у себя на ночь.
Он быстро обернулся к ней:
— Вы это сделаете?
— Конечно.
Кэтти ждала хозяйку и, услышав о случившемся, побежала за горячей водой и всем, что нужно для перевязки. Овод усадил ребенка на стул, опустился рядом с ним на колени и, быстро сняв с него лохмотья, очень осторожно и ловко промыл и перевязал ему рану. Когда Джемма вошла в комнату с подносом в руках, он уже успел искупать ребенка и завертывал его в теплое одеяло.
— Можно теперь покормить вашего пациента? — спросила она улыбаясь. — Я приготовила для него ужин.
Овод поднялся и собрал грязные лохмотья.
— Мы, кажется, наделали ужасный беспорядок в вашей комнате, — сказал он. — Это надо сжечь, а завтра я куплю ему новое платье. Нет ли у вас немного коньяку, синьора? Хорошо бы дать ему несколько глотков. Я же, если позволите, пойду вымыть руки.
Поев, ребенок тут же заснул на руках у Овода, прислонившись головой к его белоснежной сорочке. Джемма помогла Кэтти привести комнату в порядок и снова села к столу.
— Синьор Риварес, вам надо поесть перед уходом. Вы не притронулись к обеду, а теперь очень поздно.
— Я с удовольствием выпил бы чашку чаю по-английски. Но мне совестно беспокоить вас в такой поздний час.
— Какие пустяки! Положите ребенка на диван, а то вы устанете. Подождите только, я покрою подушки простыней. Что же вы думаете делать с ним?
— Завтра? Поищу, нет ли у него других родственников, кроме этого пьяного животного. Если нет, то придется отдать его в приют. А правильнее всего было бы привязать ему камень на шею и бросить в реку. Но это грозит неприятными последствиями для меня. Спит крепким сном! Ах, бедняга! Ведь он беззащитней котенка!
Когда Кэтти принесла поднос с чаем, мальчик раскрыл глаза и стал с удивлением оглядываться по сторонам. Увидев своего покровителя, он сполз с дивана и, путаясь в складках одеяла, заковылял к нему. Малыш настолько оправился, что в нем проснулось любопытство; указывая на обезображенную левую руку, в которой Овод держал кусок пирожного, он спросил:
— Что это?
— Это? Пирожное. Тебе тоже захотелось? Нет, на сегодня довольно. Подожди до завтра!
— Нет, это! — Мальчик вытянул руку и дотронулся до обрубков пальцев и большого шрама на кисти Овода; тот положил пирожное на стол:
— Ах, вот о чем ты спрашиваешь! То же, что и у тебя на плече. Это сделал один человек, который был сильнее меня.
— Тебе было очень больно?
— Не помню. Не больнее, чем многое другое. Ну, а
