Цвет неба - Елизавета Левченко

Забудь о нем. О всей жизни. Так надо… так будет проще…

Я спрятала лицо в ладонях. Хоть и хотелось спрятаться от всего мира в руках моего…

Я хочу жить!!!

Звенящая тишина давила.

Я чувствовала себя такой маленькой, вынужденной влачить жалкое существование в безбрежном океане вечности.

Без надежды на возвращение.

Хочу умереть… окончательно. Чтобы на земле не осталось ни единой части, ни единого воспоминания.

Просто исчезла. Чтобы не причинять боль тем немногим людям, которым я дорога.

Горячая слеза скользнула по виску, теряясь в волосах.

— Бедное дитя.

Нет. Я больше не хочу. Оставьте меня в покое, безумные воспоминания. Холодная рука коснулась плеча. Намного холоднее, чем моя кожа.

Чувствую?..

Я вздрогнула от этого прикосновения, села.

Рядом сидела девушка. Лицо, волосы… то, что я вижу каждый день в отражении зеркала. Моя точная копия. До мельчайших черт. Но было одно отличие. Синие, как глубокое озеро, глаза, полные пронзительной грусти.

Не мои.

Она неожиданно обняла меня.

— Не бойся.

Ее голос был подобен шелесту сухой листвы. Бесцветный, мертвый голос. Пробирающий до глубины души скрытым в нем безликим ужасом. Хоть ранее не боялась, я начала боятся.

Копия чуть улыбнулась уголками губ. Большим пальцем вытерла с моей щеки остатки слез.

— Что же ты хочешь… Жизнь?.. Забвение?..

Она лизнула палец и исчезла. Мгновенно растворилась во тьме.

Из пола выплыли шершавые, блекло-серые каменные плиты.

Я чувствовала их шероховатость.

Почему?..

Выросли стены, образовался коридор, которому не видно было конца. И двери. Бесчисленное множество черных дверей — близнецов.

Я встала и толкнула ближнюю. Не знаю зачем я это сделала.

Та не поддалась. Перешла в противоположной. Потом еще… еще… Переходила к третьей, пятой, седьмой… Я потеряла счет этим дверям.

Бездумно подходила и толкала.

… Сколько я уже прошла?

— Они закрыты. Все до единой. И ты это знаешь. — В двух шагах материализовалась копия. — Так почему ты пытаешься их открыть?

Я подошла к очередной двери. Провела по ее дереву. Почувствовала каждую шероховатость, наслаждаясь прикосновением.

Я чувствую…

— Они закрыты, да. Но почему я должна это знать?

Собственный голос был не лучше ее. Так же глух и безжизнен.

Она не ответила. Лишь смотрела на меня.

— Мне наверно все равно, что они закрыты… — пробормотала я, проходя мимо нее к следующей двери. — Я буду дальше подходить и толкать их. Не знаю, для чего и почему…

Закрыта.

— Может потому, что это единственное, что я могу делать. А может, чтобы не сойти с ума.

Но я не сказала то, что больше всего было близко к правде. Я бездумно совершала одни и те же действия, чтобы успокоится и отгородится от всего.

От собственных мыслей.

Вновь и вновь она оказывалась впереди, сколько бы раз я ее не проходила.

Эти синие глаза… Мне показалось или она теперь смотрела по-другому?

Смотрела с выражением человека, наблюдающего за бестолковым копошением муравьев под ногами.

С презрением и чувством собственного превосходства.

Но, отвернувшись и посмотрев снова, опять увидела грусть и сочувствие.

— Совершая эти действия, ты хочешь заглушить боль, терзающую тебя. — Прозвучало не как вопрос, как утверждение.

— Боль? — Я остановилась.

— Да, боль. От потери всего привычного.

Копия на мгновение исчезла и вновь появилась в паре сантиметрах.

— Это нормально. Человек, лишившийся всего, представляет собой полый сосуд. И старается заполнить пустоту хоть чем-то… для начала.

А я… Я могу помочь тебе.

Она нежно провела по моей щеке.

— Бедное дитя… Не нужно страдать от чего-то теперь уже не существенного.

Ее рука скользнула к затылку и притянула голову к своему плечу.

Такие мягкие волосы… пахнут сухой осенней листвой.

— Ты мучила себя, решая, что лучше: жить или исчезнуть, — тихий шепот щекотнул ухо.

Не смотря на необычайный холод ее тела, мне было так хорошо. Спокойно.

Как в теперь таком далеком детстве в объятиях бабушки.

— Хоть желание жить было так сильно, но кратко, покой забвения манил сильнее и дольше. Потому что ты думаешь, что жизнь — это одно очень большое разочарование, затянувшееся слишком долго. Невыносимо.

Обиды. Страхи. Боль. Смерть. Разрушение без возможности созидания. Эти чувства были спутниками твоей жизни. Почему бы не избавится, наконец, о них?

Смерть, хоть и слово звучит страшно, добрее и милосерднее, чем жизнь. Она дарит свободу. От тяжких оков, что создала жестокая жизнь. От воспоминаний. Ты же хочешь этого?

Что я могу ответить… Она права.

Целиком и полностью.

Глаза защипало. Слезы катились по щекам, теряясь в ее чудесных волосах.

— Шшш… — шептала она, гладя меня по голове, — Все хорошо. Теперь все будет хорошо. Я помогу тебе избавится от боли, дитя… Помогу исчезнуть. Как ты и хотела, навсегда и без остатка. Ты так хотела этого…

Но я была слишком слабой для принятия окончательного решения… Да, так лучше.

— Только ты должна мне помочь.

Она отстранилась и обхватила ладонями мое лицо.

Синие глаза были так близко…

Бездонная пропасть.

Стоило всмотреться в них, и она начала поглощать меня…

— Ты должна добровольно отказаться от всего, что было в твоей жизни. Забыть. Всех и вся, — доносилось как сквозь толщу воды.

"Забыть все…" — шептал голос внутри.

Такое ощущение, словно я нырнула в синее озеро. И тонула.

Не видно дна, но и если повернуться, то не видно и намека на поверхность.

Сплошная синева.

Забыть все…

А разве есть что забывать?

…

Лишь синева. Вокруг меня… проникает внутрь…

…

Перед глазами мелькали неясные образы, контуры. Чего-то смутно знакомого.

Образы…

И один из них на десятую долю мгновения застыл. И исчез, как другие. Но мне хватило этого мгновения, чтобы вспомнить.

Лицо человека, нет, она была выше их. Хранителя. Которая так искренне любила меня.

Также, как и я ее всем сердцем.

Бабушка… родная.

От которой на этом свете остались лишь мои воспоминания да старые, полуобгоревшие книги. Они не в силах рассказать что-либо о своей хозяйке… в отличие от меня.

Ее образ плакал. Я впервые видела ее слезы.

Стало так горько.

Бабушка жива, в некотором смысле. Пока я помню ее.

И я чуть не убила ее так поспешно принятым решением. Даже не принятым. Я, особо не задумываясь, просто согласилась с чужим.

С таким грузом разве я имею право решать жить мне или умирать?