Любовь за вредность - Татьяна Герцик

Отдав дань его знанию женской психологии, я неохотно прошла с ним на танцпол и положила руки ему на плечи.

Мы неспешно танцевали, причем он держал меня на вполне приличном расстоянии, не пытаясь прижимать, когда его окликнули с какого-то столика. Он обернулся, скорчил физиономию больного на зубоврачебном кресле и надломленным голосом поздоровался.

Это меня заинтриговало, и я внимательно посмотрела на окликнувшего. Хотя в зале свет был затемнен, но я разглядела знакомое по телевизионным репортажам лицо. Ага! Да это Викусин папуля, а по совместительству большая административная шишка! Вот это Евгений влип! Если Викуся не врет и ее родители в самом деле уверены, что Евгений их будущий зять, то для папули его появление с незнакомой девицей крайне неприятно. Интересно, что Викуся наговорила ему обо мне и о наших с Евгением отношениях?

Очевидно, тот же вопрос мучил и Евгения, поскольку он напрягся и тяжело замолчал. Прервав танец, усадил меня обратно. Поняв по моему слишком уж выразительному лицу, что я обо всем догадалась, нахмурился еще больше. Он высматривал официанта, чтобы попросить счет, когда к нам подошел столь обеспокоивший его человек.

Склонившись, Панкратов пригласил меня на танец, даже не спросив разрешения у моего спутника, что было крайне невежливо. Евгений возмущенно приподнялся, пытаясь меня задержать, но я с любезной улыбкой подала Панкратову руку, и мы ушли, оставив его с содроганием смотреть нам вслед. Я бы на его месте испытывала те же чувства, что и он. А чего доброго ему ждать? В данной ситуации он рисковал отношениями и со мной — неизвестно, что скажет мне его потенциальный тесть, — и с Панкратовым — надежды, что я проявлю лояльность и хотя бы промолчу, у него не было никакой.

Панкратов был в дорогом черном костюме, представительный до помпезности. Далеко не стар — не больше пятидесяти. Острый взгляд, ярко выраженная привычка управлять всеми вокруг, отшлифованная десятилетиями. Надо же, с какими людьми мне приходится общаться! Особой радости это мне не доставляло, но вносило остроту в мою немного пресную жизнь. Хотя это опять же чистой воды кокетство — с момента знакомства с Евгением она перестала быть пресной, приобретя излишнюю пикантность.

Танцующий со мной солидный мужчина украдкой меня оглядел, пытаясь выяснить, что же я из себя представляю. Видимо, я не подошла под его представление о заурядной разлучнице, и он с нескрываемым недоумением посмотрел мне в глаза, ожидая объяснений. Но не дождался. Объясняются и оправдываются только виноватые. А поскольку я к ним себя не относила, то и вела себя соответственно. Мне попросту было смешно. А с чего бы мне переживать? Я все происходящее воспринимала как забавное развлечение. Или старалась воспринимать, что, по сути, одно и то же.

Панкратов решил не тянуть резину и взял быка за рога. Намеренно мягким тоном проговорил:

— Мне очень жаль, Аня? — Тут он сделал уточняющую паузу, и я утвердительно кивнула головой. Он знал мое имя, значит, дочурка изрядно заморочила ему голову байками о нашей с ней вражде. Он крайне корректно продолжал: — Аня, вы мне кажетесь разумным человеком, поэтому я скажу вам прямо: не стоит вмешиваться в отношения — заметьте, старинные отношения — моей дочери и Евгения…

Недоуменно приподняв бровь, я посмотрела на него:

— А с чего вы взяли, что я в них вмешиваюсь?

Видимо, тон моего голоса был настолько не допускающим двояких трактовок, что он даже сбился с ритма.

— Но Вика говорила…

Я жестко его прервала:

— Мне очень жаль, но верить тому, что говорит ваша дочь, я бы не стала. Чтобы понять, как это было на самом деле, ее слова надо вывернуть наизнанку…

Он явно не привык, чтобы с ним разговаривали в подобном тоне, и несколько растерянно спросил:

— Вы знаете, кто я?

Небрежно фыркнув, я пожала плечами:

— Естественно, знаю. Викуся твердит об этом на каждом углу. Но какое это имеет значение в данной ситуации?

Он странно посмотрел на меня и подтвердил:

— В самом деле никакого… Но тогда какую роль играете в этой истории вы, Аня?

Посмотрев через его плечо на нервно следящего за нами Евгения, я созналась:

— Если честно, то я и сама не знаю. Почему бы вам не спросить это у самого виновника торжества?

Он проследил за моим взглядом и кивнул.

— Справедливо. Я так и сделаю.

Обрадовавшись, я с воодушевлением ему улыбнулась, надеясь, что на этом наше знакомство прекратится, но он, неправильно истолковав мою улыбку, неожиданно прижал меня к себе гораздо сильнее, чем следовало. Решил, что я с удовольствием поменяю бизнесмена на более важную персону? Мне это не понравилось. Я неодобрительно нахмурила брови, и он меня отпустил, догадавшись, что допустил бестактность. Но, как мне показалось, с большой неохотой.

После танца он вежливо проводил меня обратно и твердо сказал поджидавшему меня Евгению:

— Женя, подойди ко мне, пожалуйста, нам надо поговорить…

Мне стало жаль Евгения. Он так умоляюще посмотрел на меня и попросил почти униженно:

— Феоктиста, не уходите, дождитесь меня, я вас очень прошу! — И добавил потрясшую меня фразу: — Ведь есть же в вас милосердие, черт возьми!

Чтобы подобные мужчины просили о снисходительности, я еще слышала, но вот о милосердии — в первый раз. Он ушел, оставив меня мучиться тяжкой дилеммой — быть мне здесь или не быть? Мне ужасно хотелось сбежать, освободиться от чувственного морока, наводимого на меня Евгением. Но меня удерживала страдальческая нотка, явственно слышимая в его голосе.

Мне хотелось ее игнорировать, но она что-то задевала в моей душе, возможно, то самое милосердие, к которому взывал Евгений. Мне показалось, что он начитался любовных романов. Именно там постоянно звучали подобные фразы. Или это он подстраивается под мой лексикон, чтобы до меня вернее дошло? Но вот это он зря: я, конечно, книжный человек, но не до такой же степени. Наоборот, порой для живости речи я позволяю себе сомнительные жаргонные словечки, не приветствуемые в интеллигентном кругу…

Тут меня осенило — милосердие оказывают больным и увечным, а Евгений к таковым ну никак не относился. Обрадовавшись найденному, пусть и весьма сомнительному, поводу сбежать, я немедля им воспользовалась. Правда, на выходе мне дорогу преградил охранник, решив, что я удираю, не заплатив. Но когда я назвала ему имя своего спутника, он почтительно отступил, открыв мне дорогу к столь желанной свободе.

Сделав изрядный крюк, чтобы не пересекаться с Евгением, если он все-таки решит догнать меня на машине, я с тяжелым сердцем шла по аллее в уже сгущающихся сумерках. Мне становилось все труднее и труднее изображать бесчувственную пустоватую особу. Хотелось любви и счастья, хорошей семьи и мужа, любящего и любимого. Но мне много чего мешало. Даже и вспоминать не хотелось.