Повесть о сыне - Елена Кошевая

- Нельзя! Никому не выходить из дому!

Вырвалась я только, когда они, посидев ещё часа два, ушли. И опять с угрозами:

- Ну вот что: возвратится Коростылёв - пусть сейчас же идёт в полицию, не то мы всех вас потянем за него. Ясно?

У Поповой я увидела Олега на кухне. Он сидел босой, и Лидия Макаровна смазывала ему вазелином отмороженные пальцы; они были красные, распухшие, страшные. Я кинулась к нему:

- Сыночек мой, зачем ты снова сюда возвратился? Разве ты не знаешь, что здесь делается?

И я начала было рассказывать, что произошло в Краснодоне, но Олег устало сказал:

- Мама, я знаю всё...

Пока он обувался, Лидия Макаровна рассказала:

- Слышу, вдруг кто-то стучит в дверь. "Заходите", говорю. И вот открывается дверь, вижу - входит какой-то человек, поздоровался и остановился у двери. "Что вам нужно?" - спрашиваю. А он: "Лидия Макаровна, не узнаёте меня? Я партизан. Меня преследуют. Я в вашей власти теперь. Может спрятать меня, а можете..." Я не дала ему договорить, кинулась целовать. Помогла ему раздеться, усадила поесть, а сама - к вам... Ну, беседуйте.

И Лидия Макаровна вышла.

Невесел был рассказ Олега. За эти десять дней много узнал он горя и страданий.

Со своей пятёркой он был почти у линии фронта, но пробраться к своим не удалось. Полиция и жандармерия следили за каждым штатским, при малейшем подозрении арестовывали и бросали в концлагеря. Там страшные муки и смерть ждали каждого. Здоровых мучили голодом и холодом, слабых бросали в ямы, обливали бензином и живыми сжигали.

Местные полицаи, старосты не давали ребятам войти ни в одно село, приходилось идти околицами, ночевать в шалашах и заброшенных сарайчиках, днём двигаться по талому от солнца снегу, в одежде и обуви, размокшей от сырости, а вечерами всё дубенело на них от мороза.

За десять дней изнурительного и страшного путешествия ребята ни разу не видели хлеба, с трудом выменивали одёжку, какая была, на пустую картофельную похлёбку. Только раз им удалось по-настоящему обогреться. К вечеру как-то они добрели до здания бывшей сельской школы; здесь жило несколько семей, дома которых были разрушены вражеской бомбёжкой. Ребят охотно впустили, они с наслаждением грелись у печки-буржуйки.

Когда сушили обувь, сапоги Олега настолько рассохлись и потрескались, что в Краснодон ему пришлось возвращаться в галошах от бурок Нины Иванцовой.

Только теперь разглядела я, как был измучен Олег. Скулы обострились, в громадных глазах за густыми ресницами стояло страдание.

- Никак не могу простить себе, что уступил тогда и не взорвал дирекцион, - сказал он с горечью. - С такими, как немецкие фашисты, в борьбе нужно идти до конца. А как всё у нас было подготовлено! Дело прошлое - скажу. Взрывчатку уже заложили под лестницу, провели шнур. Достали билет для Пирожка. Он должен был войти в школу и зажечь шнур. Серёжа Тюленин, Владимир Жданов и я ждали при выходе с оружием наготове. Эх, упустить такой случай!

Я молча гладила его волосы, целовала жёсткую кожу щёк.

Немного погодя увидеться с Олегом прибежал дядя Николай.

Он бросился к Олегу, и они замерли, стиснув друг друга в объятиях. Но времени было мало. Начали обсуждать: как же вырваться из клещей врага?

Не хотелось Олегу покидать свой Краснодон, уходить от товарищей. Они мучились в застенках гестапо. Что же сделать? Как им скорей помочь? Олег строил планы: связаться с партизанами и прийти на помощь друзьям.

И опять вспомнил Олег новогоднюю свою неудачу:

- Да, не послушались тогда ребята! Легче было бы даже и умирать, если бы мы после такого взрыва попали в гестаповские руки.

Тут я рассказала сыну о Жене Мошкове, про слова полицейских, будто бы Женя выдал адрес Олега и даже привёл их на квартиру к своему комиссару. Олег вскочил, на лицо его снова вернулась краска:

- Не верь провокаторам! Женя - герой! Он на допросе четвёртого января плюнул жандарму в морду и погиб, не сказав ни слова.

Хотелось говорить и говорить с сыном без конца, но полиция была рядом и искала Олега.

Лидия Макаровна уверяла меня, что всё будет хорошо и чтоб я не беспокоилась. Она уже приготовила Олегу место, где он может при случае спрятаться.

В конце концов решили идти через день утром; под видом мешочников взять санки и выйти из города. Мы попрощались с Олегом и пошли домой.

А в двенадцать часов ночи к нам ворвался немецкий офицер с полицейскими.

- Где Коростылёв?

На этот раз брату уйти не удалось. В погреб он спрятаться не успел немцы с улицы осветили мою комнату ярким фонарём. Но Николай и тут не хотел сдаваться. Он бросился на свою кровать и, перед тем как накрыться одеялом с головой, успел что-то шепнуть жене. Немец, угрожая револьвером, кричал:

- Где Коростылёв?

Жена брата, Ольга Александровна, ответила:

- Нет его дома. Ушёл. Куда - не знаю.

Тогда гестаповец спросил:

- А кто это спит там в комнате?

- Это... немецкий офицер.

Немец подошёл к кровати и что-то начал говорить по-немецки. Конечно, дядя Коля молчал - он плохо знал немецкий язык. Одеяло полетело на пол:

- Ага, попался наконец!

Удары кулаком и ногами. Закричал Валерик. Ольга Александровна кинулась к мужу. Фашисты избили и её.

В семь часов пришли за ней. Я была как мёртвая. В мозгу стучало одно: "Олег, Олег! Как же он теперь уйдёт?"

Мы остались с мамой и с маленьким Валериком. В девять часов опять пришли гестаповцы с переводчиком, несколько полицейских и Захаров.

Снова повальный обыск, ещё раз перерыли всё в квартире.

Часть вещей забрали, остальные приказали не трогать.

Наша квартира была теперь вся ободрана, пустая и холодная. Мы ютились в кухоньке на одной кровати: бабушка, я и Валерик. И вот пришли гестаповцы и забрали бабушку. Она оглянулась с порога. Наши глаза встретились. Я прочла в глазах матери: "Ничего не бойся. Ни о чём не расскажу".

В гестапо бабушку встретили руганью и издевательствами:

- Ага, старая! И ты с ними заодно?

Удар, ещё и ещё... Вернулась бабушка домой часа через три. Еле приползла, вся избитая.

"ПРИДУ С КРАСНОЙ АРМИЕЙ!"

Я стала ждать своей очереди, своего ареста. Душа болела, хотелось хоть ещё раз увидеть сына и как можно скорей отправить его из Краснодона. Но меня не трогали.

Лидия Макаровна с тревогой рассказала мне, что в городе уже знают, что Олег возвратился и где-то прячется. Нужно было немедленно уходить. Соседи знали, что мы дружим с Поповой.

Куда, к кому пойти? Всем друзьям Олега грозила смерть, и они сами прятались от полиции. Идти по дороге тоже опасно. Там продолжается отступление немцев. Мужчин, попадающихся им на глаза, они расстреливают. То же самое может случиться и с Олегом, если он днём выйдет из Краснодона.