Его счастье (СИ) - Энжи Вэс

будет легко потеряться. Честно сказать, я еще не проверял, — закончил Саймон, отпивая бокал воды.

— Может, стоит потеряться в нем завтра только, чтобы лорд Лендский нашел. — Раздался женский смех.

— Вы же не желаете остаться там навечно? Ведь сыщик из меня, мягко говоря, никудышный, — бесстрастно ответил он, откинувшись на спинку стула.

— Лорд Лендский, вы слишком себя недооцениваете. Так не годится! Вы такой хороший человек с множеством достоинств… — лепетали девушки.

Складывалось представление, что они положили себе в рот сахар: такими сладкими стали их слова. Было невыносимо противно слушать это и понимать, для чего весь этот фарс. Прежде Саймон не встречал девушку, целью которой не было бы его обольщение, за исключением одной. Оливия не была с ним такой, это ему и нравилось.

Саймон зрительно нашел Лонгстри. Тот, отпивая, ответил ему пристальным взглядом, который должен был напугать Саймона. Но ему не было страшно ни за себя, ни за Оливию. Он знал, что с ним делать. Осталось лишь немного подождать, прежде чем сделать ход. Чтобы удар был точным, его следует наносить решительно и внезапно, как молния. Таков холодный расчет.

Кстати, о потенциальной невесте. Секунды превращались в минуты, а ее все еще нет. Она опаздывает, но не больше, чем на пять минут. Не смертельно.

И, как по желанию, в дверях оказалась Оливия. Саймон подорвался, что можно было подумать, что у него загорелся стул. Остальные мужчины встали, приветствуя леди. Оливия извинилась за опоздание. Она шла плавно, сложив ладони впереди и подняв высоко голову. И чем не герцогиня! Все сели, заняв свои места, и беседы продолжились.

Она сидела не слишком близко к нему, но и не далеко. Он заметил, как она занервничала, покусывая нижнюю губу. Зеленое платье выгодно облегало ее талию, а его цвет благополучно подчеркивал тон светлой кожи и насыщенность карамели в ее волосах. Казалось, ее прелестные веснушки стали темнее и заметнее. Он медленно отпивал воды по глоточку, чтобы менее заметно рассматривать ее через грани бокала. Саймону хотелось лицезреть только ее в этой комнате, не замечая никого вокруг. Вероятно, кто-то уже высмотрел, на ком остановился его взгляд. И самое пугающее, что ему было все равно.

— Какая дерзость. Так опоздать! Беспечное неуважение к хозяину. — Леди, сидящие напротив Оливии, перешептывались, но намеренно хотели донеси сказанное до ее ушей.

Оливия сделала вид, что ничего не услышала. Но девушки и не думали останавливаться. Беспечное неуважение — это сплетничать о человеке, который все слышит! Она чувствовала себя уязвленной.

Оливия посмотрела на Саймона и, встретившись с ним взглядом, сухо обратилась к одной из юных красавиц:

— Леди Уоррен, давно ли вы посещали церковь?

В замешательстве Шарлотта захлопала ресницами.

— Как положено, каждое воскресенье, леди Уотсон… Позвольте спросить, к чему этот вопрос?

Оливия произносила каждое слово покойно, сдержанно, то и дело опуская и поднимая глаза на собеседницу.

Саймон мог бы поклясться, что он видит в ней хитрую лису, которая своими изречениями подбиралась ближе к добыче. Он с энтузиазмом продолжал наблюдать за происходящим.

— Тогда вы, несомненно, знакомы с той частью библии, где говорилось о блуднице, — девушки были ошеломлены, — которую уличили в неверности. Я не ошибаюсь?

— Ну-у-у… Да, вы правы.

— Тогда ее привели к Иисусу, намереваясь забить камнями девушку.

По удивленным глазам некоторых леди, можно было истолковать их непросвещенность. Они слушали так, будто Оливия рассказывала страшную историю, которой обычно пугают людей.

— Но он сказал: «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень». В итоге ополченные отступили и разошлись. Вы не напомните, леди Уоррен, что тогда сказал Иисус девушке? — простосердечно просила она.

Шарлотта, едва ощутимо сузив веки, помолчала, но ответила:

— Он сказал, что не осуждает ее. Не понимаю, миледи, к чему вы сейчас пересказали отрывок из священной книги. Уж не хотите ли вы проверить нас на знание священной книги? — Некоторые хихикнули. — Право слово, вы нас заинтриговали.

Оливия смело посмотрела ей прямо в глаза так, что Шарлотта чуть заметно отодвинулась назад.

— Отрывку аналогична пословица: в чужом глазу соринку видишь, а в чужом бревна не замечаешь. Вы, быть может, желаете исповедаться?

Шарлотта заерзала на стуле, отводя взгляд в сторону. Ее подруги пребывали в смятении. А Оливия преспокойно вернулась к своей тарелке. Саймон открыто ухмылялся, потому что иначе он не мог сдерживаться. Спасала только собранная в кулак ладонь, преподнесенная ко рту. Но было поздно, потому что Шарлотта, заметив его ухмылку, обидчиво отвернулась.

Но его сердце и не шелохнулось, потеряв благосклонность леди Уоррен. Нет, в этот вечер Оливия полностью стала предметом его восхищения. Она тонко и без малейшего оскорбления заткнула рты сплетницам, пристыдив их, да еще олицетворила себя как остроумного религиозного просветителя. Браво!

Саймон приметил довольно частые похотливые взгляды Лонгстри в сторону Оливии. Пусть он сидел на другом конце стола, но закипающая от гнева кровь, жаждала встать и разбить наглецу рожу, выставив за дверь своего дома. Дать волю кулакам останавливало то, что Оливия на него ни разу не посмотрела, гости, а также то, что барон в действительности не представлялся сильным соперником ни в любви, ни в чем-либо еще. Глядя на него, Саймон никак не понимал, на что Лонгстри рассчитывал. Игра против сильного соперника с единственным козырем в рукаве обречена на провал. Это как дразнить акулу: сначала ты думаешь, что контролируешь ее, а потом осознаешь, что она уже проглотила тебя. Так и будет с бароном.

Ужин благополучно закончился. Оливия ощущала тяжесть ног и всего тела, поэтому она не дождалась Лили и удрала. Она какое-то время поблуждала по тускло освещенным коридорам, пока проходящая мимо горничная не проводила ее в свою комнату. По дороге Оливия рассматривала великолепные картины, ставшие блистательным украшением для дома. Она прошла мимо пейзажей Франции Ричарда Бонингтона, выполненных акварелью, а теперь перед ней красовался готический собор городка Солсбери. Он принадлежал Джону Констеблу. Оливии всегда хотелось достичь подобного мастерства, чтобы, смотря на ее работы, люди вдохновлялись так же, как она сейчас. Ее лицо потяжелело. Желание девушки оставить в этом мире какой-то след, кажется, окрепло еще больше. Да, возможно, это тщеславие. Но разве нельзя хоть немножко помечтать? И потом, кто из прославившихся гениев не был хотя бы чуточку тщеславным? Однако она, будущая художница, начала корить себя за то, что ее рука уже давно не брала в руки ни кисти, ни карандаша.

Оливия добрела до спальни, где ее уже поджидали горящие подсвечники и канделябры. В воздухе витал запах свежих цветов. Освещение сделало ее комнату еще